Сашку и Кольку она узнала сразу, хотя второй оброс бородой, а первый сильно поправился за прошедшие годы. Оба русые, вихрастые, но Колька улыбается сдержанно, по-взрослому, а Сашка хохочет во все горло. Между ними неловко растягивает губы в улыбке маленькая, особенно на фоне высоких братьев, девчонка с растрепанными черными волосами и остреньким носиком, похожим на клювик. Худенькие выпирающие ключицы, которые только подчеркивал открытый сарафанчик, тоненькие, как веточки, ручки-ножки… На ее фоне вторая девчонка, тоже темноволосая, но крепко сбитая, уверенно смотрящая в камеру, казалась гораздо старше. Над большими темными глазами нависала широкая челка, остальные волосы были неумело подстрижены в подобие короткого каре. Девочка напоминала мальчишку, и во взгляде ее было что-то немного вызывающее. Смелая, бесшабашная, решила Тоня, и не меньшая хулиганка, чем пареньки.
На корточках перед двумя девчонками и Сашкой с Колькой расположились три паренька. Один, сидевший слева, явно самый старший, был темноволосым и темноглазым. Его простое лицо кого-то напомнило Тоне, и она минуту вглядывалась в некачественное изображение, прежде чем поняла, что этого «кого-то» только что рассматривала. Тоня перевела взгляд на девочку. Пожалуй, это тоже были брат и сестра… Да, именно брат и сестра, уверенно решила она. Сходство было не только в чертах лица, но и в выражении, с которым оба смотрели на фотографирующего, и самое главное — в улыбке. Неширокая, спокойная, совершенно одинаковая улыбка на лице каждого — вот что еще выдавало в них брата и сестру. Такая похожая мимика, удивилась Тоня. Рядом с мальчиком сидел русый паренек, единственный из всех смотрящий на фотографирующего без улыбки. Но лицо его не было серьезным, просто… просто он очень спокойный, решила Тоня, и редко улыбается. Лицо мальчика не было захвачено коричневым пятном и получилось четче, чем остальные, поэтому она долго вглядывалась в него. Он ей понравился. Ей пришла в голову глупая мысль, что если бы она выбирала себе ребенка из тех детей, что на фотографии, она выбрала бы именно этого спокойного худощавого паренька, чуть задумчиво глядящего в объектив.
Последний, сидящий справа, Тоне тоже понравился. Улыбка во весь рот открывала неровные зубы, но мальчишка их явно не стеснялся. Высокий, крепко сбитый, он казался младше своего русого соседа именно из-за выражения лица — совершенно детского, щенячьего выражения восторга оттого, что его фотографируют, что потом он сможет рассматривать себя на карточке и показывать друзьям и знакомым. Младший брат Тони был точно таким же, и она некстати вспомнила, каких трудов стоило двум другим братьям и самой Тоне отучить его, маленького, от курения, к которому его за один вечер пристрастил кто-то из старших школьников, в компании которых Лешка случайно оказался. Слова о вреде курения для него были пустым звуком, и он, не скрываясь, радостно рассказывал, что его даже не стошнило после первой сигареты, хотя и Вовика, и Серегу-Толстяка тошнило, он сам видел. Не действовала даже угроза рассказать все отцу. Тогда они втроем заставили его выкурить полпачки, и Тоня до сих пор бледнела, вспоминая тот жутковатый урок. Но зато Лешка долго не мог без отвращения смотреть на сигареты и курить по-настоящему так и не начал.
Тоня с фотографией в руках пошла в залу, забыв задвинуть ящик комода. «Виктору покажу, — подумала она, — если он знает детей тети Шуры, то, наверное, знает и остальных». Она уселась за стол, посмотрела на снимок еще раз и тут поняла, что никаких «наверное» быть не может, потому что снимал сам Виктор. Это было абсолютно очевидно! И она удивилась, как не поняла раньше. Когда Тоня попыталась объяснить себе, откуда взялась такая уверенность, у нее не возникло никакого иного объяснения, кроме как «дом подсказал». Это была правда. Словно чей-то звонкий голос произнес где-то рядом или у нее в голове: «Витька, только ты держи фотоаппарат ровно, а то я в кадр не войду!»
Она положила карточку на стол и устремила взгляд в окно, за которым раскачивались яблони на ветру и шелестели листья.
Двадцать лет назад— Витька, только ты держи фотоаппарат ровно, а то я в кадр не войду! — крикнул Сенька, глядя на Витьку, умело выставляющего выдержку и диафрагму.
На всякий случай Витька достал из кармана экспонометр и проверил по нему экспозицию, с удовлетворением убедившись, что все сделал правильно.
— Не двигайся, вот и войдешь, — ответил он, отходя на полшага и прицеливаясь. — О, отлично-отлично, вот так и стойте…
— Вить, я устала, — заныла Юлька, которой и хотелось фотографироваться, и было страшно: вдруг она плохо получится на фотографии. И когда Витя будет рассматривать снимок, он каждый раз станет говорить сам себе: «Ну Юлька и уродина».
— Юленька, подожди еще секундочку… Внимание!
Раздался щелчок, и Витька оторвался от объектива.
— Ну а теперь давайте на фоне речки, только пусть кто-нибудь другой фотографирует.
Пока он объяснял восхищенному Сеньке, на что нужно нажимать и кто должен быть в центре, Андрей спросил у Мишки:
— Слушай, вы туда больше не ходили?
Мишка помотал головой. Уточнять, о чем идет речь, не нужно было: слишком живо было воспоминание о том, что они видели у дома колдуньи.
— Миш, а откуда она вообще взялась, та Антонина? — негромко спросил Андрей.
— Пускай тебе Женька расскажет, она лучше меня эту сказку знает, — серьезно ответил Мишка и пошел к брату посмотреть на Витькину технику поближе.
Конечно, они все рассматривали ее все утро, но Мишке хотелось еще раз подержать в руках небольшой фотоаппарат, так приятно и тяжело ложившийся в руку. Хорошо бы, чтобы и у него был такой… С другой стороны, баловство ведь, игрушка. Не, мотоцикл лучше в тыщу раз. Может, даже в две тыщи.
— Значит, тебе про Антонину рассказать… — констатировала Женька, усаживаясь на корточки, как делали Мишка с Сенькой. — Так вот, никуда она не приходила.
— Как не приходила? А в деревне она откуда тогда взялась?
— А ниоткуда. Она тут до деревни была.
— То есть как? — поднял брови Андрей. — Сколько ей лет, получается?
— Много, Андрюша, много. Да ты слушать будешь или нет?! — неожиданно рассердилась Женька.
— Буду, буду.
— Тогда не перебивай. В общем, много-много лет назад на месте нашей деревни стояла одна избушка, а в нем жила ведьма, и вокруг был лес. Ведьма иногда к людям выходила и выменивала у них продукты на всякие съедобные корешки и травки. А потом сюда приехали люди и решили: будет здесь новая деревня и назовут ее Калиново. И среди тех людей наш дедушка был. Построили избы, а на ведьму никто внимания не обращал. Но потом прошел слух, что она может приворотные зелья готовить, и к ней начали бабы разные ходить, а иногда и мужики тоже. И она никому не отказывала, всем готовила свои отвары. А в деревне начались драки и склоки, потому что то у одного жена уйдет, то у другой муж скромный загуляет. В общем, всякое-разное начали говорить в деревне. И решили в конце концов для своей же пользы прогнать ведьму. Правда, прогнать не просто так, а денег ей предложить, чтобы уехала в другое место и там свои дела ведьминские делала. Боялись ее, вот что. Пришли к дому, а там и нет никого, только девчонка какая-то маленькая на печке сидит. Откуда взялась — никто не знает. Посмотрели на нее, стали с ней говорить — она не отвечает. Из избы ее выводят — а она плачет и вырывается. Ну, и оставили ее там. Те женщины, которые добрые, еду поначалу приносили, а потом смотрят: а она и не берет ничего, а все собаки да кошки пожирают. Ну, в общем, забыли про нее все. А потом как-то раз проходит наш дед мимо ведьминского дома, смотрит — а по огороду женщина высокая ходит, непонятно откуда взялась. Он ее позвал, она на него обернулась — а глаза как омуты. Он давай креститься! Так когда крестился, у него рука заныла, но все равно он крест сотворил, она глаза-то и отвела. А дед домой прибежал и всем рассказал, что в деревне новая ведьма появилась.
Андрей поймал себя на том, что низкий Женькин голос словно усыпляет его, переносит к избушке, вокруг которой ходит женщина с глазами как омуты. Словно он сам хотел перекреститься, но женщина с усмешкой смотрела на него, и он не мог даже руки поднять. Вокруг избушки ходил драный черно-белый кот с такими же глазами, как у женщины, и на шее его моталась длинная грязная веревка…
— Андрей! Да ты меня слушаешь?
— Слушаю, слушаю, — забормотал он, с трудом отведя взгляд от воды.
— А чего на реку смотришь, как полусонный? Ну, слушай дальше. И жители пришли всей деревней к дому ведьминскому, а за забор зайти боятся. Дед наш кричит: мол, кто ты такая, откуда взялась? А та женщина смеется: я, говорит, всегда здесь была и всегда здесь буду, сколько меня ни выгоняйте. А попробуете еще раз выгнать, я вашей деревне такое устрою, что здесь ни одного дома не останется. И как начнет руками водить! Все перепугались и по домам бросились. Вот тогда все и поняли, что колдунья-то старая, но как она узнала, что прогонять ее собираются, наколдовала так, что стала девчонкой, и росла опять, как бы заново. И с тех пор ее в покое оставили. А потом так даже снова стали ходить к ней, только потихоньку, чтобы никто не видел. Но она никогда приворотного зелья не дает, об этом все знают — только лечит, ну, может, скот заговаривает.
