– О ком?
– Ты глухой-то не прикидывайся! О Павле Васильевиче, о подполковнике Комове! Ты ведь его о-очень хорошо знаешь!
Еще бы. Ей ли не знать Пашку Комова.
Если бы не он, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. Не торчала бы она ночи напролет на тухлой точке возле «Какаду», не обслуживала бы толстых потных козлов да злобных волосатых азеров, не считала бы жалкие копейки, заработанные этим тяжелым трудом…
– Первый раз слышу! – отрезала она решительно.
Ишь, чего захотели – чтобы она раскрыла перед ними душу! Да стоит ей только развязать язык, рассказать хоть что-то про Пашку – и оборвется ее не слишком молодая и не слишком счастливая жизнь. Найдут ее в речке Содожке, распухшую и поеденную рыбами. Или на городской свалке. А она у нее одна, эта жизнь, и прощаться с ней пока неохота, хоть и тяжелая она, и поганая.
– Первый раз слышу! – повторила она для верности. – Какой, говорите, подклоповник? Козлов?
– Комов, – процедила снегурка. – Павел Комов. И не надо мне тут пургу гнать! Это ведь он тебя на панель выкинул!
Что правда, то правда.
Пашка, сволочь, как только узнал, что Лена беременна, послал ее к черту, дал понять, что не испытывает к ней больше никакого интереса. А она тогда была молодая, глупая. Решила ребенка оставить. Подумала, что Павел, когда увидит своего сыночка, подобреет, и если не женится, так хоть деньгами станет помогать. Даже назвала своего сыночка Павликом. Мол, в честь папочки. Павел Павлович. Жена-то ему детей не родила, что-то у нее по женской части было не в порядке. Как позже выяснилось – не только по ней. С головой она тоже не дружила.
Однако когда Лена как бы невзначай встретила Павла с колясочкой, показала ему своего малыша – он прямо в лице переменился. Его физиономия, и без того бледная и опухшая, как коровье вымя, вовсе позеленела.
– Я же тебе сказал, чтобы ты про меня забыла! Чтобы по одним улицам со мной не ходила! Одним воздухом не пользовалась! Чтобы имя мое из головы вычеркнула! Что-то не понятно?
И такой он был тогда мерзкий, что она не выдержала. Сорвалась. Пригрозила жене обо всем рассказать, и начальству милицейскому.
Вот тогда-то он и показал ей свое настоящее лицо!
То есть не сразу показал. Там, на улице, промолчал, только глазками своими свиными посмотрел с угрозой, зубами скрипнул и ушел своей дорогой.
А вечером Лена оставила Павлика на квартирную хозяйку и пошла на дискотеку – молодая же была! – и там ее менты прихватили. Подкинули пакетик с наркотой, оформили все чин-чинарем – хранение и распространение… и тогда только появился Пашка. Все доступно разъяснил – что оформит ей такую бумагу, чтобы никуда ее больше не взяли. Ни на какую работу. Типа волчий билет. А если еще станет рыпаться – отберет Павлика, а саму пристроит на зону. По большому, значит, знакомству. И очень доходчиво объяснил, какая жизнь ее там ожидает.
В общем, так и пришлось маленького Павлика оформить в детский дом, а самой встать на точку. Больше ей в этой жизни ничего не светило.
– Если расскажешь, что про Комова знаешь, мы тебе денег дадим! – пообещала снегурка. – Много дадим. Так что ты сможешь отсюда уехать, далеко уехать, туда, где Комов тебя не достанет, и Павлика с собой забрать. Хочешь с сыном вместе жить?
– Ладно. – Голос Лены неожиданно стал хриплым, как будто она напилась ледяной воды. – Только вам не я нужна. Вам жена его нужна. Законная.
– Да нет у него никакой жены! – удивился Шандор. – Что ты пургу несешь!
– Есть жена, бывшая. То есть она и сейчас его жена, просто проживает в одном таком месте… Знаете, возле Княгинина монастыря больничка есть? Натуральная психушка. Вот там ее и ищите. Комова Татьяна Сергеевна.
– Слушай, Мама Шоша, – Лера протянула цыганке пачку сигарет и закурила сама, – как бы в эту психушку попасть? Ну может, через шофера, что продукты возит, или сторож ночью впустит…
– Не, там охрана строгая, ночью мышь не проскочит, – деловито ответила Шоша, – тебе ведь небось надо все тихо сделать? Персонал там суровый, передать с воли ничего нельзя. Из посторонних монахини только ходят за психами смотреть.
– Монахини, говоришь? – оживилась Лера. – Так это хорошо… Знаешь кого из них?
– Сестру Антониду, – подумав, сообщила Шоша.
– А как бы сделать, чтобы она завтра в больницу не пришла?
– Ой, дак это же проще простого! – вскричала Шоша. – Зубную боль наведу, целый день маяться станет, не то что из дома выйти – голову не поднять будет!
– Ну, ты не очень там усердствуй, все же божий человек, Христова невеста… – вступил Шандор и опасливо подержался за щеку, – ох уж бабы эти…
В тихом районе неподалеку от древнего Княгинина монастыря, за высоким глухим забором, располагалась небольшая психиатрическая лечебница. Как ни странно, в этой лечебнице было самое современное медицинское оборудование из Германии и Швейцарии, просторные, хорошо отделанные палаты с кондиционерами и холодильниками, опытный персонал и совсем немного пациентов. Правда, все пациенты по какому-то случайному совпадению были членами семей самых влиятельных и обеспеченных людей в городе.
Кроме постоянного персонала, в клинике работали монахини из расположенного неподалеку женского монастыря. Были они опытны, терпеливы и немногословны, с больными обращались внимательно и ласково, как и положено Христовым невестам.
Рано утром возле ворот монастыря появилась высокая женщина в монашеском облачении.
Охраннику, который открыл перед ней калитку, она сообщила, что зовут ее сестра Евлалия и пришла она исполнить послушание по приказу матушки-настоятельницы.
– Вроде же другая обычно ходит… – неуверенно проговорил охранник. Для него все монахини были на одно лицо, но эта выделялась ростом и чересчур гордой осанкой.
– Верно, – кивнула монахиня. – Обычно к вам ходит сестра Антонида, но сегодня у нее разболелись зубы, и матушка-настоятельница велела мне заменить ее на послушании…
Охранник пожал плечами и пропустил монашку: не все ли равно – одна или другая?
Монашка неторопливо пересекла больничный садик, поднялась по ступеням, вошла в главное здание. В холле она встретилась с молодым врачом и поспешно прошла мимо, опустив глаза и негромко что-то бормоча под нос – наверное, молитву. Врач скользнул по ней равнодушным взглядом и скрылся за дверью ординаторской.
Сверившись с планом, который достала из кармана, высокая монашка свернула направо, миновала несколько просторных помещений и оказалась перед запертой дверью. Тут она немного задержалась, воспользовавшись нехитрым приспособлением из проволоки, открыла дверь и вошла в палату.
Здесь было полутемно, пахло какими-то лекарствами и еще чем-то неуловимым – возможно, самой болезнью.
На заправленной кровати лицом к стене лежала худая женщина с седыми, аккуратно причесанными волосами. Она никак не отреагировала на скрип входной двери, и тогда высокая монахиня, остановившись посреди комнаты, негромко окликнула ее:
– Татьяна Сергеевна!
Седая женщина резко обернулась. Лицо ее оказалось неожиданно молодым. Взглянув на монахиню, она строго и надменно проговорила:
– Татьяны Сергеевны нет, она будет только после четырех часов.
– А вы кто же? – удивленно осведомилась монахиня.
– Я – ее помощник! – ответила женщина с достоинством и спустила ноги с кровати. – Если вы что-то хотите сообщить Татьяне Сергеевне, я передам. Можете не сомневаться.
– Вот ведь незадача, – огорчилась монахиня. – Я хотела именно с ней поговорить… может быть, она вернется пораньше?
– Я же вам сказала, женщина, – в голосе больной зазвучало раздражение, – Татьяна Сергеевна будет только после четырех! В смысле – шестнадцати! Она сейчас на церемонии открытия нового детского сада. А о чем конкретно вы с ней хотели поговорить?
– О ее муже, Павле Васильевиче Комове.
Седая женщина вздрогнула как от удара.
Она снова бросилась на кровать, отвернулась к стене и втиснулась в угол, словно хотела исчезнуть, спрятаться, раствориться.
– Татьяна Сергеевна! Эй! – окликнула больную «монахиня». – Что с вами?
– Нет, меня нет… вам же сказали! – бормотала седая женщина.
Вдруг она скатилась с кровати на пол, села на корточки и уставилась на посетительницу снизу вверх.
– Это он? Он вас прислал? Значит, все? Он решил со мной расправиться?
Губы больной тряслись, щеки ввалились, лицо покрылось неровными пятнами лихорадочного румянца. В тускло-серых глазах плескался непереносимый страх.
– Не бойся, – проговорила «монахиня», приближаясь к смертельно напуганной женщине. – Я не от него…
– Не… не верю! – пробормотала Татьяна Сергеевна. – Это он… он вас прислал!
Она закрыла лицо ладонями, и вдруг узкие плечи судорожно затряслись от неудержимых рыданий.
– Я ведь сделала все как он велел… – прорвались сквозь рыдания слова. – Никому ничего… ни слова не сказала! Никому ни слова! Здесь хуже, чем в тюрьме, но я терплю… он обещал не убивать… обещал не трогать меня, если я буду молчать…
