Анатолий Карлович быстро оделся и вышел на кухню, где его, как всегда, уже ждали чашка горячего кофе, сосиски и бутерброд с сыром.
— С добрым утром, — сказала Галя.
Она стояла у плиты спиной к мужу и не повернулась, когда он вошел. Журковский улыбнулся и ответил, как всегда отвечал по утрам:
— Привет, солнышко.
Он находил в банальном, нет, находящемся даже за гранью банальности «солнышке» особую прелесть. Журковскому казалось, что он элегантно разрушает сложившийся стереотип, выворачивает пошлость наизнанку и, очистив слово от привычных и мелких ассоциаций, возвращает ему свежесть, наполняет новым, глубоким смыслом.
Размышлениям о новом значении старых, затертых штампов он любил предаваться за едой, а по утрам у него всегда был хороший аппетит. Продолжая улыбаться, Журковский уселся за стол и принялся за сосиски, обильно намазывая их горчицей («В мои годы вредно с утра острое, да пес с ним!..»), запивая крепким горячим кофе из массивной, на четверть литра, чайной чашки («Наркомания какая-то! Пора дозу снижать!») и поглядывая на жену со смешанным чувством нежности и благодарности.
Приятно, черт возьми, быть уверенным в том, что утром, когда он проснется и выйдет на кухню, его всегда будет ждать горячий завтрак и чашка кофе. Что бы ни случилось.
— Мне деньги нужны, — сказала Галина, налив себе кофе и усевшись напротив мужа. — У тебя сколько осталось?
Журковский начал вспоминать вчерашние траты.
— Ну есть еще. — Он неопределенно пожал плечами, пытаясь высчитать общую стоимость купленной ночью водки. — Сколько тебе?
До получки жены нужно было ждать еще недели две, а его официальная зарплата была торжественно потрачена на подготовку вчерашнего банкета. От ста долларов, припасенных на черный день, осталась ровно половина. Не густо.
— Вовка звонил, просил подбросить деньжат на месяц. Они в отпуск уезжают.
— Сколько им нужно?
— Просил долларов сто. У тебя же есть?
— Есть… Пятьдесят, — спокойно ответил Журковский.
— Но ведь было сто. Ты вчера сам говорил! Это вы ночью, что ли, гуляли? На наши деньги?
— Ну да, — ответил Журковский, проглотив последний кусок сосиски.
— «Ну да»! А Гоша, конечно, не при делах?
— Да нет у него ни копейки. Ты же знаешь. Человек по уши в долгах.
— «В долгах»! Работать надо, и не будет по уши в долгах. Работать, а не на диване валяться сутками.
— Я вот работаю, между прочим, — заметил Журковский.
— Ага. Только сын просит денег, а мы дать не можем… Ему тоже трудно, кому сейчас филологи нужны?.. Они с Ольгой едва концы с концами сводят. Я, как к ним ни приду, холодильник вечно пустой. Как живут дети — не понимаю. Даже страшно. А Греч твой что? — без перехода спросила Галина.
— Греч? А что — Греч?
— Ну ты же с ним вчера встречался. Он тебе работу никакую не предложил?
— Работу? Какую он мне может предложить работу? Я заместителем мэра, знаешь, не собирался служить. Не обучен как-то. Да и потом, у меня есть работа.
— Ну конечно. Работа… Только знаешь, Толя, у нас холодильник опять пустой. И что делать с Вовкой, я себе не представляю. Позвони ему, сам скажи, что денег нет. Мол, обойдись, сынок, без отпуска. Тебе, мол, еще рановато в Крым с женой ездить. Ничего, скажи, страшного. Перебьешься, скажи…
— Да перестань ты кипятиться. В его годы мог бы и сам себе на отпуск заработать.
— Ну да. Вот папа его, он же зарабатывает. Как сыр в масле катается.
— Галя, слушай, я не понимаю предмета нашего с тобой…
— Предмета он не понимает. Все ты понимаешь! Я знаю, что ты сейчас скажешь. Не в деньгах счастье. Согласна. И даже с тем, что бедность не порок, тоже согласна. Но в том, что нищета — порок, я в этом просто уверена.
— Ты что, хочешь сказать, что мы с тобой — нищие?
— А ты так не считаешь?
Журковский промолчал. Многое он мог ответить на этот не вполне риторический вопрос, но не стал накалять атмосферу в кухне, уже и так имевшую опасный градус.
Анатолий Карлович допил кофе, встал и обнял жену.
— Ну успокойся. Все будет нормально. Меня Суханов вчера пригласил к себе.
Последняя фраза выскочила у Журковского совершенно неожиданно, против его желания и воли. Еще микросекунду назад он и не помнил о вчерашнем разговоре с Сухановым, а вот — нате вам!
— Суханов? Куда это он тебя пригласил?
— Ну на работу…
— И что же ты у него будешь делать? У тебя что, интерес к бизнесу проснулся? Способности открылись?
— Ни боже мой, — ответил Журковский. — Что ты, Галя! Чтобы я на старости лет коммерцию?.. Эта игрушка вовсе не для меня.
— Хороши игрушки! Вон, посмотри на Вику.
— На кого? На Вику? Смотрел. Вчера. Мне она не показалась особенно привлекательной. Хотя вполне вероятно, что это как раз и есть идеал современной женщины.
— Толя, не иронизируй. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Журковский понимал. Он понимал, что жене смертельно надоело каждый раз думать, на что купить новые колготки. Что она после работы вынуждена толкаться на оптовом рынке и выбирать из дешевых продуктов самые дешевые. Что собственная машина для них если и была реальностью еще несколько лет назад, то после свадьбы сына перешла в разряд ночных грез. Что квартира давно не ремонтирована и вид обоев в масляных пятнах там, где хозяева или гости, сидевшие на диване, случайно прикасались затылками к стене, говорит о том, что обоям этим как минимум лет пятнадцать. Многое понимал Анатолий Карлович и со всеми аргументами, которые выкладывала перед ним жена, был совершенно согласен.
Однако если прежде после таких разговоров он уверенно погружался в спокойную, ставшую уже привычной депрессию, которая могла продолжаться и до обеда, и даже до самого вечера, то теперь, напротив, почувствовал неожиданный прилив энергии.
Он сильнее сжал плечи Галины — такие же худенькие, как и тридцать лет назад, когда Журковский долгими летними ночами гулял с Галей Петровской, студенткой-первокурсницей, когда целовал ее губы, находя их на ощупь в жаркой темноте подворотен, когда шорох их шагов тонул в вязкой тишине уставшего за день Города.
— Солнышко!
— Ну что? — пробурчала жена, и он услышал, что голос ее потеплел. — Что, Толечка?
— Обещаю, что все будет хорошо. Я сегодня пойду к Суханову. Если он не соврал, то работа у него есть по моей прямой, так сказать, специальности. После Института прямо и пойду. Так что приду позднее обычного, не волнуйся.
— Здравствуйте, здравствуйте! Вы молодец, Анатолий Карлович, что пришли!
Суханов грузно поднялся из-за стола, вышел навстречу Журковскому, протягивая вперед руку для пожатия.
— Да что уж, — смущенно пробурчал Анатолий Карлович. — Что уж такого в этом молодеческого?
— Не смущайтесь, не смущайтесь. Я, признаться, вчера думал, что вы не появитесь у нас.
— Отчего же?
— Да так… Я знаю, как настоящие ученые относятся к бизнесу. К сожалению, достаточно, я бы выразился, предвзято. Если не сказать большего.
— Вы правы. Только я бы выразился по-другому. Не предвзято, а с брезгливостью, — учтиво улыбнувшись, заметил Журковский. — Вы, вероятно, именно это имели в виду?
— Да, Анатолий Карлович. Примерно так. Вы присаживайтесь, присаживайтесь…
Суханов широким жестом указал на кресло для посетителей, и Анатолий Карлович заметил, что он одновременно внимательно и быстро посмотрел на свои наручные часы.
«Минуты меж тем считает. Правильно. А как еще такому купчику жить? Время деньги».
Суханов заметил взгляд гостя и усмехнулся.
— Времени у нас и вправду немного. Поэтому вкратце я изложу вам… Хотя что излагать? Давайте так построим разговор… Вы мне скажите — работу в Институте вы ведь бросать не собираетесь?
— Нет, — спокойно ответил Журковский.
Он хотел сказать что-нибудь резкое, что-нибудь вроде «да ни при каких обстоятельствах!», но решил ограничиться этим «нет» и выдержать спокойный тон.
— Нет. На нет, как говорится, и суда нет. И туда — нет, — добавил Суханов вполголоса и, спохватившись, снова посмотрел на часы. Затем он поднял глаза к потолку, что-то высчитывая, быстро подошел к столу, нажал на клавишу переговорного устройства и, стрельнув глазами в Журковского, выпалил: Чай-кофе-коньяк-легкий ужин?
— Что? — не понял Анатолий Карлович. — Вы мне?
— Ну конечно.
— А время… Вы говорили…
— Ничего. Для вас у меня время есть, Анатолий Карлович. Ну?
— Кофе… И коньяк, — решил Журковский и увидел на лице Суханова улыбку.
— Костя! — крикнул хозяин кабинета в свой аппарат. — Коньяк, водку, кофе, сок и закусить. Время, время… Вот вы, Анатолий Карлович, когда я на часы посмотрел, видно, подумали — «У этого парня время — деньги»? Сознайтесь, было?
— Ну было, — ответил Журковский, даже не удивившись совпадению своих мыслей с только что услышанным.
