Когда все насытились доказательствами, что грека нет в живых, Саккет наконец набрал форму и выложил несколько козырей, которые того стоили. Вызвал пижона, который заявил, что представляет «Объединенную страховую компанию» штатов тихоокеанского побережья и что грек оформил страховку всего пять дней назад. Он объяснил, что по условиям страхового полиса грек получал бы двадцать пять долларов в неделю на протяжении пятидесяти двух недель, если бы заболел, и те же самые деньги, если бы произошел несчастный случай с утратой работоспособности, что получил бы пять тысяч долларов, потеряй он ногу, десять тысяч долларов — обе ноги, а его вдова — десять тысяч в случае его гибели и двадцать тысяч — если бы трагедия произошла в поезде. Когда он дошел до этого момента, показания стали похожи на уговоры клиента, и судья поднял руку:
— Спасибо, я уже застрахован.
Все рассмеялись этой шутке. Я тоже. Вы не поверите, как смешно это прозвучало.
Саккет задал пижону несколько вопросов, и судья повернулся к Кацу. Кац ненадолго задумался, а когда заговорил, то очень медленно, как будто хотел быть уверен, что свидетель поймет каждое его слово:
— Вы выступаете в этом процессе заинтересованной стороной?
— В своем роде да, мистер Кац.
— Вы хотели бы избежать выплаты страхового вознаграждения по той причине, что было совершено убийство, не так ли?
— Совершенно верно.
— Вы действительно верите, что совершено преступление, что эта женщина убила своего мужа, чтобы получить страховку, и что она попыталась убить этого человека или умышленно подвергла его жизнь опасности, которая могла повлечь его смерть, и все это входило в план получения вышеупомянутого вознаграждения?
Пижон смутился и на миг задумался, а когда заговорил, то старательно взвешивал каждое слово:
— В ответ на ваш вопрос, мистер Кац, я хотел бы сказать, что я занимаюсь тысячами подобных случаев, случаев мошенничества со страховками, которые ежедневно ложатся на мой стол, и думаю, что обладаю исключительным опытом в такого рода расследованиях. Могу сказать, что за все время своей работы в этой и иных страховых компаниях я не видел случая более очевидного. Я не только верю, что здесь имело место преступление, мистер Кац, я это практически знаю.
— Спасибо. Это все. Ваша Честь, я заявляю, что моя подзащитная виновна по обоим пунктам обвинения.
Если бы в судебном зале взорвалась бомба, то большего оживления она бы не произвела. Репортеры рвались наружу, а фотографы ломились к столу, чтобы сделать снимки. Они топтали друг друга, и судья разъярился и начал стучать по столу, чтобы навести порядок. Саккет застыл, словно громом пораженный, а во всем помещении стоял такой гул, будто к уху приложили морскую раковину. Я все еще старался заглянуть Коре в лицо. Но единственное, что я увидел, был уголок ее рта. Он дергался, как будто ее каждую секунду кто-то тыкал иголкой.
* * *
Следующее, что я помню, — это то, что санитары поднимают мои носилки и несут меня за молодым Уайтом из зала суда. Они протиснулись со мной по двум коридорам в комнату, где стояли трое или четверо полицейских. Уайт что-то сказал о Каце, и полицейские удалились. Меня уложили на стол, и парни ушли. Уайт начал расхаживать вокруг стола, но тут открылась дверь и вошла тюремная надзирательница с Корой. Уайт и надзирательница тоже вышли, двери закрыли, и мы остались одни.
Я задумался, что бы сказать, но ничего не придумал. Она расхаживала взад-вперед, не глядя на меня. Уголок рта у нее все еще подергивался. Я продолжал размышлять и вдруг кое-что сообразил:
— Нас предали, Кора.
Она не ответила и продолжала расхаживать туда-сюда.
— Этот Кац — обычная полицейская сволочь. Мне его привел один полицейский. Я думал, что он то, что надо. А он предал нас.
— Куда там, нас он не предал.
— Предал. Я должен был понять, что он за тип, по тому, как мне навязал его тот полицейский. А я не понял. Думал, он порядочный парень.
— Если здесь кого и предали, так это меня.
— Меня тоже. Он меня надул.
— Теперь я все понимаю. Понимаю, почему за рулем должна была сидеть я. Понимаю, почему и на этот раз все должна была сделать я, а не ты. Ну вот. Я втрескалась в тебя, потому что ты такой ловкий. А теперь выяснила, что ты и вправду ловкий. Разве это не чудесно? Влюбиться в парня, потому что он в чем-то хорош, и убедиться, что в этом деле он и вправду хорош.
— Что ты мелешь, Кора?
— Если здесь кого и предали, то это меня. И предали меня и твой адвокат, и ты. Ты прекрасно все придумал. Устроил так, чтобы все подумали, будто я хотела убить и тебя, и чтобы никто не мог сказать, что ты во все замешан. И теперь выставляешь меня перед судом как единственную виновницу. А ты ни при чем. Ну хорошо. Пусть я оказалась дурой. Но не до такой степени. Послушайте, мистер Фрэнк Чемберс, когда я покончу с вами, вы увидите, куда завела вас ваша хитрость. И хитрец иногда сам себя перехитрить может.
Я хотел ее разубедить, но все напрасно. Она взбеленилась так, что даже губы под помадой побелели, и тут двери открылись и вошел Кац. Я попытался вскочить с носилок, но не мог даже шевельнуться. Меня к ним прикрепили надежно.
— Лучше убирайтесь, чертов предатель. Ну вы и наделали дел. Теперь уже ничего не поделаешь, но я хоть знаю, что вы за тип. Слышите? Убирайтесь!
— Почему, что случилось, Чемберс?
Вы бы сказали, что он — учитель воскресной школы, который успокаивает ребенка, жалующегося, что у него, забрали жвачку.
— Что все-таки произошло? Я по-прежнему контролирую ситуацию, как и обещал.
— Вижу. Береги вас Бог, если вы когда-нибудь попадетесь мне в руки.
Он взглянул на Кору, как будто ничего не понимая, а прося ее объяснить. Та подошла к нему.
— Этот мерзавец… Этот мерзавец и вы сговорились все повесить на меня, а его вытащить. Но полегче, он замешан так же, как и я, и никуда не денется. Я все скажу. Все скажу, и немедленно.
Он смотрел на нее и качал головой, и скажу я вам, такой циничной улыбки я еще ни у одного человека не видел.
— Подождите, дорогая, я бы вам этого не советовал. Если дадите мне управлять ситуацией и впредь…
— Вы уже науправлялись. Теперь я возьму все в свои руки.
Он встал, пожал плечами и вышел. Тут же к нам вломился какой-то тип с большими ногами и красной шеей. Он принес с собой портативную пишущую машинку, которую поставил на стул, подложив несколько книг, сел за нее и поднял глаза.
— Мистер Кац сказал, что вы хотите сделать заявление.
Говорил он тонким, писклявым голосом и все время чуть усмехался.
— Правильно. Полное признание.
И она начала говорить, сбивчиво, комкая слова, а он застучал на машинке. Она рассказала все. С самого начала. Как познакомилась со мной, как мы все вместе затеяли, как мы уже пытались отделаться от грека и как нам это не удалось. Несколько раз в дверь просовывал голову полицейский, но парень за машинкой только поднимал руку:
— Еще несколько минут, сержант.
— Ладно.
Закончив, она сказала, что о страховке ничего не знала и мы все сделали не ради нее, а просто хотели избавиться от грека.
— Это все.
Парень собрал бумаги, и она их подписала.
— Не могли бы вы завизировать каждую страницу?
Она завизировала. Потом он достал нотариальную печать, проштемпелевал и подписал. Засунув все бумаги в карман, он взял пишущую машинку и ушел.
Кора подошла к дверям и вызвала надзирательницу:
— Я готова.
Надзирательница увела ее. Затем пришли парни, взяли носилки и вынесли меня. Начали они резво, но застряли в толпе, глядевшей на Кору, как она стоит у лифта и ждет, когда ее отвезут наверх, в тюрьму, находящуюся на самом последнем этаже Дворца юстиции. Пока мы продирались сквозь толпу, с меня слетело одеяло и тащилось по полу. Она подняла его и накрыла меня, потом быстро отвернулась.
Меня отвезли обратно в больницу, но вместо полицейского за мной теперь приглядывал тот парень, что записывал признание. Он растянулся на соседней постели. Я пытался уснуть, и на некоторое время мне это удалось. Мне приснилось, что на меня смотрит Кора, а я пытаюсь что-то ей сказать, но не могу. Потом она исчезла, и я проснулся, а в ушах у меня все еще звучал тот глухой треск, жуткий хруст черепа грека, когда я его ударил. Потом я снова уснул и мне снилось, что я падаю. И я опять проснулся весь мокрый от страха, а в ушах опять звучал тот ужасный треск. Проснувшись, я понял, что кричу. Сосед приподнялся на локтях:
— Эй, что случилось?
— Ничего. Просто приснилось.
— Ну ладно.
Он не оставлял меня одного ни на минуту. Утром он принес кувшин с водой, вынул из кармана бритву и побрился. Потом умылся. Принесли завтрак, и он сел с ним за стол. Мы оба молчали.
Потом мне принесли газеты, и в них было все, с большим снимком Коры на первой странице и моим поменьше, на носилках, и под ним. Ее называли «убийцей с винной бутылкой». Писали, что на предварительном слушании она признала свою вину и что сегодня предстанет перед судом. На одной из внутренних страниц писали, что этот случай наверняка побьет рекорд по скорости рассмотрения, а чуть дальше на той же странице некий автор рассуждал, что, если бы все преступления раскрывались так быстро, для профилактики преступлений это дало бы больше, чем сто новых законов, вместе взятых. Я просмотрел всю газету, нет ли там чего-нибудь о ее признании. Ничего не было.
