Калмык раздраженно сплюнул и поднял саблю, но тут к нему подошел молодой соплеменник и проговорил озабоченно:
– Нойон, идет буря, большая буря!
Калмык недоверчиво оглянулся.
Небо казалось таким же чистым, как раньше, но воздух едва заметно задрожал, заискрился. В то же время верблюды тревожно подняли головы, принюхиваясь, и вожак снова громко заревел.
– Надо искать убежище! – настойчиво повторил молодой кочевник. – Если буря застигнет нас здесь – смерть!
– Смерть… – повторил атаман и снова взглянул на голубоглазого ребенка.
Тот улыбался.
Проводив Иветту Сычеву, капитан Островой вернулся в комнату Анны Мефодьевны и снова подошел к окну.
Но на этот раз он разглядывал не следы, оставленные злоумышленником на подоконнике. На этот раз капитан внимательно вглядывался в окна дома напротив, точнее, соседнего флигеля – в те окна, из которых можно было видеть монтажную люльку, которой воспользовались грабители.
Капитан Островой знал, что в большом городе ни одно событие, в том числе ни одно преступление, не укроется от глаз свидетелей. Задача милиции – только найти нужного свидетеля и заставить его говорить.
И вот здесь-то и проявляются способности настоящего детектива. Потому что найти свидетеля трудно, но еще труднее найти к нему правильный подход. Ведь далеко не каждый свидетель хочет раскрывать душу перед милиционером, а очень часто свидетель и сам не понимает толком, что он видел.
Капитан достал блокнот и на чистом листе нарисовал план соседнего здания, на котором пометил крестиками все подходящие окна.
Еще раз оглядев дом, он заметил, как в одном из окон на третьем этаже шевельнулась занавеска и в просвете что-то блеснуло. Что-то очень похожее на бинокль.
Пометив это окно двойным крестом, Островой покинул квартиру покойного профессора, запер ее и опечатал дверь.
После этого он вышел на улицу, обошел дом и вошел в тот подъезд, где располагались нужные ему квартиры.
Начать обход он решил с квартиры, которой принадлежало то самое окно, где заметил подозрительный блеск.
Поднявшись на третий этаж, Островой сверился со своим планом и позвонил в квартиру номер девятнадцать, расположенную слева от лифта.
За дверью послышались неторопливые шаги, и подозрительный голос, скрипучий, как несмазанная дверь, осведомился:
– Кто это? Я никого не жду!
– Милиция! – ответил капитан и раскрыл перед дверным глазком служебное удостоверение.
За дверью на какое-то время воцарилось молчание – видимо, хозяин квартиры внимательно изучал удостоверение через глазок. Затем тот же скрипучий голос проговорил:
– Давно пора!
Замок лязгнул, дверь открылась, и перед капитаном предстал лысый пузатый гражданин в полосатой пижаме.
– Давно пора! – повторил он. – Потому что это злостное хулиганство с особым цинизмом! Ведь люди имеют право на заслуженный отдых, я правильно говорю?
– Совершенно правильно, – на всякий случай подтвердил капитан, хотя и не понял, о чем идет речь.
– Вы заходите, товарищ майор! – пригласил его полосатый гражданин, опасливо выглянув на лестницу. – А то, сами понимаете, соседи у меня очень любопытные, до всего им есть дело… пойдут, понимаете, ненужные разговоры… и я не исключаю месть с его стороны, а это мне ни к чему, я правильно говорю?
– Вообще-то я пока капитан, – поправил его Островой, входя в квартиру.
– Ну, у вас еще все впереди… так вот, поскольку вы своевременно отреагировали на мой сигнал… я правильно говорю?..
– Извините, как вас по имени-отчеству? – перебил капитан полосатого.
Тот взглянул на Острового с некоторым удивлением, но все же представился:
– Пузырев Степан Степанович! Вы же, как я понимаю, пришли по моему сигналу? Я правильно говорю?
– Извините, много работы! – вздохнул Островой. – Напомните, в чем суть вашей жалобы?
– То есть как? – Степан Степанович заметно огорчился. – Как же вы так приходите… не подготовившись? Суть моей жалобы, точнее моего сигнала, заключается в том, что мой сосед Овсянкин не посещает место основной работы и вообще ведет аморальный и антиобщественный образ жизни по месту прописки, чем категорически мешает людям отдыхать в свободное от работы время… я правильно говорю?
– Извините, не совсем понял! – Островой тряхнул головой, в которой от нудного, скрипучего голоса Пузырева начала набухать тупая боль. – Если он ведет этот самый… аморальный и антиобщественный образ жизни в собственной квартире, это его личное дело… кому это может мешать?
– Как – кому? – возмущенно воскликнул Пузырев. – Вы только взгляните! Вы взгляните! Вы все сами поймете! Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, я правильно говорю?
Он повернулся, жестом пригласив капитана за собой, и направился в комнату. Островой, сверившись с планом, понял, что это именно та комната, окно которой выходит во двор, и последовал за хозяином. Он решил подыграть тому, чтобы использовать его как свидетеля.
Комната была обставлена неказистой мебелью семидесятых годов прошлого века – непременная «стенка» с сервантом, тумба с телевизором, обеденный стол, накрытый клетчатой синтетической скатертью, диван-кровать и продавленное кресло.
Возле единственного окна стояла стремянка, на подоконнике лежал большой черный бинокль.
– Вы только посмотрите! – возмущенно воскликнул Степан Степанович, подходя к окну. – Вы только взгляните! Разве в таких условиях можно отдыхать? Я правильно говорю?
Он слегка раздвинул шторы и пригласил Острового к окну. – Вы только взгляните… второй этаж, третье окно справа!
– Но там ничего не видно! – проговорил Островой, взглянув на третье справа окно. Одновременно он убедился, что отсюда отлично видно окно профессорской квартиры, то есть Пузырев действительно может быть ценным свидетелем.
– Как не видно? – всполошился Степан Степанович. – Ах, ну да, отсюда плохо видно… а вы заберитесь на стремянку и возьмите бинокль, тогда все увидите!
Островой послушно взобрался на стремянку, взял из рук хозяина бинокль и направил его на окно.
– Теперь вы видите? Вы видите? – горячился внизу Пузырев.
Капитан подкрутил колесико и наконец увидел за окном просторную комнату, в которой перед мольбертом стоял художник в заляпанной краской рубахе. В глубине комнаты на тахте полулежала обнаженная женщина с густыми рыжими волосами.
– Он постоянно принимает у себя в квартире голых женщин! Разве в таких условиях можно нормально отдыхать? – восклицал Степан Степанович. – Я правильно говорю? А мне нужен полноценный отдых, потому что у меня очень ответственная работа! Я работаю ночным сторожем в канцелярском магазине, поэтому должен высыпаться днем, а разве можно выспаться в таких условиях? Поэтому я сигнализировал в органы об антиобщественном поведении гражданина Овсянкина!
– Постойте, – попытался перебить его капитан. – Но это же его работа, он художник…
– Художник от слова «худо»! – быстро отреагировал Степан Степанович. – И вообще, разве это работа, когда дома? На работу человек должен ходить! Или ездить на общественном транспорте! Работа должна быть… по месту работы, а не дома! Если дома, да еще с голыми женщинами – это не работа, а разврат! Я правильно говорю?
– Как вам сказать… вообще-то, Степан Степанович, я пришел по другому вопросу. В соседнем доме на днях произошло серьезное преступление. Из квартиры вынесли большие материальные ценности, причем вынесли их через окно. Поскольку вы человек… наблюдательный, вы могли что-то видеть. Я правильно говорю?
– Меня посторонние дела не интересуют! – строго возразил Пузырев. – Я человек занятой! У меня своих дел хватает!
– Да что вы говорите? – Островой выразительно взглянул на бинокль, но Степан Степанович не понял намека.
– И вообще – когда, вы говорите, случилось это ограбление?
– В ночь со вторника на среду.
– Ах в ночь! – Пузырев заметно повеселел. – Ну так я точно ничего не видел! Я же вам говорил – я по ночам работаю, нахожусь по месту основной работы в канцелярском магазине…
– Жаль, очень жаль! – вздохнул Островой, возвращая Степану Степановичу бинокль. – Значит, вы ничем не можете помочь следствию!
– То есть как это – ничем? – возмутился Пузырев. – Я могу дать показания относительно антиобщественного поведения гражданина Овсянкина…
– Нас это пока не интересует! – отрезал капитан и покинул квартиру Пузырева.
Переведя дыхание, он посмотрел на часы и понял, что его рабочий день давно закончился.
Этим утром Вета встала рано, и когда вышла из душа, из комнаты свекрови доносился ровный храп. Она поставила воду для кофе и пошла одеваться. Муж спал на середине кровати, на лице его было написано удовлетворение и еще что-то. Вета пригляделась внимательнее. Какой-то он стал… не такой, как всегда. Но, возможно, ей просто кажется, потому что она рассматривает его спящего.
