«По-хорошему, Эмма права. Я проживаю какую-то чужую жизнь. Мне же совсем не того хочется. Каждый вечер засыпать одной, с холодным сердцем. Льву-то моя ошалелая верность совсем не нужна, иначе у нас уже давно был бы дом, куда он хотя бы иногда возвращался, хотя бы считал своим долгом возвращаться! – Ревнивые переглядки Климовых, их дети, орущие во дворе, теща с поджатыми губами и слишком жирный торт – все это промелькнуло перед ней светлым, недосягаемым видением. – Ох, господи, ну сколько можно об одном и том же!»
Она призвала в свидетели всю небесную рать, что нынче вечером в ее жизни не будет места пагубным воспоминаниям: надо работать, готовиться к визиту в «Орхидею». Среди книг, оставшихся от отца, есть шеститомник «Жизнь растений», а там хоть что-то да написано обо всяком земном (а также подземном и подводном) произрастании! А потом, около полуночи, она наденет свое новое суперплатье и поплывет навстречу дивной неизвестности…
Женя свернула во двор. Здесь было уже почти темно: величавые березы поднялись до небес. Неровные блики из окон падали на узкий тротуарчик, где асфальт уже скорее напоминал культурный слой неких полузабытых раскопок. Каждый, кто проходил здесь, думал об одном и том же: почему, когда асфальтируют улицу рядом с домом, не заглянут во дворик? Обновить здесь асфальт – плевое дело!
Женя тоже подумала об этом. А еще – как бы в темноте не оступиться и не съехать с четырех покосившихся ступенек, которые ждали впереди. Однажды с ней уже приключилось такое: ногу подвернула, каблук сломала.
Придерживаясь за стену, осторожно нашарила ступеньку, вторую, пахнуло спертой сыростью из распахнутой настежь двери общих подвалов, мимо которой она шла.
Рывок! Кто-то обхватил ее за шею, потащил!
Мгновенный приступ удушья, тьма сгустилась вокруг.
«В подвал. Все? Конец?»
Она сильно саданула ногой куда-то назад, ощутив, как острый каблук вдавился во что-то твердое. Над ухом раздался хриплый вскрик. Женя рванулась, нагнувшись, пытаясь перебросить нападающего через себя. Он был тяжел, ухватист, однако площадка возле подвальной двери, на которой они боролись, оказалась слишком узка: ноги Жени сорвались со ступенек, ее понесло вниз, в темноту.
Ступени больно били по телу, но куда важнее то, что смертельный захват ослаб. Женя умудрилась вскочить на ноги, однако тотчас рядом начал копошиться, взбугриваться мрак: это нападающий пытался встать. Он загораживал ступеньки, и Женя, оставив мгновенную бредовую идею прорваться к выходу, отпрянула и ринулась в дверь, ведущую в глубину подземных переходов.
Если он затащил ее в подвал, значит, дверь была открыта. А ключи только у жильцов дома. Видимо, кто-то есть в подвале, и если Женя позовет на помощь…
Но впереди расстилалась темнота: ни промелька света ни в одном из ответвлений. Если тьма, значит, здесь нет никого: нападающий либо подобрал ключ, либо сломал замок. Надеяться не на кого – она сама себя загнала в ловушку, и если он сообразит отыскать выключатель…
Позади громко щелкнул рубильник, и Женя невольно зажмурилась. Лампочки горели вполнакала, однако почудилось, будто стоит она по меньшей мере в центре Кремля, со всех сторон залитая потоками ослепительно яркого света.
Взгляд заметался по сторонам. Двери, дощатые двери со всех сторон, на них разнокалиберные замки, намалеваны суриком цифры…
«27» – бросилось в глаза.
Номер ее квартиры! Их с мамой сарайчик. И… на нем нет замка!
Женя бесшумно скользнула внутрь, в темноту, где белели полосы тусклого света, сочившегося из щелей. Она возблагодарила бога за то, что не метнулась в ближайший же ход, а добежала почти до конца подвала. У нее есть время хотя бы перевести дух, собраться с мыслями, пока он обойдет два других хода, заглянув во все двери, где нет замков.
Ее била дрожь. Капли пота сползали с висков. Три хода, и каждый заканчивается тупиком. В доме сорок восемь квартир, в каждом переходе подвала шестнадцать ячеек. Сколько дверей заперто? Сколько еще в доме жильцов, столь же ленивых, как Женя и ее матушка, которым проще сходить за картошкой-моркошкой на базар, чем сделать припасы, как все добрые люди?
Поодаль хлопнула дверца. Так… он отыскал одно из возможных убежищ беглянки. Если там нагромождены какие-нибудь вещи, пройдет еще несколько секунд, прежде чем он убедится, что среди них никто не прячется. А потом двинется дальше!
Безумием было надеяться, что он уйдет. После девяти вечера кому что может понадобиться в подвале? Никто не придет, никто не помешает, никто не спугнет человека, который хочет убить Женю. Или не только убить?
Она в панике огляделась, обшарила все углы. В их сарайчике пусто, отвратительно пусто. Лежат только три бумажных мешка с давно окаменевшим цементом, прикрытые какой-то дерюжкой, да стоит старая-престарая стиральная машинка без крышки, оставшаяся еще от прежних жильцов. Она слишком мала, чтобы в ней прятаться, и слишком тяжела, чтобы использовать как орудие защиты. Мешки тоже не поднять.
Раньше у них много чего тут было наставлено, мама даже держала в подвале банки с соленьями, а потом как-то вдруг заметила, что банки резко уменьшились числом. Сменили замок, и еще раз его меняли, пока не обнаружили, что дверь-то никто не открывает, зато в перегородке между их сарайчиком и соседским есть одна плаха, которая отодвигается достаточно широко, чтобы в нее мог пролезть человек, и даже не с одной банкой, а с двумя. Мама обиделась, унесла из подвала все, даже замок сняла, и теперь вороватые соседи могли сколько угодно лазить в сараюшку с цифрой «27»: ничего, кроме старой стиральной машины и цемента, здесь…
Ох, да что же она стоит, как дура? Вот же возможность спастись!
Женя припала к перегородке и зашарила по ней, не чувствуя заноз, цеплявшихся за пальцы. Неужели соседи заколотили лаз?
Нет! Доска шевельнулась! Пошла в сторону! Скорее…
Она скользнула в довольно широкую щель и торопливо задвинула плаху на место. Подпереть бы ее, но чем? Этот сарайчик тоже оказался пуст. Не из чего построить баррикаду, не подо что спрятаться. Остается только забиться в угол, затаить дыхание, не выдать себя ни звуком, ни шорохом, когда откроется соседняя дверь и туда заглянет нападавший, чтобы убедиться: и здесь никого нет, добыча ускользнула… куда?
Вот именно – куда? Что подумает он, обойдя все незапертые сараюшки? Что Женя убежала через какой-то неизвестный выход? Что спряталась в одном из запертых сараев? Скажем, у нее был ключ и она ухитрилась совершенно бесшумно открыть замок. Да, а потом – тоже совершенно бесшумно! – повесила замок на место, оставаясь при этом внутри!
«Нет, он не догадается, что где-то может быть лаз, – твердила себе Женя. – Не догадается, бомж на это не способен, у него ум убогий, пропитый…»
Бомж? Конечно, она не разглядела насильника, но от него не разило перегаром, прокисшим потом, мочой, как следовало бы, и рука, перехватившая Жене горло, была рукой сильного, крепкого человека. Просто чудо, что она вырвалась, только падение со ступенек спасло. Но если так крепко его тело, не значит ли это, что и разум достаточно крепок? И если он сообразит, что беглянка не провалилась сквозь землю, останется только один вариант: она прошла сквозь стену. И стоит ему только…
Внезапно блеклые полосы света исчезли: вокруг сгустилась тьма.
Сердце так и рванулось к горлу в новом приступе страха. Что это значит? Погас свет – почему? Что он надумал делать? Решил сдаться, уйти – и выключил электричество? Ну надо же, какая заботливость! Или он хочет внушить Жене, будто ушел, будто опасность миновала?
Она выждет, потом, не слыша никакого движения, выберется из своего убежища, дойдет до дверей, а там…
– Да нет там никого, я же тебе говорю, – раздался нервный юношеский голос. – Просто кто-то забыл погасить свет. Не волнуйся – уже заорали бы во все горло, если бы кто-то был!
А это еще кто? У нападавшего появился сообщник? Или… или какой-то рачительный хозяин все же отправился в подвал в столь поздний час? Бог его надоумил, к примеру. Но зачем погасили свет?
Надо кричать, звать на помощь!
Женя открыла рот, но не смогла издать ни звука. Все запеклось в горле – исторглось только слабое сипенье. Женя метнулась к заветной плахе, но тут ее словно кипятком ошпарило: дверь соседнего – ее, не запертого! – сарайчика медленно открылась.
Женя замерла.
– Вот и наш домик, – совсем близко послышался оживленный голос. – Давай, Нинулик, вползай.
– Темно… – отозвался голос девичий, вздрагивающий. – Ты что, забыл фонарик?
– А зачем он нам? – бодро отозвался юноша. – Я тут все наизусть знаю. Сейчас ты тоже привыкнешь к темноте. Вон там наши мешки и наше одеяльце. Иди сюда… садись. Ага. И я рядом. Нинулик…
Вздох, несколько быстрых поцелуев, вздох.
– Погоди, – наконец заговорил парень снова, и теперь голос его тоже дрожал. – Сначала мы выпьем. За нас! Сейчас, сейчас…
