– Неужели у тебя это серьезно? – спросила Лена.
– Пора остепеняться, заводить семью, – ответил я дурашливо. – Ты-то сбежала, бросила меня…
– Нет дня, когда я бы об этом не жалела, – призналась она, и кончики губ поползли вниз, превращая идеальные черты в гротеск.
– Да ладно! – отмахнулся я, чувствуя нарастающую досаду от никчемного разговора. – Рассказывай!
– Ты ничего не знаешь…
Тут, к счастью, зазвонил мой мобильный. Я срочно понадобился на работе, без меня там было просто не выжить. Я с облегчением извинился, прикоснулся к Лениной щеке, на миг ощутив приторный запах ее духов, и ушел.
А когда случилось… это, она пришла ко мне, принесла какие-то кастрюли, стала насильно кормить, расплакалась. Обняла меня, застыв на долгую минуту, обдавая запахом знакомых духов. Позже я понял, что стоило мне захотеть…
– Что стряслось? – спросил я деловито, косясь на настенные часы. – Опять драма?
– Я давно хотела тебе сказать… Я очень виновата перед тобой.
– Лена, о чем ты! Я тебя давно простил, успокойся.
– Артем, я… даже не знаю…
– Да в чем дело? – не выдержал я. – Что-то с Костиком?
– Нет! То есть… да. Ты знаешь, как он тебя любит! Артем, я давно собиралась тебе сказать… – Она замолчала, сцепила руки на столе, взгляд – затравленный, голос – испуганный, какой-то дребезжащий, и после паузы выстрелила: – Артем, Костик – твой сын!
– Что? – не понял я. – Костик…
– Костик – твой сын! – повторила она отчаянно.
– Как… мой? – по-дурацки спросил я. – А… Казимир знает?
– Знает. Всегда знал, еще тогда. Он заявил, что ты на мне не женишься, тебе не нужны дети, что для тебя главное карьера!
– И ты мне ничего не сказала?!
– Я боялась! – выкрикнула она. – Я была глупая испуганная девочка, ты стал у меня первым, я ничего не понимала в жизни! Казимир… он мне проходу не давал! Он дарил мне цветы, он меня… носил на руках, все время говорил, что любит, а ты… ни разу не сказал, что любишь! Ни разу! – Она наконец дала волю слезам.
Я был ошеломлен, выбит из седла, умерщвлен и погребен заживо.
– Поэтому он цепляется к Косте… издевается… – всхлипывала Лена. – Не может простить.
– А Костя знает?
– Нет! Конечно, нет! Я ждала, когда он подрастет… Артем, что нам делать?
– Что нам делать? – повторил я по-дурацки.
– Костик бросил институт. Казимир не позволит, он… он… ты же его знаешь! Поговори с ним! Я не знаю, что делать, я боюсь!
– И я не знаю. Ты извини, Лена, я должен подумать.
– Может, Костик пока поживет у тебя?
– Нужно все обсудить, – повторил я тупо. – Я поговорю с Казимиром.
– Спасибо. – Она робко дотронулась до моей руки. – Прости меня, Артем. Ты знаешь, я так тебя любила… все могло быть иначе. Казимир страшно ревновал, он тебя ко всем ревновал, даже к Алисе…
– К Алисе? – Сознание выхватило ее последние слова. – Откуда ты… Почему к Алисе?
– Он напивался и говорил… всякие гадости. Понимаешь, он постоянно считал тебя соперником, завидовал, ревновал, злился…
– При чем тут Алиса?
– Его тянуло ко всем твоим женщинам. Ты извини, что я вспомнила вдруг. А подружились вы, когда ты остался один. Помнишь? Ему удобно, когда ты один, понимаешь? Когда у тебя ничего нет – ни семьи, ни сына! Он не переживет, если узнает, что я рассказала про Костика… Он страшный человек, Артем.
– Лена, у меня встреча, – оборвал я ее, желая одного – чтобы она наконец ушла. – Я должен идти.
– Я понимаю, – заторопилась она, поднимаясь. – Обещай, что подумаешь, ладно? Может, возьмешь Костю к себе в банк?
Она смотрела на меня умоляюще. Я кивнул.
Оставшись один, я достал из холодильника бутылку водки – универсальное лекарство от всех душевных хворей. Налил. Выпил залпом. Я ей поверил. Мне и в голову не пришло, что она могла меня обмануть. Такими вещами не шутят. Костик – мой сын, я всегда чувствовал притяжение к нему… вот, оказывается, в чем дело. Какая нелепость, идиотизм, выверт судьбы! Не вмешайся тогда Казимир, у меня был бы сын, взрослый уже, выросший на моих глазах… Я снова выпил.
Звонок в дверь застал меня врасплох. Я попытался встать с табуретки, но центростремительная сила бросила меня обратно. А звонок все заливался райской птицей. Хватаясь за стены, я поплелся в прихожую, угрюмо соображая, кого это принесло на ночь глядя. На пороге как гений чистой красоты стояла актриса Ананко, о которой я начисто забыл. Немая сцена.
– У-у-у, – протянула она, присмотревшись ко мне. Таким тоном обращаются к детишкам и делают при этом козу. – Какие мы славные! Какие мы теплые! По какому поводу бал?
Я стоял столбом, молчал.
– Можно пройти? – спросила она деловито. – Или так и будем стоять?
Человек – животное стадное. Ему нужно участие, локоть, плечо, слушатель. Рената не только говорила, она, как оказалось, умела слушать. Она сидела напротив меня, подперев голову рукой. Ритмично покачивала носком туфли. А я говорил. Я рассказал ей об Алисе и Колдуне. Она слегка кивнула, словно отвечая своим мыслям, а возможно, собиралась сказать: «Я сразу поняла, что вы его знаете! Я слышала об этой истории, город тогда просто гудел!»
…Помню, тогда я посоветовал Лиске:
– Не трогай его, не связывайся. Он опасный человек и, как мне кажется, бессовестный. Манипулятор.
– Боишься, что он превратит меня в мышь? – спросила она.
– Боюсь! Что я буду с тобой тогда делать?
– Посадишь в коробочку и будешь кормить сыром!
– Разве что. А не будешь слушаться, отдам в живой уголок.
– Ты его боишься? – спросила она, всматриваясь в меня. Иногда она поражала меня своей проницательностью, что было странно в ее нежном возрасте и при полнейшем отсутствии жизненного опыта.
– Боюсь? – высокомерно удивился я. – Я допускаю, что существуют способы воздействовать на психику, внушить человеку… разные вещи, заставить его видеть то, чего нет, и считаю это насилием. Твой Колдун – патологическая личность, и вызывает… ну, скажем, опасение – никогда не знаешь, что он выкинет. Хотя я в это все не очень верю.
– Я не верю, но на базаре одна тетка рассказывала! – перебила она меня нахально.
– Вот именно! – хмыкнул я. – Ты все поняла?
– Ага. На всякий случай. А что Лешка Добродеев говорит?
– Лешка Добродеев собирался писать о нем статью, но заглох. Подкинул его тебе, решил не связываться.
– Думаешь, он испугался?
– Спроси сама.
– Спрашивала. Но ты же знаешь его, он все время врет. Сказал, нет времени, совсем замотался и устал до чертиков.
– А ты и рада. Лешка не дурак, раз самоустранился.
– А я и рада, – повторила она.
– Алиса! – сказал я строго.
– Да поняла, поняла! – Она махнула рукой – отстань, мол! – А жаль, такой материал пропадает. Может, передумаешь, а?
Я не допускал мысли, что она ослушается. Со скрипом, воплями и недовольными гримасами она все-таки признавала меня за старшего и повиновалась. Но я не должен был терять бдительность. А я ее потерял. Лиска пробилась на сеанс к Колдуну – уж очень велик был соблазн. Я помнил ее каменную задумчивость в тот вечер, когда это, как оказалось, произошло в первый раз. Мне и в голову не пришло связать ее настроение с экстрасенсом. Мне она, разумеется, и словом ни о чем не обмолвилась. Несмотря на ее открытость, болтливость и птичью бесцеремонность, были, оказывается, вещи, о которых она мне не говорила.
Потом я часто думал, что не следовало ничего ей запрещать – тогда она делилась бы со мной и я был бы в курсе. Но я ничего не понял. А потом уже было поздно. Я был занят с утра до вечера, банк реконструировался, я вваливался домой только спать. Алиса же, как старательная ученица, ходила на сеансы Колдуна. Не знаю, что он им внушал и что они там делали. Его «ученики» на допросах показали, что говорили они о душе, мотивации поступков человека, предчувствиях, интуиции и подобной ерунде. И ни один не заикнулся о видениях, депрессии после «занятий», ни о чем паранормальном и сверхъестественном. Они как верные псы защищали своего гуру.
После одного из занятий, двадцать седьмого августа, Алиса выбросилась с балкона моей квартиры на одиннадцатом этаже. Когда ее привезли в больницу, она была еще жива. Я примчался туда и успел за минуту-другую до того, как она умерла. Я держал ее за руку…
Все, что завертелось вокруг меня после смерти Алисы: допросы, подозрения, копание в нашей жизни, истеричное любопытство толпы, – казалось кошмаром. Вместо того чтобы остаться одному, я должен был отвечать на их вопросы. Я не мог поверить, что моя Алиса, вприпрыжку радостно бегущая по жизни, покончила жизнь самоубийством! Я рассказал следователю о своем опыте с Колдуном, о своих видениях, депрессии и тоске впоследствии, призывал в свидетели Лешку Добродеева. Следователь смотрел на меня странно и расспрашивал о наших отношениях с Лисой – о ссорах, разногласиях, возможно, ревности. Ревности? К кому? С трудом я понял, что одной из версий гибели Алисы является моя ревность! Якобы она увлеклась экстрасенсом и… я убил Алису? Это было сумасшествие! Я, раздавленный и уничтоженный, должен был вспоминать, раскладывать по минутам, снова и снова прокручивать тот день. Они удовлетворились моим алиби. До девяти я был на работе, потом сидел в «Белой сове», ждал, каждую минуту набирая ее номер. А она в это время… Это случилось в девять двадцать три, как показали свидетели – подростки и старухи, сидевшие во дворе. Никто не видел, когда она пришла домой. Сеанс у Колдуна закончился в восемь тридцать, и Алиса ушла первой, как показали «ученики», причем, кажется, спешила. И вместо того чтобы отправиться в «Белую сову», пошла домой. Я сидел в «Сове» и ждал, а она в это время стояла на балконе и смотрела вниз. Прикидывала, как… Потом наклонилась или перелезла через перила и… и…
