– Почему?
– Не рискнули везти за город по пустой дороге, к тому же служба безопасности в гостинице до сегодняшнего дня не допускала ни единого прокола. Но Борис Исаакович решил усилить охрану вашей сестры собственными секьюрити, а до их прибытия оставил меня дежурить в номере Виктории.
– Значит, это вы лично несете ответственность за случившееся? – еле сдерживаясь, процедил Слава.
– Мы все.
– Кто – все, кто – все?! Именно вы были в номере, верно?
– Был. Но еще раз повторюсь, мы и предположить не могли, что Портнов станет действовать так нагло. Его люди сначала ворвались в комнату видеонаблюдения, вырубили охранника, разбили все оборудование, чтобы не было видеозаписей, доказывающих участие Портнова в похищении девушки.
– Да зачем доказательства, все ведь и так понятно!
– Портнов рассчитывал, видимо, на законный судебный процесс, в котором нужны прямые улики.
– А что, господин Кульгирович обычно решает свои проблемы законодательным путем?
– В большинстве случаев. Но все знают, что бывает и по-другому, поэтому мы не ожидали столь наглых действий. Похоже, у Портнова совсем крышу снесло, и он спешил наказать виновницу тотального унижения.
– Но какое отношение моя сестра имеет к его собственному недержанию мочи? Пить надо меньше!
– Так в том-то и дело, что Портнов пить умеет и никогда не теряет полностью контроль над собой, а тут – такое! В общем, я заказал по просьбе Вики ужин в номер, в дверь постучали, я открыл…
– Можете не продолжать… – еле слышно произнес Слава. – Как он это сделал?
– Что?
– Как он убил Вику?
– Он не собирался просто убить вашу сестру, он хотел наказать ее публично, то есть записать наказание на видео и тоже разместить в Интернете.
– С-скотина… – От бессильной ярости свело скулы. – И… он сделал это?!
– Нет. Не знаю…
– Что значит – не знаю?!
– Портнов увез пленницу не в собственный загородный дом, куда Кульгирович сразу послал своих бойцов, а на дачу одного из помощников. И когда мы прибыли туда, было уже поздно…
– В смысле?
– Дом полыхал. К моменту прибытия пожарных все сгорело дотла. На пепелище были обнаружены лишь обгорелые до неузнаваемости тела: пять мужских на первом этаже, одно – на втором и женское тело в эпицентре пожара, возле газовой плиты, взрыв которой и стал причиной пожара. Все мужчины были застрелены из пистолета, найденного возле останков девушки. Их трупы опознаны – это Портнов и его люди, а девушку надо опознавать…
– Вылетаю первым же рейсом, – глухо проговорил Слава, безуспешно пытаясь избавиться от распухающего все сильнее и сильнее комка боли, перекрывающего доступ воздуха в легкие. – Если не будет прямого рейса до Екатеринбурга, полечу с пересадкой, как…
Все, воздух кончился, и вместо слов получилось сдавленное рыдание. Очень сдавленное, он честно пытался сдержаться – мальчики ведь, черт побери, не плачут! – но не получилось.
– Сообщите, пожалуйста, время прибытия, – тихо произнес Раманаускас. – Мы вас встретим. И еще… – Голос собеседника дрогнул, словно он тоже не мог восстановить нормальное дыхание. – Я в первую очередь позвонил вам, а не вашей маме, потому что…
– Вы правильно сделали. – Пусть с трудом, но Слава справился с бушующим в душе горем, запечатав его силой воли. – Я сам сообщу.
– Спасибо. Ждем вас. И примите наши соболезнования.
На ответный реверанс тратить душу не хотелось. Тот мужик, как его – Альгис, кажется, все поймет правильно.
И Слава просто нажал значок завершения разговора.
И замер на какое-то время, тупо рассматривая зажатый в руке аппарат.
Вестник горя.
Неподалеку что-то зашебуршилось, и к спине прижались два резиновых мяча.
– Слэви, дорогой, что случилось? Я ни слова не поняла, но ты так закричал! А потом… заплакал? Или мне показалось? Покажи глазки! Я их поцелую, и все пройдет.
А это еще кто? Ах да, он же не дома, он же сегодня поперся к Бри, надеясь избавиться от душевной маеты. Вот ведь дебил, а? Нашел где искать сопереживания и моральной поддержки! Единственное, от чего может избавить Бри Лав, – от спермотоксикоза.
Парень сморщился, словно от зубной боли, и пробормотал:
– Господи, ну и дура!
– Что? Штруделек, ты снова говоришь на русском! Я его обязательно выучу, обещаю, а пока…
– И я дурак, – процедил Слава, отдирая от себя налипшие руки. – Секс – и никаких обязательств? За что боролся, на то и напоролся!
– Слэви, ну что с тобой? Почему ты бормочешь на своем языке, словно меня и нет вовсе? – растерянно прохныкала девушка, наблюдая за судорожно собиравшимся бойфрендом. – И куда собираешься? Я думала, ты останешься у меня! Слэви!
Бесполезно. В ответ – лишь громкий хряск входной двери, от которого в холле что-то упало.
Жалобное кукольное личико мгновенно трансформировалось в злобную крысиную морду. Отшвыривая ногами разбросанные по полу вещи, Бри стремительно направилась к бару, шипя сквозь зубы:
– Скотина! Грязная русская свинья! Как он смеет! Обращается со мной, как с портовой шлюхой! Все, надоело! Пусть катится к чертовой матери, другого найду! Подумаешь, фон барон! Грязь славянская он, а не фон! Хотя… – В массивный стакан с победным плеском устремился добротный немецкий шнапс. – По большому счету Слэви действительно наследный фон. Фон Клотц. И молодой, и красавчик, и щедрый… Где я еще такого найду? Ладно, когда позвонит, помучаю немного, а потом прощу. – Шнапс с бульканьем устремился в горло. – Надо подумать. Ик! Что с него стребовать за сегодняшнее хамское поведение! Колье? Кольцо? Серьги? А может, шубку? Ик! О, придумала – все сразу! Ик…
И стакан снова наполнился.
Первым желанием Славы было сейчас, немедленно мчаться в аэропорт, чтобы успеть на ближайший рейс. Но потом сквозь удушливый смог боли и отчаяния все же пробрался разум, напомнивший хозяину о паспорте, оставленном дома.
Да и переодеться надо, и собраться.
И маме позвонить…
Поэтому водителю такси парень назвал свой домашний адрес.
За руль своего автомобиля Слава сесть не рискнул, и дело даже не в выпитом коньяке – хмель моментально выветрился после страшного известия. Просто… ну не мог он сейчас вести машину, не мог!
Водитель такси через зеркало заднего вида периодически поглядывал на странного пассажира: бледный до синевы, глаза лихорадочно блестят, то ли под кайфом, то ли от сдерживаемых слез, что-то шепчет непонятное, губы дрожат… Если бы не дорогая одежда и ухоженный внешний вид, ни за что бы не посадил в машину!
Да и адрес, названный этим типом, внушает уважение – самый фешенебельный район Берлина!
Ночной город транспортом перегружен не был, поэтому до места доехали быстро. Слава сунул водителю купюру в сто евро и, не дожидаясь сдачи, вышел из машины.
Догонять его никто не стал.
Лифт бесшумно и стремительно поднял припозднившегося жильца на последний этаж, в пентхауз. Огромное пространство, с помощью известного дизайнера превращенное в стильное и, что самое главное, удобное жилище.
Слава гордился своей квартирой, а особенно панорамным видом из окна, но сейчас ему были абсолютно безразличны и сама квартира, и собственно вид.
Сколько ни оттягивай, а маме позвонить надо…
Парень устало опустился на диван и вытащил из кармана пиджака смартфон. Покатал его в руках. Затем протер захватанный пластик кончиком галстука. Снова покрутил, собираясь с духом.
Все, собрался! Ну, давай же, тряпка! Вот они, циферки, и экранчик сенсорный, реагирует на легкое касание пальца. Что? Забыл мамин номер? Не финти, дружище, и помни, что тебе еще надо позвонить в справочную аэропорта и в темпе собраться, так что прекрати истерить и звони матери!
И добей ее страшной новостью…
Мама после исчезновения тети Ани с дочкой в себя до конца так и не пришла. Все надеется, ждет. Уверяет, что они живы, и слышать не хочет никаких аргументов, доказывающих, что надеяться не на что. Муж тети Ани, Алексей Майоров, вместе с маминым мужем Винсентом почти год искали хоть малейший след, хоть какую-то зацепку – не нашли. И сама тетя Аня не дала о себе знать, а ведь она никогда не сдается, она смогла бы послать весточку из любой дыры, будь она жива…
Но мама отказывалась верить.
А теперь вот Вика. Сестренка. Самый близкий и родной после мамы человечек. Еще сегодня утром он вез ее в аэропорт, Викуська смеялась, красивая, беззаботная, живая…
На в очередной раз протертый пластик капнула слеза. Потом вторая, третья…
Да-да, помню, мальчики не плачут и все такое, но сдерживаться я буду потом, чтобы не добивать маму, а сейчас ведь никто не видит!
Он давно так не плакал. С самого детства. С того момента, как узнал о гибели мамы. Вернее, предполагаемой гибели, но тогда – тогда все произошло практически у него на глазах: мама отчаянным рывком вытолкнула его из летящей с обрыва машины, а сама осталась внутри.
