Кара сказала:
– Образ «Повешенного» не имеет ничего общего с насилием или смертью, он означает духовную неопределенность, ожидание. – Она покачала головой: – Это не та карта, какую мог бы выбрать убийца, разбирайся он хоть немного в таро. Тут подошла бы «Башня» или один из младших арканов масти «мечей» – именно они предрекают дурное.
– Значит, он выбрал ее только из-за того, что ему она показалась зловещей, – резюмировал Райм. – И еще потому, что планировал задушить, то есть «повесить», жертву.
– Думаю, так.
– Спасибо, – сказал Райм.
Сакс тоже ее поблагодарила.
– Пора возвращаться – надо еще репетировать. – Кара пожала Женеве руку: – Надеюсь, у тебя все обойдется.
– Спасибо.
Кара направилась к выходу, но у самой двери обернулась и посмотрела на девушку:
– Ты любишь фокусы и магические представления?
– Мне редко приходится выбираться, – сказала Женева. – Школа отнимает много времени.
– В общем, так. Через три недели у меня представление. Если тебе интересно, вся информация на билете.
– Где-где?
– На билете.
– Но у меня нет билета!
– Конечно, есть. В сумочке. Ах да, для чего там цветок? Считай его талисманом на удачу.
Кара вышла. Все услышали, как хлопнула дверь.
– О чем это она? – недоуменно спросила Женева, глядя на закрытую сумочку.
Сакс рассмеялась:
– А ты посмотри.
Расстегнув молнию, Женева заморгала от удивления. Внутри лежал билет на представление Кары, а рядом – сухая фиалка.
– Как она это сделала? – прошептала Женева.
– Нам ни разу не удалось ее подловить, – ответил Райм. – Одно ясно: она чертовски ловкая.
– Вот уж точно. – Девушка приподняла цветок.
Взгляд детектива привлекла карта, которую Купер пришпиливал к доске для улик рядом с распечаткой.
– Итак, выбором карты преступник только создает видимость, будто нападение совершено по оккультным мотивам. На самом деле он понятия не имеет о ее истинном смысле. А значит… – Райм умолк, разглядывая таблицу с уликами. – Господи!
Остальные уставились на него.
– Что? – спросил Купер.
– Мы все неверно истолковали.
Селлитто оторвал пальцы от лица.
– То есть как?
– Помните отпечатки на предметах из «набора насильника»? Свои он стер, так?
– Так, – подтвердил Купер.
– Но все-таки отпечатки там есть, – развивал мысль Райм. – И скорее всего принадлежат кассирше, поскольку совпадают с отпечатками на чеке.
– Верно. Ну и что? – Селлитто пожал плечами.
– А значит, свои он стер еще до того, как подошел к кассе. Прямо там, в магазине.
Никто не проронил ни слова. Райма задело, что никто не уловил его мысль. Он продолжал:
– Преступник и хотел, чтобы на всех предметах остались отпечатки кассирши.
Сакс догадалась:
– Он планировал оставить пакет на месте нападения специально для нас.
Пуласки понимающе закивал:
– Иначе он бы стер все отпечатки, когда принес покупку домой.
– Вот именно, – с торжествующими нотками в голосе произнес Райм. – Думаю, улики он подбросил специально, чтобы изобразить изнасилование по каким-то оккультным мотивам. Так-так… давайте-ка отступим на шаг.
Райма позабавило, как при этих словах Пуласки смущенно глянул на его ноги.
– Преступник застает Женеву в музее. Вряд ли подходящее место для преступления на сексуальной почве. Дальше наносит ей по голове – вернее, по манекену – удар такой силы, каким можно не только надолго оглушить, но и убить. Если так, то зачем ему перочинный ножик и клейкая лента? А еще он оставляет карту таро, которая, как ему кажется, выражает угрозу. Нет-нет, на попытку изнасилования не похоже.
– Что же он тогда замышлял? – спросил Селлитто.
– Вот это-то мы и должны выяснить. – Райм немного подумал, затем спросил: – Ты говоришь, доктор Бэрри ничего не видел?
– Так он сам мне сказал.
– И тем не менее наш объект возвращается и убивает его. – Райм нахмурился. – А еще наш мистер Десять-девять расколошматил аппарат для микрофиш. Он ведь профессионал, подобные припадки гнева вряд ли ему свойственны. От него вот-вот уйдет жертва, а он принимается громить вещи только лишь потому, что у него не задался денек? – Райм посмотрел на Женеву: – Ты сказала, что читала какую-то старую газету?
– Да, журнал, – уточнила школьница.
– На том аппарате для микрофиш?
– Ага.
– Вон те кассеты? – Райм кивнул на большой полиэтиленовый пакет с коробкой под микрофиши, которую Сакс прихватила с собой из библиотеки. Места под кассеты один и три пустовали.
Женева проследила за его взглядом и утвердительно кивнула:
– Да, недостает как раз той статьи, которую я читала.
– Ты изъяла ту, что была в аппарате?
Сакс ответила:
– Кассет в аппарате не было. Наверно, забрал с собой.
– И аппарат разбил, чтобы мы не заметили пропажу. О-о, уже интереснее. В чем мотив?
Селлитто усмехнулся:
– Я думал, мотив тебя не волнует. Только улики.
– Лон, смотря для чего нам нужен мотив. Одно дело, если мы хотим выстраивать на нем доказательство вины подсудимого, что в лучшем случае будет натяжкой, и другое – если ищем улики. Скажем, человек застрелил партнера по бизнесу из пистолета, который, как мы доказали, хранился в его гараже, был заряжен пулями, купленными им же, судя по чеку с его же отпечатками пальцев. Тогда какая разница, почему он убил: потому что его заставила собака, говорящая человеческим голосом, или потому что убиенный спал с его женой? Улики – вот что решает дело. Но если у нас нет ни пуль, ни оружия, ни квитанций, ни следов протекторов? Тогда возникает резонный вопрос: за что поплатилась жертва? Ответ выведет нас на улики, которые не оставят сомнений в виновности подозреваемого. Извиняюсь за лекцию, – добавил Райм без капли сожаления в голосе.
– Настроение уже ни к черту? – спросил Том.
– Я никак не могу уловить что-то важное, и мне это не нравится, – проворчал Райм.
Заметив, как Женева сдвинула брови, он спросил:
– В чем дело?
– Ну… я тут вспомнила… Доктор Бэрри говорил, что кто-то еще интересовался тем же номером журнала. Просил его почитать, но доктор Бэрри сказал – надо дождаться, пока я закончу.
– Он упомянул, кто это был?
– Нет.
Райм подумал, потом сказал:
– Так-так, давайте-ка поразмыслим. Библиотекарь сообщает объекту, что ты интересовалась тем же журналом. Тот собирается кассеты украсть, а тебя – ликвидировать, потому что ты статью либо прочитала, либо вскоре прочтешь. – Райм, конечно, вовсе не был убежден в реальности такой ситуации, но своими успехами в криминалистике среди прочего был обязан тому, что никогда не отказывался рассматривать самые смелые версии. – И забрал он как раз ту статью, которую ты читала, верно?
Девушка кивнула.
– О чем в ней шла речь?
– Да ничего серьезного, об одном моем предке. Для нашего историка «предки» – любимая тема, вот нам и задали написать о семейных корнях.
– И кем был твой предок?
– Прапрапра-кто-то-там – вольноотпущенник. Я пришла в музей на прошлой неделе и узнала, что в одном номере «Иллюстрированного еженедельника для цветных» есть про него статья. Журнала в библиотеке не оказалось, и доктор Бэрри пообещал принести микрофишу из хранилища. Ее как раз недавно вернули.
– О чем говорилось в статье? – настойчиво повторил Райм.
Девушка на секунду смутилась, затем раздраженно пересказала:
– Чарлз Синглтон, мой предок, был рабом в штате Виргиния. Затем хозяин по идейным соображениям освободил всех невольников. Поскольку Чарлз с женой давно жили в доме хозяина и даже обучали детей хозяина чтению и письму, тот подарил им ферму в штате Нью-Йорк. Чарлз участвовал в Гражданской войне, потом вернулся домой, а в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году его обвинили в краже из фонда образования для черного населения. К тому моменту, когда заявился мужчина в маске, я успела дочитать, как Чарлз, спасаясь от полиции, прыгнул в реку.
Райм обратил внимание на правильность ее речи, но за слова она цеплялась так, будто ловила норовящих расползтись по углам щенят. С одной стороны, образованные родители, с другой – подружки вроде Лакиши. Стоит ли удивляться, что ее словно растягивает на два лингвистических полюса.
– Так ты не узнала, что с ним случилось дальше? – спросила Сакс.
Женева мотнула головой.
– Считаю, нам следует исходить из того, что объекта интересовала тема твоих изысканий. Кто еще в курсе, над чем ты работаешь? Полагаю, учитель?
– Нет, ни в какие детали я его не посвящала. Да и вообще никого, кроме Лакиши. Она, конечно, могла кому-нибудь сболтнуть, хотя вряд ли. На задания у нее память короткая. На прошлой неделе я ходила в одну адвокатуру в Гарлеме, чтобы узнать, есть ли у них архивные записи о преступлениях девятнадцатого столетия, но и тамошнему юристу я не много сказала. Доктор Бэрри, разумеется, был в курсе.
