Наташа позвонила ему, желая рассказать о звонке Томиной, но оказалось, что Хадсон уже знает о смерти Грановского, просто не сообщал — не хотел расстраивать. Тогда Джон и сказал, что надо подобрать Наташе что-нибудь из одежды для вечеринки. И про сумочку.
Но в универмаге повел ее не к отделу аксессуаров, а в ювелирный салон. Там сияли светильники, вероятно для того, чтобы драгоценные камни на украшениях сверкали еще ярче и переливались всеми возможными цветами. В салоне было пусто, у витрины стоял лишь один человек и беседовал с продавщицей. Мужчина был высок ростом и опирался на трость.
— Что-нибудь стоимостью около трех тысяч, — произнес покупатель в тот момент, когда Наташа проходила мимо.
К ним подошла другая продавщица, мулатка, и принялась разглядывать мистера Хадсона. Затем поинтересовалась:
— Что вы хотите приобрести?
Джон обернулся к Наташе, усмехнулся и произнес по-русски:
— Полкило колбасы.
— Работники наших салонов издеваются более изысканно, — ответила Наташа. — Они спрашивают мужчин: «Вы ищете подарок для любимой женщины или для жены?»
Услышав незнакомую речь, продавщица напряглась: возможно, ей повезло, и в салон забрели русские? Не эмигранты, а самые настоящие, о расточительности которых сообщают в телевизионных новостях и пишут в газетах.
— Вы из России? — с надеждой спросила мулатка.
— Да, — кивнула Наташа.
— Мы из Асбери-парка, — сказал Джон.
И оба рассмеялись.
Мужчина с тростью обернулся на их смех.
— Вы скажите конкретно, что вас интересует, — обратилась к нему обслуживающая его продавщица.
А мулатка вздохнула:
— Вон тот инвалид сам не знает, чего хочет. Сказал бы сразу, что денег нет, я бы посоветовала поехать в Гарлем: там на каждом углу ему предложат полукилограммовую цепь за тысячу или пятикаратный бриллиант за девятьсот девяносто девять баксов.
Высокий покупатель, опираясь на трость, похромал к стеллажу, за стеклом которого сверкали сапфиры и изумруды. Остановился рядом с Наташей, потом посмотрел на Джона и поздоровался:
— Добрый день.
Мистер Хадсон кивнул в ответ и спросил:
— Для девушки подарок ищете?
— Если бы… — усмехнулся мужчина. — Нет, для мамы — ей пятьдесят пять через неделю исполняется. Хочется подарить что-нибудь эдакое, а на военную пенсию не разгуляешься.
— А страховка по ранению? — спросил Джон.
— Я возмещения два года ждал, да и страховка не шибко, чтобы… По кредитам рассчитался, квартирку в Вест-Сайде снимаю, это тоже недешево. Хорошо, что не женат, а то…
— Не женат — это плохо, — возразила Наташа. — Неужели трудно найти девушку, которая полюбила бы героя?
— Было бы не трудно, давно бы встретил. Только догнать ее с палочкой все равно не смог бы.
Джон кивнул, посмотрел на трость и, протянув руку, представился:
— Джон Хадсон.
— Майор Хендерсен, — произнес мужчина, отвечая на рукопожатие.
— А я — Наташа. Сейчас мы что-нибудь подыщем вашей маме.
Джон обернулся к продавщицам:
— Отдыхайте, девушки, мы как-нибудь сами.
Втроем стали рассматривать сережки, так как новый знакомый решил подарить маме именно их.
— Мне нравятся вот эти, — показала Наташа, — с изумрудами.
— Мне тоже. А вот моему кошельку — нет, — вздохнул мистер Хендерсен.
— Вы где служили? — спросил Джон.
— Сначала в палубной авиации, потом год в Афганистане. Перед самым отпуском сбили. Успел катапультироваться, но это произошло над горами, приземление было неудачным, сломал ногу. Трое суток выбирался, пока меня вертолет не обнаружил. Думал, вернусь в строй, однако кость плохо срослась… Надеялся, что оставят в наземной службе, но уволили подчистую. Хотел устроиться в главный штаб ВВС или в военную разведку — не берут. Знаю четыре языка: немецкий, испанский, арабский и русский…
— Вы хорошо говорите по-русски? — спросил Джон на знакомом ему языке.
— Понимаю все, — ответил на русском майор Хендерсен, — говорю с акцентом.
— Какие персональные награды имеете? — снова перешел на английский мистер Хадсон.
— Какая разница, что сейчас вспоминать! — отмахнулся новый знакомый. — Ну, имеется у меня медаль Почета, и что?
— Вы шутите! — не поверил Джон. — Вы удостоены высшей военной награды, а вам отказывают в приеме на работу?
— Такова жизнь, — грустно улыбнулся майор и посмотрел на Наташу.
Он был высок и красив, мужественен и подтянут, и у него была обаятельная улыбка. Наташа отвернулась и стала рассматривать то, что выставлено на прилавке.
— Все-таки сережки с изумрудиками самые приличные из всех, — сказала она.
— Для кого изумрудики, а для кого изумрудища, — снова улыбнулся майор.
Мистер Хадсон посмотрел на Наташу.
— Я договорюсь, чтобы отдали подешевле: у меня здесь скидки по золотой карте, а кроме того, я постоянный покупатель и умею ладить с менеджерами.
Он отошел в сторону и взмахом руки подозвал к себе обеих продавщиц.
Через десять минут все трое вышли из магазина. Джон подарил Наташе гарнитур с сапфирами, а майор все же взял те понравившиеся ему сережки.
— Надо же, какая у тебя замечательная карта! — восхищался тот. — Вместо восьми девятисот я отдал ровно три. Послушай, Джон, а виски тебе не продадут с такой же скидкой?
— Пьешь? — строго спросил мистер Хадсон.
— Конечно, — кивнул майор Хендерсен. — Стакан «бурбона» на День независимости и пару бокалов шампанского на Рождество. К большему не приучен.
Они подошли к машине и начали прощаться.
— Где твоя тачка? — поинтересовался мистер Хадсон.
— А я сегодня на метро. В мою машину нынче ночью мусорка врезалась, помяла основательно.
— Тогда мы тебя до Вест-Сайда подбросим, — предложил Джон. — Ехать-то всего ничего. А может, пообедаем вместе? У нас с Наташей сегодня ровно полгода, как я сделал ей предложение.
Так оно и было, но Наташа удивилась, потому что забыла об этом. Правда, она и не пыталась подсчитывать.
Новый знакомый от совместного обеда отказался, однако в машину сел. Когда подъехали к его дому, Джон протянул свою визитку и сказал:
— Мы собираемся отметить наш маленький юбилей, закатим в субботу вечеринку. Народу будет много, и ты лишним не будешь.
Хендерсен покачал головой, отказываясь.
— Это же в твоих интересах, — настаивал Джон. — На вечеринке познакомлю тебя кое с кем из объединенного комитета начальников штабов и из военной разведки. Думаю, ты со своим опытом, знанием языков и заслугами без работы не останешься. Может, даже добьемся того, что тебе вернут форму. Хотел бы этого?
— Очень. Армия — вся моя жизнь.
— Надеюсь, что она будет долгой, — улыбнулся мистер Хадсон и подмигнул Наташе.
Майор Хендерсен вышел из «Мерседеса» и похромал по направлению к входу.
Джон посмотрел ему вслед:
— Безумно красивый парень. Тридцать три года всего, а инвалид.
Когда он успел узнать возраст нового знакомого?
Светлана поднялась по ступенькам к будке охранника, просунула в узкое окошко парковочный талон и сказала:
— У вас шлагбаум не работает.
— Автоматика отказала, — объяснил охранник, не отрывая взгляда от экрана маленького телевизора, на котором шла перестрелка. — Вы уж сами поднимите его, а когда проедете, опустите. Это не трудно. А мне туда-сюда прыгать, каждому поднимать и опускать…
— Я поняла, — сказала Светлана и начала спускаться.
— Женщина! — крикнул вслед охранник. — Как вас там… Госпожа Томина! Если сегодня вечером машину парковать будете, то можете рядом с моей будкой ставить. Тут место на неделю освободилось. Могу машину вам помыть.
— Я поняла, — опять сказала Света.
Она подошла к своему «Субару» и увидела свежую потертость на переднем бампере: очевидно, молоденькая соседка, паркуя свой «Форд», зацепила ее машину. В другое время это обстоятельство расстроило бы, но теперь она только равнодушно скользнула взглядом по бамперу и нажала кнопку брелока, снимая сигнализацию. Ничто уже не волновало ее: все прежнее осталось далеко в том прошлом, где была какая-то радость ожидания следующего дня и счастливой безмятежности, которую иногда нарушали вот такие мелкие неприятности, которые, как оказалось, не стоили ровным счетом ничего. Только чтобы понять это, надо было отсидеть шестнадцать суток в следственном изоляторе, в камере, переполненной истеричными и злобными бабами.
Она подрулила к опущенному шлагбауму, нажала на клаксон, потом вспомнила, что автоматика не сработает, вышла из машины, подняла шлагбаум и выехала за ворота. Там опять вылезла из салона и вернулась, чтобы опустить полосатую стрелу. И вдруг поняла, что совсем не хочет никуда ехать. Что ей надо на той даче? Сидеть в доме и тупо пялиться на экран телевизора, где нет ничего интересного? Или смотреть в окно на ветви яблонь, усыпанных зелеными плодами? Торчать там в одиночестве, грызть себя грустными мыслями, плакать, вздрагивать от каждого звонка мобильника — вдруг опять вызовут на допрос, а на самом деле — чтобы снова засунуть в камеру? Лучше уж, наверное, дожидаться своей участи дома, рядом с мужем и Сережкой.
