– Вика, ты это… Ты не смей с ним на эту тему вообще говорить. Он не в курсе. – И вот тут-то он по неосторожности своей проболтался: – Раньше в теме был, да, отрицать не стану. А теперь – нет.
– Раньше? Когда это раньше?
Виктория резко выпрямила спину, и платок, который она набросила на плечи, войдя в дом и освободившись от большого мужского пуховика, съехал на спинку стула.
– Когда это раньше?!
Ее лицо затопила такая бледность, что Чаусов забеспокоился, еще чего доброго упадет в обморок, что ему с ней делать тогда? С ней и с ее голыми коленками, которые настырно торчали из-под края халата. Наказание просто с этой секретаршей.
– Вика, ты не волнуйся так, – начал он ныть, поймал ее руку над столом, прижал к скатерти и начал поглаживать. – Все делалось только для тебя и ни для кого больше.
– Что делалось?! Вы следили за мной?! – В первый момент она словно окаменела и даже руки не попыталась выдернуть.
– Не за тобой.
– А за кем?! – Она медленно подняла на него взгляд. – Вы следили за Виктором?!
– Ну следили, чего ты так нервничаешь?
– Зачем?! Зачем вы следили за ним?! – Ее вдруг начало трясти так, что локти по столу постукивали. – Вы следили за Виктором?! Господи, идиотизм какой!!! Он же психовал, он переживал, он все никак не мог понять, что происходит!!! Это вы… Это вы довели его до самоубийства, сволочи!!! Я сейчас позвоню…
– Кому?
Чаусов напрягся, уже силой удерживая ее руку в своей. Сейчас вырвется, соскочит с места и начнет звонить кому-то. Для начала бы неплохо выяснить – кому?
– Есть у меня хороший знакомый. – Вика тянула руку на себя и морщилась от боли. – Пусти! Пусти, Чаусов, я закричу!
– Кричи, толку-то! Кто тебя услышит? – Он не хотел, но все сказанное им прозвучало слишком зловеще, а он ведь и не собирался ее пугать, поговорить просто хотел. – Кому ты собралась звонить, а? Кому?
– Грибову. Это оперативник, который приезжал на место происшествия.
– А-а, помню, как же. – Чаусов нахмурился. – Тот самый хлыщ, который тебя отфутболил с твоим горем куда подальше.
– Тогда отфутболил, теперь помогает.
– В чем помогает?
– Помогает найти тех людей, которые довели Виктора до самоубийства. Если это вообще было самоубийством! Да пусти ты меня, мне больно!!!
Она наконец высвободила руку и, потирая кисть, вышла из-за стола на всякий случай. Укуталась в шаль, которую подхватила, удирая от него. Покосилась на Ивана и спросила:
– Ну что, мне расскажешь или в милиции?
– О чем? – Он замотал лобастой головой. – Мне не о чем рассказывать.
– Для начала расскажи, зачем следил за Виктором?
– Начальник приказал, я и следил.
– Зачем он тебе приказал?
– Все о тебе пекся. Как узнал, что ты уже два года замужем, а об этом и знать никто не знает, так и вызвал меня к себе. Последи, говорит, за парнем, понаблюдай, что он собой представляет. Что-то, мол, Виктория невеселая, может, алкаш или наркоман какой ей попался.
Это уже Иван от себя добавил. Ничего такого Бобров не говорил. Просто интересно ему стало, кто это посмел у него из-под носа его личную секретаршу увести. Он только-только губы на нее раскатал, а тут бац – такой облом.
Чаусов так понимал ситуацию, что бы ему Бобров ни плел. Но Виктории об этом решил пока не говорить ничего. Кто его знает, может, Бобров сменит гнев на милость и снова станет с ним любезен и приветлив. А он уже проболтается…
– Зачем ему это нужно, Вань? Я ему не дочь, не любовница, с какой стати он решил проявить такое участие? Не понимаю.
Она и в самом деле выглядела очень растерянной. Оно и понятно, а кто бы не растерялся. Никогда ничего не выходило за рамки деловых отношений, и тут вдруг такая забота…
– Кто знает, с чего это Бобров решил понаблюдать за твоим мужем, – пожал могучими плечами Иван. – Может, и правда о тебе пекся, ведь у вас на тот момент какие-то проблемы были, или я что-то путаю?
– Да не было никаких проблем. Витя просто долго не мог найти работу, только и всего. Я хотела попросить Николая Алексеевича, потом передумала.
– А он об этом узнал, Николай Алексеевич?
– Узнал, я сказала ему.
– Ну вот! А еще спрашиваешь! – обрадовался Чаусов и покосился в сторону газовой плиты. – Может, поставишь все же чайник, желудок сводит.
– Хорошо.
Она метнулась к плите, быстро налила воды в чайник, поставила его на огонь. Тут же принялась хлопать дверцами шкафов, пытаясь найти хоть что-нибудь к чаю, но ничего, кроме половины пачки овсяного печенья, не было. Она давно не была в магазине, очень давно. Днем еще что-то удавалось проглотить в кафе, дома она есть не могла. С трудом давилась кофе.
– Вот, Ваня, больше ничего нет. Извини, – она поставила перед ним огромную кружку апельсинового цвета с чаем, пододвинула поближе блюдце с печеньем. – Даже бутерброды сделать не из чего… Так он приказал следить за Виктором, чтобы убедиться в его адекватности?
– Ну! А я о чем! – обрадовался Чаусов, что у Виктории нашлось объяснение. Он бы до такого слова в жизни не додумался.
– И что ты ему о нем доложил? Каково было твое мнение о моем муже?
Вика снова села к столу, взяла с блюдца одно печенье и принялась катать его по скатерти. Есть совершенно не хотелось, и даже аппетитный хруст, издаваемый Чаусовым, не вдохновлял. Она бы и выгнала сейчас этого громадного парня, если бы не вопрос, который ее принялся терзать. Но подойти к этому вопросу следовало очень осторожно, очень. Иван, он хоть и простоват с виду, но наивным не был. И сразу поймет, куда она клонит, и не скажет уже тогда ничего. Вон как перепугался, когда она про Грибова вспомнила. Что-то здесь не так…
– А че, нормальный мужик с виду. С бабами не таскался, ну я в том смысле… – Он вдруг засмущался, принялся гонять громадной ладонью крошки от печенья по столу. – Для него только: дом – работа, работа – дом. С друзьями тоже я его не видел. Всегда один или с тобой.
– Это точно, – всхлипнула она неожиданно.
Напоминание об ее исчезнувшем счастье снова сделало ей больно. Виктория не успела смириться, нет, но начала стараться думать о постигшем ее горе как о чем-то неизбежном. Даже придумала себе, что Виктор мог страдать какой-то болезнью неизлечимой, и это заставило его так поступить с собой, с ней, с ними. Однажды додумалась до временного помутнения рассудка, вызванного его постоянным просиживанием за компьютером, что тоже могло его подстегнуть к самоубийству. И еще о чем-то думала много и неправильно, пытаясь найти объяснение.
Но он же был нормальным! Вон и Иван Чаусов об этом же говорит. Почему тогда?! Почему?..
– И ничего я плохого или странного за ним не замечал, – ободренный ее тихой благодарностью, продолжал заливаться соловьем Иван.
– А в тот день?!
Она резко подняла голову и уставилась на него так, что его спине стало жарко.
– В который? – Он ловко изобразил недоумение.
– В тот самый, когда его не стало! – Она повысила голос, поняв, что разговорить Чаусова будет не так-то просто. – Ты ничего подозрительного не видел, Ваня?
– Нет, – мотнул он головой и тут же спрятал глаза на дне большой оранжевой кружки, понял, что немногословность его выглядит по меньшей мере невежливо, и пробубнил: – Что я мог видеть, сидя в машине на улице, Вика? Сама посуди…
– А ты никогда не входил в здание? – разочарованно протянула она.
– Никогда. Доводил до ступенек, и все. Я и из машины-то никогда не выходил, честно! Указаний таких не было, вот я и сидел за рулем все время.
– А… никого не заметил?
– В каком смысле? – Его снова жаром шарахнуло меж лопаток.
– Может, еще кто за ним следил?
– Да ладно! – Он ухмыльнулся, выдохнув с таким облегчением, что кучка крошек от печенья, собранная им на столе, снова разлетелась в разные стороны. – Кто еще мог за ним следить, Вика? Это уже… как она называется, дай бог памяти…
– Паранойя, – подсказала она с горечью. – Просто Витя как-то сказал мне, что засек слежку за собой. Но он ничего не говорил о машине, Ваня. Он рассказал, что когда резко оглядывался, то создавалось такое ощущение, будто кто-то быстро прячется от его взгляда за угол здания либо за киоск… Так ты точно никого не видел?
– Точно!
Вот тут он ей не врал. Он на самом деле не видел никого, кто ходил бы за Синицыным по пятам. Кроме него самого, за ее Виктором никто не следил, если только…
Хм-м, странно, что это лишь теперь ему пришло в голову.
А что, если этот кто-то, которого засек Синицын, следил вовсе не за ним, а за Чаусовым? Возможен такой вариант? Да запросто! Если все то, что он надумал про Боброва, правда, то параллельная слежка и в самом деле велась. Но велась она точно за Чаусовым, потому-то он слежку и не обнаружил, а обнаружил ее Синицын. Вот это дела!
– Вика, мне надо идти, – вдруг засобирался Иван, просидев перед этим минут пять в глубокой задумчивости.
Он грузно поднялся, едва не опрокинув стул. Подошел к дивану, сгреб свою куртку, постоял еще немного, будто рассматривая меховую подкладку, потом вздохнул и пошел к выходу. Уже на самом пороге опомнился и, кивнув ей, проговорил:
