Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции

Алексей несколько растерялся. Его мнением опять даже не поинтересовались. Но если Тартищев приказал перевезти его вещи, то, стало быть, не хочет выпускать его из поля зрения, следовательно…

Однако Федор Михайлович уже перехватил его мысль.

— Может, я и поспешил немного, что, не спросясь, решил тебя к себе на жительство определить? Может, после сегодняшней маеты ты уже раздумал со мной общаться?

— Не раздумал, — быстро ответил Алексей.

— Ну и славненько! — потер ладони Тартищев. — Сейчас Никита ужин нам с тобой сообразит, да водочки с устатку. Ты как ее, мерзавку, потребляешь?

— Когда как, — пожал плечами Алексей, — но только под хорошую закуску.

Тартищев усмехнулся.

— Под хорошую закуску ее и дурак осилит, а вот когда через «не хочу» приходится… — Он махнул рукой, но не пояснил, когда ж ему случается пить водку против своего желания, просто перевел разговор в другое русло:

— Ты вот сегодня на меня зверем посмотрел, когда я кошелек от Василисы принял. Скажи, подумал ведь, что взятками промышляю?

Алексей молча кивнул.

— И по правде, так она и называется. Взятка, она и есть взятка! — Он тяжело вздохнул и развел руками. — Только как посмотреть на это, Алеша! Деньги эти поганые, конечно, на людской беде замешанные, но только Тартищев никогда их для собственной выгоды не брал и пользы от этого не имел. И эти, Василискины, тоже не от хорошей жизни в карман положил. — Он пододвинул себе графин с водкой и наполнил две рюмки. Одну подал Алексею. — Был у меня, Алеша, хороший друг, сыщик от бога и смелости необыкновенной человек. Но в январе во время облавы на Хлудовке пырнул его ножом один беглый с каторги, и не стало Павлуши Рыдванова, с которым мы двадцать лет как один день… — Он на мгновение прикрыл глаза ладонью, потом резко отнял ее и со злостью в голосе продолжил:

— Остались у него, Алеша, жена да пятеро детишек. Мал мала меньше. Пенсия с гулькин нос, попробуй проживи, прокормись хотя бы… Вот и доим помаленьку всю эту погань отвратную, с которыми Павлуша воевал, чтобы хоть как-то помочь его детишкам.

А ведь есть еще Антон Бесчастный, и Захар Гусенок, и Гриша Олейников… В богадельню их отправить за то, что они здоровья на службе лишились, мне совесть не позволяет, вот и кручусь, ловчу, как могу. Порой и прикрою какую паскуду, чтобы потом с нее взять побольше! — Тартищев выругался и прикрикнул на Алексея:

— Давай пей! — И поднял стопку. — Выпьем, Алеша, за нашу службу, сволочней которой на свете не бывает, но поверь мне, старому сусло Тартищеву, если заболеешь сыском, то до конца дней своих не излечишься! — Он залпом выпил водку и закусил ломтиком осетрины, желтой от пропитавшего ее жира. — Пей, коли решил к нам податься…

— Вы что ж, берете меня к себе?

— Или я непонятно объясняю? — удивился в свою очередь Тартищев. Он вытер рот салфеткой и откинулся спиной на кресло. — Только вот в чем закавыка, Алеша. Беру пока тебя на испытание. Свободных мест сейчас в отделении нет, поэтому казенного жалованья платить не смогу, только если из своего кармана. А у меня он, сам понимаешь, не слишком велик.

— У меня есть собственные средства, — быстро ответил Алексей, — от отца небольшое наследство осталось и доходы кое-какие от имения…

— Имения? — поднял в удивлении густые, словно сажей намазанные брови Тартищев. — Ты, выходит, землевладелец? Что ж тебя в наши края занесло?

— Имение так себе, в Смоленской губернии, — ответил Алексей уклончиво. — Одно название что имение, но я не привык сорить деньгами, поэтому на жизнь хватает.

— Весьма разумно рассуждаешь, — одобрительно посмотрел на него Тартищев и усмехнулся, — что ж, вопрос о твоем жалованье тоже можно считать решенным. Честно сказать, я испытал некоторое облегчение. — Он подмигнул Алексею. — Дочка на выданье требует определенных затрат, хотя она особа у меня тоже вполне независимая. Деньги у нее свои, от маменьки достались по наследству.

— Федор Михайлович, — Алексей поднялся на ноги, — вы должны выслушать меня прежде, чем принять окончательное решение. Дело в том, что я не случайно оказался в Североеланске…

— Раз нужно, выслушаю. — Тартищев окинул его внимательным взглядом. — Рассказывай…

— Ну что ж, — произнес он через некоторое время, — исповедаться ты исповедовался, грехи твои, смею судить, не по злой воле, а от глупости, от молодого куража произошли, но отпустить их, как батюшка, пока не могу. Придется самому искупать их верной службой во благо Отечеству и государю императору.

И учти, на наше жалованье палат каменных себе не выстроишь, благодарностей и наград особых не дождешься, они нам в последнюю очередь положены, зато на пулю или нож первыми идем, тут уж без всяких скидок. Смотри, — он кивнул на большие настенные часы, — почитай уже три часа, а мы с тобой еще и не ложились. Не зря Лизка сердится. Я ведь дома скорее гостем бываю, чем хозяином… Э-хе-хе! — Он сокрушенно вздохнул. — Ладно, с твоим начальством я уже договорился. С утра можешь заступать на службу. Будешь пока при мне и при Вавилове. Он из того «сусла», что все ходы и выходы знает. Иван тебе хорошую науку преподаст, конечно, если покажешься ему. Он у нас с норовом, если невзлюбит кого, то будь хоть семи пядей во лбу, ничего ему не докажешь… — Тартищев со вкусом потянулся и кивнул Алексею на дверь:

— Ступай уж отдыхать. С непривычки небось все кости ломит? Никита твои вещи во флигель отнесет. Там тебе хорошо будет, спокойно. И от Лизки подальше. Девка она у меня хоть и смирная, — он подмигнул Алексею, — иногда… Но предупреждаю, не смей перед ней заискивать, тогда вообще сладу не будет! Она из тебя веревки станет вить, если на поводу у нее пойдешь!

Алексей усмехнулся.

— Постараюсь не докучать вашей дочери вниманием.

— То-то же! — улыбнулся Тартищев и замахал на него рукой. — Иди спать, а я посижу, обмозгую, что к чему. Все равно теперь не засну. Может, от Вавилова какие новости придут…

— Федор Михайлович, позвольте остаться и высказать свои соображения, — произнес решительно Алексей. Он уже понял, что Тартищеву нравится, когда не мямлят. Да он и сам не слишком любил тянуть нищего за суму…

— Соображения? — с интересом посмотрел на него Тартищев. — Оставайся, коли неймется! Вместе веселей будет про дела сии печальные вспоминать!

— Давай с самого начала, — Тартищев пристально посмотрел на Алексея, — с рассказа камердинера.

— Из рассказа камердинера князя, Ильи Лефтова, следует, что накануне, в десятом часу вечера, в воскресенье, князь вышел из квартиры и приказал камердинеру разбудить себя в восемь утра, то есть в понедельник.

Потом велел заложить экипаж и отправился на музыкальный вечер в губернское собрание. Камердинер запер на ключ парадную дверь, прошел в квартиру князя и положил ключ на столик в передней. По его словам, у князя был второй ключ. Видно, он не слишком хотел, чтобы кто-то знал, в какое время он возвращается.

Даже швейцара уволил, предпочитал открывать дверь своим ключом.

— Вполне вероятно, — согласился Тартищев, — тем более он посещал не только музыкальные вечера…

— Камердинер навел порядок в спальне, приготовил князю постель, ночную рубашку, колпак, опустил шторы и вышел из комнаты, запер ее на ключ и через коридор прошел в людскую, где его дожидался повар.

Затем они взяли извозчика и отправились в меблированные комнаты на Нижне-Мещанской улице, где оба снимают квартиры для своих семей. Соседи и владелец комнат купец второй гильдии Макаров подтверждают, что около одиннадцати вечера они уже были дома и до утра не отлучались.

— Понятно, — Тартищев окинул Алексея внимательным взглядом. — Судя по всему, князь вернулся домой за полночь, открыл дверь своим ключом и прошел в комнаты. Вряд ли убийца дожидался его в спальне, иначе он бы напал на него сразу, а так князь успел переодеться, потушить лампу и лечь в постель, возможно, даже заснуть. Значит, убийца появился позже и, вернее всего, проник в спальню через окно в туалетной комнате…

— Но камердинер утверждает, что закрывает его на ночь, а, судя по следам, в него проникли все-таки снаружи.

— Вполне возможно, что Лефтов и врет. Забыл про открытое окно, с кем не бывает.

— Но убийца знал об этом раньше, поэтому приготовился к проникновению в дом весьма основательно.

Веревку принес с собой, место удобное выбрал для наблюдения за окнами спальни. Шторы на них были задернуты, по словам камердинера, но они узковаты и не сходятся, я проверил… Поэтому убийца мог заметить, что свет в комнате погас, и принять это за сигнал к действию.

— Но убийц было двое, — уточнил Тартищев, — и Казначеев вряд ли в новой одежде и сапогах лазил по крыше, выходит, это был Мозалевский. По приметам он подходит, но зачем тогда ему надо было сверху прыгать на своего сообщника? Что, они на земле счеты не могли свести? И что они вообще могли не поделить? — Тартищев недоуменно хмыкнул и посмотрел на Алексея. — Прямо шарада какая-то получается.