При упоминании Якутии по скулам Бельского заходили желваки, он насупился и сказал:
— А я слыхал, что дело было по-другому.
Денис вопросительно поднял брови.
— Я слыхал, — сказал Бельский, — что у вас там был контрольный пакет, ну, часть пакета была записана на вашу тамошнюю «крышу», и когда Альбинос увидел, что вы устроили с шахтой, он был такой злой, что «крыша» ваша залетела в СИЗО.
Эти слова Денису до крайности не понравились. Одно дело — спереть у соседа тряпку, о которую на дворе ноги вытирали. Тряпку, конечно, жалко, но можно как-то перетерпеть. А вот если при этом ходить и рассказывать, что ты не тряпку у дверей спер, а вломился в квартиру и гробанул сейф с фамильными бриллиантами…
— Рылом Царандой не вышел, чтобы «крышу» держать AMК, — ответил Денис, — это все равно что сказать, что ваша крыша живет в Якутии. Нам от этой шахты были одни убытки…
— А что ж вы за нее деньги просили?
— А что ж мы, дураки даром отдавать, если можно за деньги впарить?
— Привет, Денис!
Денис оглянулся. Сзади, в шикарном свитере от Кензо и мягких вельветовых брюках, стоял полпред Ревко.
— Видел я ваш вертолет, — сказал Ревко, — мечта, а не вертолет! Будь у нас десять лет назад такие, мы бы Афган как муху придавили!
Денис и Бельский встали.
— Вы знакомы? — спросил Денис. Полпред усмехнулся.
— Мы со Степаном в прошлом году охотились. Степан-то на спор промазал, а я трех уточек влет подстрелил. Я ему и говорю: «Это, парень, тебе не в темном подъезде из пистолета в затылок стрелять, тут навык нужен».
Лицо Бельского осталось совершенно невозмутимым. Госчиновник оскорблял его, и оскорблял намеренно. Степан давно уже не стрелял в затылок из пистолета, разве что в Чечне — но и там дело наверняка происходило не в подъездах, ибо чеченские подъезды давно пали жертвой антитеррористической операции. В любом случае напоминание о собственном генезисе хозяину «Кремлевской» было так же неприятно, как было бы неприятно светлейшему князю Медичи напоминание о том, что три золотые шара на его гербе суть ни что иное, как тючки с шерстью, перевозившиеся предками из Милана во Флоренцию.
— Я не чекист, — ответил Бельский, — не люблю охотиться на тех, кто не может стрелять в ответ.
— А что твой «Сапсан», он будет на выставке?
— Обязательно.
— А я слыхал, что он у тебя еще ни разу не взлетел.
— Я сам на нем летал.
— Не боишься? Говорят, эта ваша этажерка в каждом полете ломается.
— Лучше погибнуть в небе, чем жить в канаве, — ответил Бельский.
Полпред обернулся к Денису.
— Пойдем, Денис Федорович, у меня есть к тебе предложение.
И, не дожидаясь ответа, зашагал к выходу из казино, туда, где в длинном холле располагался один из лучших московских японских ресторанов. Денис повернулся и пошел за полпредом.
— Зря вы так, — сказал Денис. Полпред помолчал. А потом вдруг сказал вполголоса:
— Степан Бельский — убийца, преступник и негодяй. Таким, как он, не будет места в новой России.
Бельский задумчиво глядел им вслед. На свете было много дичи повкусней АМК, и ему категорически не нравилась драка между Цоем и Извольским. Он подсел к Денису, чтобы предложить ему переговоры. Но после слов о Якутии предложение мира было бы воспринято как проявление слабости. Ни за что и ни при каких обстоятельствах Бельский не хотел, чтобы его заподозрили в слабости.
в которой президент России одобряет план модернизации российских вертолетов, а Константин Цой предлагает Извольскому выкупить шахту за 50 млн. дол.
Военно-техническая выставка «Небо Сибири» длилась уже третий день, а президент России прилетел на нее только 30 июня.
В этот же день на выставку прилетел на личном самолете Вячеслав Извольский. Ирина осталась в Москве, вместе с дочкой, а с Извольским зато прилетела его двадцатилетняя сестренка. Майя. Майя училась за границей и по-русски говорила с забавным гортанным акцентом: в Сибирь она приехала первый раз за последние десять лет.
Выставка проходила на военном аэродроме неподалеку от Черловска, куда со всей России серийные заводы и КБ притащили все, что летает и умеет при том стрелять.
На выставке было представлено около двадцати трех разработок, но бесспорными лидерами показа были две: оперативно-тактический ракетный комплекс «Искандер», разработка коломенского бюро машиностроения, дальность полета — 280 км, точность попадания — до 0,5 м, и вертолет Ми-28МХ, модернизированный, с клароловым покрытием и новым бортовым навигационным комплексом, разработанным КБ «Русская авионика», производство Конгарского вертолетного завода.
Третьей новинкой на выставке обещал стать МиГ-1-48 «сапсан», совместная разработка Черловс-кого авиазавода и ОКБ «Русское небо».
Формально и та и другая фирма принадлежали группе «Сибирь», однако в узких кругах шептались, что все разработки ведутся по прямому приказу Степана Бельского.
«МиГ— 1-48» был крайне амбициозным проектом. Он был задуман как боевая платформа пятого поколения: за счет нового двухконтурного двигателя Чепкина самолет был способен лететь со сверхзвуковой скоростью без форсажа, а управляемый вектор тяги позволял совершать маневры на закритических углах атаки.
Как и большинство МиГов, «МиГ-1-48» «Сапсан» принадлежал к семейству легких истребителей: взлетный его вес без дополнительных баков составлял 22 тонны, однако дальность полета была довольно внушительной для легкой машины — 3500 км. Словом, философия, заложенная в эту машину, была полной противоположностью конгарской модернизированной вертушке. Пытались создать не старую дешевую машину для третьих стран, а принципиально новый — и дорогой — истребитель.
Однако именно из-за амбициозности проекта МиГ был даже не сырой, а очень сырой машиной. Один только опытный образец стоил 18 млн. дол, но существовал пока в единственном экземпляре, без авионики, без привязки к вооружению, без опознавательной системы «свой-чужой». Злые языки болтали, что это всего лишь дюралюминиевый макет, который и летать-то не может. Это было не правда: самолет поднимался в воздух около пятидесяти раз. Но он ни разу не был испытан по полной программе, а попытка испытать его поведение при выходе на закритические углы атаки кончилась злым плоским штопором, отказом одного из двигателей и тяжелой посадкой: шеф-пилот ЧАЗа, Михаил Рубцов, чудом посадил плохо управляемую машину на «малой тяге», — считай, и вовсе с заглохшим движком.
Все это были проблемы более чем преодолимые, рутинные, в сущности, — однако лет двадцать назад ни одно конструкторское бюро и не вздумало бы демонстрировать подобный полуфабрикат начальству. На авиашоу «сапсан» прилетел по прямому распоряжению Бельского, и вышло нехорошо.
Как уже говорилось, на машине стоял принципиально новый двигатель ЛА-605, и нельзя сказать, чтобы двигатель был полностью отработан. В частности, при определенных, критических углах атаки возникал срыв потока во входной канал и происходил помпаж воздухозаборника, за которым следовал помпаж двигателя.
Температура газов за секунду могла возрасти от 150 до 250 градусов.
На сверхзвуковых скоростях (а у «сапсана» сверхзвуковой являлась даже крейсерская скорость), картина менялась к худшему. При махе свыше 2,5 и приборной скорости выше 1300 км, помпаж воздухозаборника оказывался несимметричным, и самолет тут же срывался в плоский штопор с большими углами скольжения и угловой скоростью до 300 градусов в секунду Это было явление понятное, проанализированное, и в принципе в ОКБ знали, как с ним бороться: на самолете два месяца назад установили противопомпажную систему и убрали из входного канала все датчики, которые могли вызвать искривление воздушного потока.
Последние пятнадцать полетов двигатель никаких нареканий не вызывал, и вот — при коротком, штатном перелете до выставки, на небольшой для МиГа-1-48 скорости в 1,5 маха и в двадцати километрах от аэродрома случилась вибрация, а затем — помпаж. Михаил Рубцов, шеф-пилот ОКБ, выключил двигатель на высоте десять километров и запустил его вновь, когда машина потеряла полтора километра высоты.
Дальнейший полет и посадка прошли без особых проблем. Машину тут же осмотрели от закрылков и до шасси, и вроде бы обнаружили причину сбоя: забоину на лопатке компрессора. Забоина была небольшая, несколько миллиметров в диаметре. Видимо, взлетно-посадочная полоса на заводе была почищена кое-как, и при взлете какой-то камешек, поднятый воздухом, был затянут в компрессор.
Источник неприятностей был найден. Забоину зачистили, МиГ заправили и подготовили к вылету. Однако Миша Рубцов неожиданно уперся.
— «МиГ» не полетит. А вдруг мы его потеряем? А если человека угробим?
Степан был в ярости. Довод «человека угробим» на него явно не действовал. За свою жизнь он угробил гораздо больше человек, чем погибло на испытаниях всех машин фирмы Микояна.
