В заключение я снова перечитал записку Риты Касл. Безусловно, создавалось впечатление, что записку писала смазливая куколка, как ее охарактеризовал Роджер Керриган, и я снова подумал о двух фотографиях Риты Касл, присланных Рембеком.
«Я ухожу. Я встретила настоящего мужчину, и мы вдвоем собираемся начать новую жизнь подальше отсюда. Ты никогда нас больше не увидишь».
Основываясь на том, как сформулирована записка, можно было сделать определенные предположения. Замешанный в деле мужчина был искусным любовником — по крайней мере, для Риты Касл более желанным, чем Рембек. По нашей версии, он принадлежал к кругу знакомых Рембека. По всей видимости, не было причин для иных предположений и надо придерживаться их до тех пор, пока они не заведут нас в тупик — если такое случится. Тогда придется все бросить и опять выдвигать новые теории.
Какие еще из этой записки следуют выводы? Я покрутил ее в руках, пытаясь что-то разгадать, прочесть каким-нибудь иным способом, но в голове было пусто, ни единой мысли.
Ладно. Время терпит — мы еще не зашли в тупик и, может быть, не зайдем. Я спрятал записку в шкаф, оставил рапорты о допрошенных по алиби на столе Микки, чтобы он их сразу подшил и убрал карандаши и бумаги в верхний ящик своего письменного стола. Затем я накинул плащ, и мы с Керриганом вышли из офиса и спустились на улицу. Не без труда поймав такси, мы направились в центр города в очень дорогой ресторан, рекомендованный Керриганом. Когда я забормотал было что-то насчет цены, Керриган успокоил меня:
— Не думайте про это, господин бизнесмен. Вы забыли, что все расходы оплачиваются?
Блюда не стоили затраченных денег. Но в конце концов меня ведь вообще могли и не кормить бесплатно. Мы молчали, пока не приступили к кофе, и тогда Керриган заговорил:
— Теперь задавайте свои вопросы.
— Конечно, — согласился я, — раз уж представился такой случай. — Я вытащил из кармана новый блокнот, раскрыл его, положил на стол и достал ручку. — Ваше имя — Роджер Керриган. Вы его не меняли?
На его губах мелькнуло подобие улыбки.
— Не менял.
— Второе имя?
— Оскар. В честь моего дедушки.
— Возраст?
— Тридцать четыре года.
— В списке вы значитесь как наблюдатель-координатор. Что это за должность?
— Эту часть беседы записывать не следует, — предупредил он.
— Ладно. — Я отложил ручку и взял чашку с кофе.
— В ведении корпорации, — начал он, — находится некоторая территория, в основном северо-восток, вниз до Вашингтона и к западу до Огайо. Территория делится на районы, которые управляются независимо друг от друга. К примеру, Рембек, он управляет данным районом и никогда не получает указаний от корпорации — она ни во что не вмешивается. Однако когда что-нибудь случается, те или иные неприятности, корпорация считает нужным выяснить, все ли в порядке в районе. В этом и заключается моя работа.
— Значит, корпорация посылает вас сюда на инспекцию?
— Не совсем. Я все время нахожусь здесь. Я живу в Нью-Йорке, и мы с Эрни поддерживаем светское знакомство, общаемся в неслужебное время. Просто изредка мне звонят из корпорации по такому-то поводу, когда хотят знать, что происходит. Бывает, Эрни иногда надо передать в корпорацию весточку, и тогда он обращается ко мне.
— То есть вы-то, что называется «буфер».
— Можно и так сказать.
— Но в другие районы корпорация вас не посылает? На вашем попечении только этот?
— Нет, почему же. Я являюсь координатором Нью-Йорка, Лонг-Айленда и Вестчестера.
— Значит, несколько районов.
— Девять, — уточнил он.
— И с другими главами районов вы тоже поддерживаете светские знакомства? Как и с Эрни Рембеком?
— Разумеется, более или менее. Эрни я знаю лучше всех, ибо живу в его районе. У нас к тому же хорошие личные отношения. Чего не скажешь, например, о типе из графства Нассо, которого я как человека на дух не переношу, поэтому и езжу туда только в случае крайней необходимости.
— И как давно вы на этой должности? — спросил я.
— Пять… нет, шесть лет.
— Как вы ее получили?
Он усмехнулся:
— Сумел себя хорошо подать.
— А чем вы занимались прежде?
— Вы что, хотите знать всю мою биографию, мистер Тобин?
— Да, хочу.
— Ну так вы ее не узнаете.
— Ладно. Судимости у вас есть?
— Нет.
— Аресты?
— Не по гражданской части.
— Что это значит?
С него вдруг слетела вся благовоспитанность.
— Это значит, что в армии меня упекли в тюрьму, когда я был еще в младенческом возрасте, ясно?
— Насколько младенческом?
— Мне было девятнадцать. Я полгода в ней проторчал. Он весь был на взводе. Наверняка ему припомнилась какая-нибудь, несправедливость, реальная или мнимая.
Я переменил тему разговора.
— Вы женаты?
— Нет. Разведен.
— Сколько времени?
Новая тема немного подняла ему настроение. Криво усмехнувшись, он произнес:
— Вам что, и это рассказать? В двадцать два года я женился на девчонке, с которой познакомился в вечерней школе. Мы были женаты шесть лет, а теперь уже шесть лет в разводе. На вашем месте, кстати, я бы отложил гонорар на случай, если вы вздумаете затеять развод.
— Вы учились в вечерней школе?
— У меня была мысль сделаться адвокатом. Но я оказался плохим учеником.
— Вы продолжаете поддерживать отношения со своей бывшей женой?
— Нет.
— Почему?
— Беверли занята в социальной сфере. Наши с ней дорожки не пересекаются.
— Как вы полагаете, вы циник?
Он ответил с глумливой улыбкой:
— Не совсем. Я скорее реалист. Я хорошо разбираюсь в том, что происходит вокруг.
— Сколько лет вы знакомы с Эрни Рембеком?
— Девять лет.
— И все это время поддерживаете светские отношения?
— Нет. Лет шесть, наверное. С тех пор как я стал наблюдателем-координатором, а до того я находился на много ступенек ниже Рембека. Тот, кто генерирует идеи и проталкивает их, не общается с наемной рабочей силой.
— Как долго вы знали Риту Касл?
— С того времени, как Эрни ее купил.
— «Купил»? Странное слово.
— Ничего странного. Единственное уместное слово.
— Рита Касл вам не нравилась?
Он передернул плечами:
— Мы эту девицу уже обсуждали. Вот ее-то я как раз бы и назвал циником.
— Вы к ней приставали?
Его лицо снова скривилось в ухмылке.
— Скажем, так: однажды я клюнул было на ее приставания.
— И что же произошло?
— Она резко затормозила.
— Что вы имеете в виду?
— Ей нравилось за спиной у Эрни разжигать себя, дразнить партнера, желая якобы поразвлечься, но никогда не пользовалась этим.
— Вы сильно обожглись?
— Нет, только кончики пальцев немного опалил. Я себя берегу и поэтому избегаю подобных ситуаций.
— Вы когда-нибудь Рембека предупреждали относительно нее?
Он покачал головой:
— Если человек покупает себе новенькую игрушку и ему нравится с ней возиться, лучше не говорить, что ему подсунули барахло.
— А вы знаете еще кого-нибудь, кому она надоедала своими приставаниями?
— Знать-то не знаю, но догадаться могу, что таких было немало.
— Никто с вами о ней не беседовал?
— Нет.
— Никаких слухов, что у нее с кем-то был роман?
— До меня они, по крайней мере, не доходили.
— Ладно. — Я отложил блокнот и ручку в сторону и допил кофе. — Пора приступать к первому собеседованию.
— Ко второму, вы хотите сказать. — Он поглядел на часы. — Верно. Пора отправляться к Фрэнку Доннеру.
Он подписал чек, и мы встали из-за ресторанного столика.
Фрэнк Доннер жил в старом муниципальном многоквартирном доме на Вашингтонских Высотах. Из его окна открывался вид на изящную дугу фонарей на мосту Джорджа Вашингтона, на темную реку и разбросанные внизу огни Нью-Джерси. Само здание несколько утратило былую элегантность, однако квартира Доннера, ничуть не изменившись, была похожа на музей быта 1935 года. Темные тона, тяжелые портьеры, полукруглые углы-выступы, наподобие эркеров. В самых неожиданных местах мерцали янтарные зеркала, лампы были повсюду, освещавшие все вокруг рассеянным тусклым светом, а из комнаты в комнату, устланными коврами, от расцветки к расцветке перетекал бордовый, словно на винной фабрике произошло наводнение и залило полы апартаментов.
Сам Фрэнк Доннер, мужчина сорока пяти лет, начинавший полнеть, в темном костюме и с дорогой сигарой во рту выглядел почти как банкир или процветающий бизнесмен, и только притаившаяся в уголках глаз жестокость и резкие складки у губ выдавали в нем бывшего головореза, сумевшего выбиться в люди.
Жена его, проводившая нас в гостиную, оказалась поразительно толстой женщиной, до безобразия заплывшей жиром, в ярком платье в цветочек, которое лишь подчеркивало ее необъятные размеры. Правда, в улыбке, которой она нас приветствовала, промелькнул отдаленный отблеск миловидной девушки, какой она некогда была, но уже и тогда склонной к полноте.
