— Э-ей! — закричал Гошка, выскакивая на дорогу.
Грек остановился, придержав рукой своего приятеля, и заулыбался синими щеками, шагнул навстречу.
— Кастикос, — сказал он, протягивая руку. — Я хорошо помнил вас.
— Помнил, а не пришел, — сердито сказал Гошка.
— Завтра восемь, морвокзал.
— Опять обманешь?
— Не обманешь.
Он уселся на скамью, по-хозяйски оглядел кусты.
— О, тихо. Уголок. — И ткнул пальцем в грудь своего приятеля. Доктопулос.
Приятель Кастикоса показался Гошке похожим на кого-то из знакомых. Но он не стал ломать голову над этим вопросом, поторопился перейти к делу.
— Бизнес, — сказал, невольно подражая лаконичным фразам Кастикоса. Ваш товар, мои деньги. Или тоже товар. Выгодно.
— Какой товар? — почему-то удивленно сказал Кастикос.
— Любой. Джинсы, — он подергал его за штанину, — косынки, бюстгальтеры, ну эти самые. Кожаные чулки берем, жвачку — что есть…
— О! — удовлетворенно воскликнул Кастикос. — Греция вы был большой бизнесмен.
— Наплевать мне на Грецию. Тут тоже бизнес.
— Греция — хороший страна!
— Хороший, хороший, — поспешил согласиться Гошка. — Только я не японский дипломат, чтобы раскланиваться. Я — человек дела.
— Дело, о!.. Греция мы беседовал бы большой контора, вино, кофе… Поедем Греция?
Гошка расхохотался.
— Бестолковые же вы — иностранцы. Я ему про Фому а он про Ерему.
Думал, что грек не поймет, но тот понял, сказал обиженно:
— Фома, Ерема — нет. Я говорю: бизнес надо делать там Греция. Тут нет, мелко.
— Заладил. Я что — спорю? Но кто меня туда пустит?
— Не надо — пустит. Ты приходишь «Тритон», я тебя прячу, плывем Греция.
— Он прячет! — засмеялся Гошка. — Пачку сигарет можно спрятать, не человека. Тут тебе не Салоники. У наших пограничников нюх знаешь какой?
— Не найдут.
— Найдут, я их лучше знаю…
Он спорил, а сам задыхался от нахлынувшей вдруг хоть и нереальной, но такой увлекательной мечты. Вот так, одним махом, показалось ему, можно разрубить все узлы — и от Дрына отколоться, и заняться настоящим бизнесом, не прячась под заборами, и плавать, плавать из страны в страну, жить в настоящей каюте, каждый день глядеть на закаты и восходы, на изменчивые, никогда не повторяющиеся краски моря.
— Ты приди на «Тритон», дальше — мой дело.
— Сказанул. Как я приду?
Он оглянулся на Доктопулоса, словно ища поддержки, и окаменел от неожиданной догадки. Вспомнил, где видел похожее лицо — в зеркале. Такие же брови, срастающиеся на переносице, такие же волосы с легкой залысиной справа, даже подбородок похожий — жухлый, с маленькой ямочкой, которая почему-то так нравится женщинам… Конечно, если пограничник приглядится… Но в темноте может и не заметить…
Он знал такой случай. Когда еще плавал, слышал, будто какой-то бандюга так же вот ушел на ту сторону. Напоил иностранца, выкрал у него пропуск, проник на судно и спрятался. Лишь через три дня нашли иностранца связанного, еле живого. Вылечили и отправили с миром на другом судне. А бандюга будто бы так и скрылся от каких-то немалых своих грехов.
— Когда вы уходите? — спросил Гошка глухим голосом.
— Послезавтра.
— Точно?
— Точно. — Кастикос ответил так уверенно, будто сам был капитаном судна.
Гошка смотрел на Доктопулоса с нежностью.
— Хочешь, я тебе часы подарю? — спросил вдруг ломающимся от волнения голосом.
Грек взял часы, повертел в руках, восхищенно покачал головой и вернул обратно.
— Бери, бери, это тебе. На память, понимаешь?
— Понимаешь, — как эхо повторил Доктопулос, взял часы, покраснел и принялся шарить по карманам.
Кастикос резко встал, что-то сказал своему приятелю. Тот удивленно захлопал глазами и, схватив Гошкину руку, принялся трясти ее во все стороны.
— Завтра в восемь приходите на морвокзал вы оба. И еще кого-нибудь захватите, только своего. Идет?
— Идет, идет…
— Это будет всем бизнесам бизнес!..
Душа Гошкина пела. И ветер уже не казался таким холодным. И тоска, что ходила за ним с утра, исчезла, улетучилась, как газировка, выплеснутая на горячий асфальт. Он проводил греков до перекрестка, потоптался немного на углу, забежал в магазин, выпил бутылку пива в отделе "Соки — воды" и, радостный, побежал к своей скамейке. И едва вынырнул из кустов, сразу увидел угловатую спину Дрына. Хотел удрать, но тот оглянулся и уставился на него холодным и равнодушным взглядом.
— О чем был разговор? — спросил Дрын.
Гошка похолодел: "Неужели слышал?"
— Да так, пустяки, — сказал развязно.
— Не линяй.
Снова холодные мурашки пробежали по спине.
— Принесут кое-что. Жвачку обещали, барахлишко… Послезавтра вечером.
Он вопросительно посмотрел на Дрына. Тот спокойно закуривал, спрятав между рук зажигалку, пригнув голову к самым коленям.
"Стукнуть бы его сейчас по этой башке", — мелькнула мысль. И погасла в нахлынувшей невесть откуда брезгливости.
— Ну, ну, — сказал Дрын удовлетворенно. — А я тоже времени не терял. «Купца» подцепил. Всю жвачку берет разом. У тебя там есть?
— Пара блоков.
— Тащи. Сейчас он придет.
Гошка кинулся домой с такой поспешностью, что дорогой сам подумал: не подозрителен ли в своей суете? Но, оглядевшись, понял: в такой ветер все кажутся ненормальными. Он влетел в комнату Веры, задыхаясь, плюхнулся на стул. Здесь пахло, как всегда при закрытых форточках, затхлостью, странно смешанной с запахом чистоты и духов. Прежде он никогда не принюхивался в своем доме, а теперь запахи сами нахлынули на него, как воспоминания, сдавили сердце странной счастливой грустью.
Неужели все это уже послезавтра уйдет из жизни? Неужели будет новое, о котором он так много мечтал? Сейчас ему было все равно, каким оно будет, лишь бы было. Как в детстве, когда верилось: все возможно, что захочется.
И вдруг ему пришло в голову, что хочет он, в сущности, не нового, а именно старого, того, что у него уже было. Он удивился, но не стал раздумывать над этой странностью, вытянул из-под кровати свой заветный чемоданчик, сунул за пазуху плоские мягкие блоки жевательной резинки. Поколебавшись, прихватил еще картишки, такие, что продавать жалко. На одной стороне их были карты как карты, а на другой!.. Таких девочек, да в таком виде, что были нарисованы на обороте, Гошка не видывал даже в журналах, которые проходили через его руки.
Когда вернулся на бульвар, увидел рядом с Дрыном невысокого пухленького дядьку в шляпе и с портфелем. «Купец» сунул блоки в портфель равнодушно, как батоны. А от картишек прямо обалдел — ахал, сморкался, чмокал, растроганный. Видя такое дело, Гошка заломил цену, какой и сам испугался. Но «Купец» выложил деньги, даже не поморщившись.
— Может, еще есть?
Гошка взглянул на Дрына. Тот сидел, равнодушный ко всему, ковырялся в зубах.
— Журналы пойдут?
— "Плейбой"? — спросил «Купец» и улыбнулся снисходительно, как знаток.
— Подумаешь, «Плейбой». У нас такие «Петтинги» — ахнешь.
— Покажите.
— Такие штучки при себе не носят. — Он поглядел на Дрына и снова не увидел в его лице ни опаски, ни заинтересованности.
— Памятник на мысу знаешь?
— На плацдарме? Так это за городом.
— Вот, вот, за городом. Возьмешь такси, приедешь туда, скажем, через час.
— Так ветрище.
— В войну там, говорят, десант высаживался в такую погоду. А ты на машине боишься.
— Я не за себя — таксист не поедет.
— Поедет. Что он, норд-оста не видел?..
Они оставили «Купца» на скамейке и быстро пошли по пустынному бульвару.
— Ты все понял? Правильно я? — спросил Гошка.
— Во! — Дрын выставил палец. — Мы махнем раньше и достанем сверток.
— Голова!
Гошка засмеялся, ткнул Дрына в бок. Тот тоже засмеялся, но, как всегда, безрадостно, одними губами…
На голом берегу норд-ост гулял как хотел, порывами взвывал в неровностях памятника, стлал по сухой каменистой земле редкие, вздрагивающие от напряжения кусты. Волны с тяжелым воем катились на отмель, потрясая сверкающими на солнце белопенными гривами, хлестко обрушивались и, обессилев, отползали, волоча за собой мириады мелких камней.
— Ну ветрище! — возбужденно крикнул Гошка, втягивая голову в воротник своей нейлоновой курточки. — Унесет, гляди!..
— А и унесет, так на нашу улицу, не дальше, — сказал Дрын.
— Так уж и некуда?
Его почему-то обидело замечание Дрына. Будто улица — все в жизни, и на теперь, и на веки вечные.
— Видел умников, уходили, да возвращались. Вкалывать никому неохота. А на улице сыт, пьян и нос в табаке…
— Долго стоять-то?
Голос заждавшегося таксиста был далекий, приглушенный, почти до писка придавленный встречным ветром. Гошка бегом вернулся к такси, сунул шоферу трояк.
