- Маманя!
Женщина обернулась на его голос. Во взгляде полыхнула мгновенная радость. Поставив ведра, она бросилась на грудь сыну.
Поглаживая ее по исхудавшим плечам, Иван ласково говорил:
- Все, все, родная, скоро домой все поедем.
- Я знаю... - Мать подняла на него глаза. На лице ее была скорбь.
- Ч-чего знаешь? - недоверчиво спросил Иван.
- Карла Иваныч уж распорядился, чтоб семью нашу от работ освободили. Днями обещался бумагу дать...
Молодой человек пораженно смотрел на мать, не в силах произнести ни слова. Наконец пробормотал:
- Значит... значит...
- Ради тебя она, ради тебя... - со слезами в голосе говорила мать, обняв Ивана.
- Кто она? - все еще недоумевал он.
Женщина еле слышно прошептала:
- Аннушка...
Управитель уже садился в свою бричку после осмотра доменного цеха, когда на усыпанную шлаком площадку влетел всадник. Подняв облако пыли, он остановился возле экипажа. Брови Фогеля полезли вверх.
- Ты?! - Он обеспокоенно оглянулся, словно боялся, что кто-то может подслушать.
Увидев Тихона с уставщиками, скривился и негромко сказал:
- Поедем отсюда. - И тронул лошадей. Иван пристроился рядом.
Поднялись на плотину.
- Ну и?.. - Немец избегал прямого вопроса о Золотой Бабе.
- Ну и добыл я статуй - уворовал с капища их поганского.
Фогель выронил из рук вожжи.
- Золото?!
- А что же еще? С места кое-как сдвинешь. Тяжеленный болван вот-вот, гляди, в землю уйдет.
- А велика ли? - Губы управителя побелели, он не замечал, что лошади давно встали посреди плотины.
- С ребятенка десятилетнего будет...
- Так где же она? - нетерпеливо сказал Фогель.
- Как уговорились - в лесу схоронил в приметном месте.
- Тогда...
- Не знаю только, господин управитель, придется ли ехать за ней. Иван запнулся. Потом сказал через силу, глядя мимо Фогеля: - У тебя, я слышал, с моей невестой другой уговор вышел. Ежели-де пойдет замуж...
- Молчать! - досадливо крикнул управитель и испуганно оглянулся.
- А чего мне? - как можно беспечнее отозвался Иван. - Я от людей не таю ничего.
Лицо немца как-то сразу посерело. Казалось, он стал меньше, вдавившись в кожаные подушки сиденья. И только напряженный блеск глаз свидетельствовал о том, что творится в его душе.
- Откажись от Анютки, господин управитель, - негромко сказал Иван. Неровня она тебе... Что ей за старого-то идти...
Ответа не было, и тогда, возвысив голос, кержак резко подался к Фогелю, так, что лошадь под ним испуганно вдрогнула всем телом.
- Аль не нужна уж тебе Баба Золотая?!
Немец медленно обратил к нему лицо, прорезанное глубокими морщинами. Казалось, скорбные тени залегли в этих суровых складках. Даже седой парик стал выглядеть как-то траурно.
- Я буду думать... Я завтра скажу тебе...
Приотворив дверь, Тихон прошмыгнул в кабинет управителя. Тот даже головы не поднял. Остановившимся взглядом он смотрел на свои полусжатые кулаки, лежавшие перед ним на столе. Что-то бесформенное, старческое появилось в его ссутулившейся спине, в опущенных плечах.
- Звали-с? - нарушил тишину приказчик.
- Скажи, Тихон, - нетвердым голосом проговорил немец. - Что на свете всего важнее?
- Так это ведь... как кому, - с почтительным смешком сказал приказчик. - Если, примерно, нашему брату, так начальство богопоставленное почитать...
На лице Фогеля появилось выражение досады. Он стукнул по столу своим вялым кулаком и поднялся:
- Самое главное! Что самое главное?! Богатство? Власть? Любовь женская? Что?
- А-а, это-то?.. Тут, Карла Иваныч, по моему разумению, и рядить нечего. Как говорят, крякнешь да денежкой брякнешь - все у тебя будет.
Управитель вышел из-за стола и, покачиваясь, тяжело прошествовал к Тихону. Заговорил, размахивая рукой перед носом приказчика:
- Эта пословица обманывает - здоровье не купишь. Любовь не купишь.
- Не знаю, как насчет здоровья. А касательно любви... Опять же пословка есть: были бы побрякунчики, будут и поплясунчики.
- Какие побрякунчики? - пьяно изумился Фогель.
- А вот эти, - Тихон с радостной улыбкой постукал себя по карману.
Звон монет словно бы несколько отрезвил немца. Он мотнул головой в сторону входа:
- Уйди!
Когда за Тихоном закрылась дверь, Фогель постоял, потерянно озираясь. Нетвердыми шагами прошествовал к клавикорду. Взял с крышки инструмента миниатюру, уставился на портрет налитыми кровью глазами. И вдруг что есть силы хватил его о паркет.
* * *
- Здесь, - сказал Иван, указывая на кучу молодых березок с подвянувшей листвой. И, оглянувшись на управителя, стал отбрасывать деревца в сторону.
Фогель стоял, сложив руки на груди, и ждал. На нем был мундир горного офицера, ботфорты и треуголка. За поясом торчали два пистолета с простыми деревянными рукоятками. На мрачном лице его застыло недоверчивое выражение. Однако, когда среди листвы мелькнули очертания золотой статуи, он весь подался вперед, на щеках выступили багровые пятна. Рука его метнулась к пистолету.
И тут же откуда-то сверху раздался короткий свист. Фогель вскинул голову. На толстой ветви кедра сидел, свесив ноги в ичигах, Алпа. В руке он держал длинный шест с привязанным к нему ножом. Лезвие было направлено на немца.
Вогул укоризненно покачал головой. Не в силах вымолвить ни слова, управитель снял треуголку, трясущимися пальцами достал из-за подклада свернутый лист.
Иван взял бумагу, внимательно прочел, осмотрел подпись и печать. Сунул за пазуху и произнес, обращаясь то ли к Фогелю, то ли к Золотой Бабе:
- Счастливо оставаться.
На берегу лесного ручья сидели Воюпта, Жиляй и несколько вогулов в охотничьей одежде. Все были вооружены луками и копьями. Старый шаман выжидающе поглядывал в сторону бора, тянувшегося вдоль ручья, и по временам чуть запрокидывал голову набок, явно прислушиваясь к отдаленным звукам, напоминавшим потрескивание углей.
Из глубины чащи неслышно появился еще один вогул. Подошел к Воюпте и почтительно доложил:
- Солдаты там. Большой лодка построили. Весла рубят...
Лицо шамана напряглось. Глаза сузились. В его облике появилось что-то хищное - как зверь, учуявший добычу, он жадно вслушивался в цоканье далеких топоров. Медленно сказал:
- Однако, идти нада. С один сторона и с другой сторона.
Оглядел свое воинство.
- Ты, ты, ты... и ты - вокруг идите.
Встал, жестом поманив за собой остальных.
Едва сделали несколько десятков шагов по тайге, шаман вдруг остановился, стал смятенно озираться. Следовавшие за ним вогулы встали, недоуменно глядя на Воюпту.
- Рущ! Рущ! - восклицал старик.
Вернулся назад к ручью, кинулся в одну сторону, в другую. Обескураженно глядя на темную стену бора, с болью проговорил:
- Эй, рущ! Собака пополам рубил, между половинка ходил...
На берегу, усеянном стружками и обрубками бревен, шли приготовления к отплытию. Несколько солдат в синих мундирах увязывали узлы, один из них под руководством Фогеля, распоряжавшегося с берега, устанавливал вырубленные из цельного бревна рулевые весла. Потом сошел с барки и принялся помогать остальным.
Вдруг из кустов тальника, нависавших с яра над полосой гальки, скатилась фигура в красной рубахе.
- Карла Иваныч! Господин управитель, помилуй многогрешного!
Жиляй повалился у ног Фогеля, обняв его сапоги.
Немец с оторопью глядел на кудлатую голову цыгана. В волосах застряли мелкие ветки, трава, какие-то перья. Под замызганной рубахой обозначились острые лопатки, выпирал хребет.
- Ты... ты откуда?..
- От басурманов сбежал, Карла Иваныч. Сюда они идут, вас повоевать хотят.
Сведя брови у переносья, Фогель оглядел берег.
- Ладно, потом с тобой разберусь. Неси вон тот узел в барку.
Когда Григорий оказался на борту судна, ему бросился в глаза продолговатый предмет, обмотанный грубой тканью, лежавший под мачтой. Цыган оглянулся на Фогеля и солдат: они были заняты увязкой последних тюков.
Улучив момент, Жиляй полоснул по мешковине ножом и раздвинул образовавшуюся прореху. На мгновение замер, потом резко сдвинул края ткани. Прошелся по барке, как-то лихорадочно потирая руки и покусывая губу.
Увидев солдат, несущих тюки и фузеи, он бросился к ним, принял сначала поклажу, затем оружие. А когда они вернулись назад, чтобы собрать оставшийся скарб, цыган быстрым движением перерезал веревку, которой барка была привязана к берегу. И сразу встал к рулевому веслу на корме.
Подхваченное сильным течением судно быстро отходило от берега. Жиляй успел несколько раз взмахнуть тяжелым веслом, прежде чем оставшиеся на берегу заметили его бегство. В первое мгновение Фогель остолбенел, затем выхватил из-за пояса пистолет и бросился к воде. Солдаты, ничего не понимая, смотрели то на управителя, то на барку, то друг на друга. Только когда грохнул выстрел, они сообразили, что происходит. Но не бросились вслед за немцем, который, изрыгая проклятия на родном и на русском языках, мчался по берегу вслед уходящему судну.
