Голыми руками мне Князя не взять, должны быть четкие доказательства. А у меня он все время находился сзади, как будто от третьего лица. И трудно, чертовски трудно вытащить его на первый план. Подойдя к зеркалу, с удовольствием отметил, что рожа весьма соответствует моей предстоящей роли. Надо признать, добился я этого без особых усилий. Вот только прическа подводила: аккуратно-короткая, она диссонировала с рожей и поставленной задачей. Но приходилось мириться. Обрить наголо - очень броско и заметно, а сделать патлы длиннее за пять минут не получалось. Ладно.
Я прошел на кухню, первой сигаретой приводя мозги в порядок.
Уткнув черную пипку носа в драный уплотнитель холодильника, Студент, глядя на меня снизу вверх, закатил черные сливы глаз на манер рыбы камбалы. Молча и некрикливо он осуждал меня, хотя, помнится, ночью перед сном я ему что-то давал пожевать.
Но на лирику времени не оставалось. И в темпе переодевшись в чистовский дачный костюмчик и прихватив украденную у Василия Ивановича авоську с тремя пустыми бутылками, я сбежал вниз и тихонько, чтобы не проснулась его ведьма, тренькнул в Юркину дверь. Он открыл, озадаченно глядя на "козырные" джинсы и такую же рубашку.
- Потом, Юра, потом, некогда. Сейчас я на пару дней исчезаю. Ты меня не видел, корми песика и пока ни о чем не спрашивай. - Сунув ему ключи, я решительно закрыл дверь с другой стороны.
* * *
Утро было замечательное. И если бы не перепой и Борькины проблемы, можно было бы вспомнить какого-нибудь Фета. Так думал я, подходя к кротовскому району. На расстоянии трехсот метров я включился в работу, методично и придирчиво осматривая газоны и кусты сквера, неуклонно, однако, двигаясь по заданному азимуту, в то же время боковым зрением наблюдая дислокацию двух или трех бродяжек, занимающихся аналогичным промыслом.
Первой моей наживой оказалась заляпанная клейкая бутылка из-под вина. Она трогательно высунула мне голову из кустарника живой изгороди. Я закинул ее к товаркам в авоську и с превосходством предводителя банды поглядел на конкурентов. Но у одного типа, со злобным взглядом хорька, их было по меньшей мере штук десять, и он в ответ лишь хрюкнул презрительно. А другому до меня вообще дела не было. Глубокомысленно и задумчиво шел он каким-то одному ему ведомым зигзагом и находил эти сволочные пузыри как грибы после дождя. Он внимательно разглядывал очередную находку, потом задирал кверху подбородок, о чем-то сосредоточенно думая или просчитывая денежную сумму, затем, плавно опустив тару в большую спортивную сумку, шел совершать зигзаг дальше. Я прозвал его Гамлетом, размышляющим - быть или не быть... Шишковатился старый большой рюкзак.
А злобный хорек, как я его нарек сразу же, тем временем увел у меня из-под носа бутылку из-под "Пшеничной"; хрустально чистая, она бессильно лежала у меня под носом в трех шагах. Я уже был готов ее поднять, когда с шипением ястреба тот налетел и унес ее в своих когтях, буквально чиркнув по мне курткой.
Теперь я понял, чего мне не хватало. Мне не хватало их запаха. Стойкого, едкого запаха мочи, пота, перегара и каких-то характерных нечистот.
- Отдай пузырь, хорек, - не выдержал я такого хамства.
- А ты вообще линяй отсюда. - Хорек присел, словно готовясь к прыжку. - Это наше место, мы с поэтом его уже год обслуживаем. Понял?
Похоже, что они-то мне и нужны. Я продолжал завязывать узелок:
- Да уж год... Здесь Сашка с Натальей Александровной работали, еще весной.
- Не знаешь, так не ври. Они как в Ташкент по осени слиняли, так и сгинули. Мотай отсюда, а то получишь - родная мама не узнает.
Вот такая содержательная у нас вышла беседа ранним солнечным утром на городском газоне у дома Кротова. Не знаю как собеседнику, а мне она понравилась. Сразу попасть в яблочко удается не часто. Поэтому я, стремясь снивелировать конфликт, протянул ему пачку сигарет.
Пытаясь выщипнуть сигаретину из полной еще пачки, хорек умудрился их перещупать все и был очень удивлен, когда я предложил:
- Да бери все.
- А сам что сосать будешь?
- Да есть еще. Вчера наварился с России-матушки.
- А-а-а, молчу. Вопросы - это дело прокурора. Принимал вчера? - Он сочувственно покачал головой.
- А что, видно?
- Еще бы, рожа як гарный бурак.
- Да, подлечиться бы не мешало.
Он удрученно чмокнул губами.
- Ломбард только в десять открывается, еще два часа терпеть. Эй, галстук, сколько на твоих "котлах"? - окликнул он случайного прохожего.
- Что? - не понял тот, останавливаясь.
- Натикало сколько, спрашиваю.
И, переварив ответ, хорек уныло заворчал:
- Восемь, восемь. Без тебя вижу, что восемь. Канай дальше. - И, уже уныло апеллируя ко мне, констатировал: - Восемь часов.
- Ну и что?
- Так ломбард открывается в десять, "меха" заложить надо. - Он кивнул на сумку с пустыми бутылками.
- Потом сдашь. У меня бабки есть. Где только бухнем? Я ведь, кроме Натальи Александровны да Сашки, никого здесь не знаю.
- Найдем, - лаконично ответил скунс, он же хорек. - Поэт, завязывай, на сегодня все. Корешок вот угощает. Тебя как звать-то?
- Костя.
- Кот, значит. А это - поэт, а меня можно просто Коля. Что брать-то будем?
- Сначала дойдем, а потом посмотрим, выберем.
- Нет, надо здесь решить. Если у тебя много бабок, то в эту сторону. Там дешевая водяра в "комке". А если мало, то магазин в другой стороне, но до него топать надо.
Все это время поэт отчужденно стоял в стороне, в разговор не вмешиваясь, будто его он и не касался вовсе. Стоял и сосредоточенно разглядывал небольшую стайку голубей. Как все произошло, я не заметил. Откуда в его руках взялся этот сложенный обруч наподобие сачка, остается только догадываться. Но четыре глупые птицы уже бились в сетке, навсегда лишенные свободы и, должно быть, жизни.
- Пойдем, что ли, - поторопил я хорька, чтоб не присутствовать при отрывании безмозглых голубиных голов.
- Догоняй, мы на "хлопушке" будем, дома ощипаем, - распорядился хорек, стараясь не отстать. - Ну вот и пожрать сегодня будет. Я с поэтом нормально живу, он у меня трудолюбивый и послушный.
Мне начинала надоедать его болтовня. Хотелось скорее получить информацию об убитом бомже и его подруге. Но форсировать события было опасно. Бродяжка мог замкнуться.
- Вот здесь они жили, наверху.
Мы проходили мимо дома Кротова, и я вроде случайно вспомнил о его чердачных жильцах.
- Было дело. Да только как в конце сентября в Ташкент отвалили, так и с концами. Синяк один знакомый оттуда говорит, что там их не встречал. А ты откуда их знаешь?
- Было дело, - многозначительно ответил я, оценивающе глядя на хорька, словно взвешивая, стоит ли доверять ему нашу тайну, но в нужный момент он перебил меня:
- Это ваши дела, мне ни к чему. Пришли уже. Бери сам угощение.
Я взял две бутылки дешевой водки в стиле Василия Ивановича Васина, и мы, поджидая появившегося вдали поэта, закурили.
- А куда пойдем-то? - повторил я дурацкий вопрос.
- Куда надо, - отрезал хорек.
Теперь, когда водка была куплена и покоилась в его замызганной куртке, он опять стал деловит и дерзок.
- Да пошевеливайся ты, - подстегнул он Гамлета, и мы уже втроем продолжали путь. У меня было ощущение, что играю впустую, бездарно пропивая Борькины деньги и время.
- Короче, чижики, мне с вами не по пути.
- Да ты что, Кот, в натуре, гусей погнал! Скоро придем. - Хорек для убедительности махнул рукой. - Только придется деду Андрею грамм сто пятьдесят отмерить.
Наши три весьма подозрительные фигуры, украдкой преодолев широкий двор инфекционной больницы, углубились в лабиринты хозяйственных построек.
Миновав многочисленные повороты, наконец спустились в подвал гудящей котельной.
"Чудеса, - подумалось мне, - август месяц, а они уголь жгут".
Гефестом оказался маленький кривой старичок, дед Андрей, который без лишних слов достал из добротного письменного стола четыре стакана, уже совсем не пропускающих света. Был он по пояс гол и лишен растительности, зато весь исколот интереснейшими сюжетными полотнами в стиле не то Глазунова, не то Васнецова.
С кучи тряпья, брошенного на широкой панцирной кровати, он согнал даму, велев ощипать принесенную поэтом дичь, потом вытащил луковицу и двумя точными ударами разделил ее на четыре части.
"Когда же эта прелюдия закончится?" - злился я и, торопя события, налил Божьей братии по полному стакану, по-рыцарски уступая свой даме. Синюшка взяла его, жеманно отставив трясущийся мизинец, и выпила, кокетливо улыбаясь мне беззубым ртом. Я за неимением стаканов приложился к бутылке.
- Так что, чижики, искать Саню, значит, не стоит?
- Да ты чё, в натуре, не веришь мне? Скажи ему, батя.
Богатыри, упыри и русалки утвердительно закивали, а молчавший до сих пор мечтательный птицелов, словно проснувшись, изрек:
- Да, это так, а жаль. Наташа была очень чутким человеком. Мне с ними хорошо жилось. Можно было часами рассказывать свою жизнь, они слушали - не то что эти... Николай, иди еще принеси выпить.
