— Когда вы утром проснулись, пассажирки с верхней полки уже не было в купе?
Она сказала — нет, все еще покачивая головой, собираясь объяснить, что нет, я не ошибаюсь, но тогда придется рассказать о мальчике, который поцеловал ее при первой же встрече в бистро напротив кинотеатра «Дантон», рассказать о вещах, причинивших ей боль, которые кому-то могут показаться низкими, некрасивыми, и поэтому она не могла это сделать.
— Я его не видела. Я пошла переодеться в туалет около шести или семи утра, не помню точно. Во всяком случае, когда я вернулась, его не было в купе. Женщина, которую потом задушили, лежала на полке и улыбнулась мне, когда я наклонилась, чтобы уложить в чемодан халат и пижаму. Девушка из Авиньона надевала платье, снятое в темноте. Я об этом помню, потому что мы пошутили на этот счет. Лежа на спине, она никак не могла застегнуть молнию. Потом приподнялась и сказала — ну и пусть, ведь все мужчины спят.
Мужчина в кожанке храпел, даже очень сильно, лицо у него было измученное, усталое. Она решила по его рукам, что это докер или механик, что-то в этом роде. У ног стоял бледно-синий фибровый чемодан с потертыми углами. Кабур не шевелился, и она подумала, что он, скорей всего, наблюдает за одевающейся малышкой с голыми плечами, которая, возможно, была весьма порочной девицей, кто ее знает. Думать так было недостойно и нехорошо. Тот бедный мальчик думал о чем-то другом, это она поняла по его осунувшемуся лицу с выражением отвратительной покорности в глазах, когда он слезал с полки.
— Вас кто-нибудь встречал на вокзале?
— Нет. А что?
— Просто так.
Огромный Грацциано укладывал свою книжечку в карман и, продолжая смотреть на него, она глупо добавила:
— Я хотела бы поделиться своим ощущением. Понимаете, никто из тех, кто был со мной в ту ночь в купе, не мог совершить эту ужасную вещь. Я это чувствую инстинктивно.
Высокий инспектор покачал головой немного смущенный, сказал «спасибо» и взглянул на маленького блондина. Вставая со своего места с отсутствующим видом и с отсутствующим взглядом, тот уже запихивал мохеровый шарф в шотландскую куртку.
Она проводила их до двери.
— Можете ли вы завтра заехать на Кэ д'Орфевр, кабинет 303, третий этаж? — спросил тот, чье имя оканчивалось на «о» и которое она бы снова исказила, если бы произнесла сейчас.
Она кивнула, и он сказал: может быть, она вспомнит еще что-то, другие подробности, словом, даст показания. Он тоже подумает о том, что она им рассказала. И вот, закрыв дверь и прислонившись к ней, она стояла уязвленная, в ярости на саму себя. Но они уже ушли.
Три минуты спустя в дверь позвонили снова. Она уже вернулась в комнату, но не решилась сесть в то же кресло, потому что это породило бы в ней испытанное разочарование. Поэтому легла на диван, закрыв глаза рукой. Встав на звонок, она уже догадалась, что это тот маленький инспектор, сама не зная почему, догадалась сразу, когда рука обнаружила на диване коробочку забытой им головоломки.
Металлическая коробочка, три десятка фишек с номерами, черные на красном фоне маленькие квадратики, перемещая которые, нужно расположить их в определенном порядке, игрушка.
Она снова чуть не потеряла свою домашнюю туфлю, идя по коридору. И прежде чем открыть, взглянула на себя в зеркало у двери. Совсем рядом, в выпуклом стекле, она увидела лицо надзирательницы пансиона, в котором находилась 25 лет назад, потешной женщины с большими черными глазами, широким открытым лбом и длиннющим носом. Она подумала, что немного похожа на Кабура.
Белобрысый инспектор в шотландской куртке с аккуратно завязанным шарфом широко и нагло улыбался, как они это делают все, когда вы им нужны. Он сказал, что забыл кое-что на диване, и по-хозяйски вошел в квартиру.
Она заперла дверь и пошла за ним в гостиную. Он сразу подошел к дивану, поискал, наклонившись, головоломку.
— Она у меня.
И показала металлическую коробочку, не раскрывая руку. Тот подошел к ней, и поскольку она все еще прижимала к груди его игрушку, спокойно посмотрел на нее с притворным простодушием во взгляде, как делают все они, и добавил — извините, я забыл. Потом протянул руку, и она сказала себе: ты должна отдать, это инспектор полиции, ты спятила. Резким жестом протянула игрушку с глупой улыбкой, прекрасно зная, что улыбка глупая, почувствовала тепло его руки, а он продолжал с тем же безразличием и без улыбки смотреть на нее.
— Мы забыли задать вам один вопрос.
Ей пришлось немного отступить, потому что, запихивая коробку в карман, он стоял совсем близко.
— Когда вы покинули купе, жертва тоже готовилась выйти?
— Не знаю. Полагаю, что да. Я им обеим сказала «до свидания» — ей и светловолосой девушке из Авиньона. Думаю, они собирались сойти следом за мной.
— В проходе было много народу?
У него был писклявый голос, куда менее красивый, чем у того, другого, который ждал его внизу в машине.
— Да, много. Но я не стала выходить первой, не люблю толкучку.
— Вы ничего не заметили, что могло бы быть как-то связано с преступлением?
— Кажется, нет.
Она сказала, что еще подумает, что не обращала тогда внимания. Не могла же она предположить, что в купе, которое она покинула, будет задушена женщина и что молодой инспектор придет спрашивать ее об этом.
Тот улыбнулся, сказал — вероятно, и прошел мимо нее в коридор. Перед зеркальцем, висевшим около двери, он остановился, посмотрел на себя, сказал: смешно, какие штуки придумывают, ну и рожа.
Затем сунул руку в карман, где лежала его головоломка. Объяснил, что все повсюду забывает. Спросил: она не такая?
— Нет, не думаю.
Он покачал головой — ладно, вероятно, до завтра, если я буду там, когда вы придете.
— У меня такое впечатление, что от меня мало проку.
Он сказал напротив. И сам открыл дверь.
— Вся история с Кабуром — все-таки что-то новое. Теперь мы едем к нему, посмотрим, сумеет ли он от нас что-нибудь скрыть.
— Вы его подозреваете?
— Кого? — спросил он. — Я? Я никого не подозреваю. Сказать по правде, я очень плохой полицейский, я ненавижу подозревать людей. Предпочитаю приговаривать их всем скопом. Невиновных людей нет. Вот вы, скажем, верите в невиновность?
Она глупо рассмеялась, понимая, что ведет себя глупо с этим парнем, болтающим всякую чушь и не похожим на инспектора, да к тому же явно насмехающимся над нею.
— Вы считаете невинным делом, когда кто-то кому-то помогает снять чемодан, намереваясь затем потискать этого кого-то в коридоре?
Он отрицательно покачал головой и уже со знакомым ей надутым видом спросил: зачем такой красотке понадобилось снимать чемодан?
— Что она хотела взять оттуда?
Элиана Даррэс попыталась вспомнить, снова увидела молодую брюнетку, у которой задралась юбка, когда она поставила ногу на полку, взгляд Кабура.
— Думаю, аспирин.
Он сказал, что это не имеет значения, но что в любом случае невиновных людей нет, разве что в юном возрасте. Потом — все одна мерзость.
Она стояла в дверях, размахивая, как ненормальная, руками. А он пошел, слегка кивнув на прощание головой. После этого она не вернулась в квартиру, не закрыла за собой дверь, а все следила за его фигурой на лестнице глазами прислуги, которую кадрили на балу, ну форменная дура.
Вечером она поужинала на кухне, держа перед собой открытую книгу, которую прислонила рукой к бутылке минеральной воды. По десять раз перечитывала одну и ту же страницу. Написанные там слова никак не могли стереть воспоминания о задушенной из поезда.
Очень черные волосы, очень светлые глаза, тоненькая и длинная фигура, хорошо сшитый костюм. С внезапной, вызывающей удивление, настойчивой, внимательной улыбкой. Жоржетта Тома часто улыбалась, много раз во время поездки. С трудом втащив в купе чемодан, она улыбнулась, сказав «прошу прощения». Потом отказалась от конфетки — улыбнулась: «Вы так любезны». Она сама предложила сигарету Кабуру — опять улыбнулась, — пожалуйста… А утром, склонившаяся над своей полкой, не выспавшаяся, замерзшая сорокасемилетняя женщина, которой невыносимо было думать о том, что ей придется есть одной за кухонным столом, держа прислоненную к бутылке минеральной воды книгу, опять встретила ее внезапно возникшую, неожиданную улыбку и услышала доброе утро, однако, мы приехали.
Бедняжка не знала, что ее ждет смерть, сама эта мысль просто не могла прийти ей в голову. Об этом надо было непременно рассказать инспекторам.
В газете, которую все они читали накануне, было написано, что это не сведение счетов, что ее убили не для того, чтобы обокрасть. О чем она думала, когда ее убивали? О чем думаешь, когда тебя убивают?
Элиана Даррэс вымыла посуду: тарелку, вилку, стакан, сковородку, на которой жарила яичницу. А потом долго стояла в коридоре между комнатой и входной дверью, между сном и еще чем-то и размышляла о том, что было бы лучше не оставаться одной.
