Крепкая рука опустилась девочке на плечо, и, едва не слетев со стула, Катя увидела незаметно подкравшегося ко ней дядю.
- Ты что же это, скотина, делаешь? - тихо и злобно спросил он. - Это что у тебя такое?
Катя вскочила, растерянная и обозлённая, потому что никак не могла понять, почему это её стихи про пароход, про храброго капитана и про девиц могли привести дядю в такую ярость.
- Ты где взяла бумагу?
- Там, - и Катя ткнула пальцем на кровать.
- "Там, там"! А кто тебе, дряни, туда разрешил лазить?
Тут он схватил листки, в том числе и те, где были начаты стихи об отважном капитане, осторожно разгладил их и положил обратно под матрац, в папку.
Но тогда, взбешённая его непонятной руганью и необъяснимой жадностью, Катя плюнула на пол и отскочила к порогу.
- Что вам от меня надо? - крикнула она. - Зачем вы меня мучаете? Я и так с вами живу, а зачем - ничего не знаю! Вам жалко трёх листочков бумаги, а когда в вагонах... так чужого вам не жалко! Что я вас, ограбила, обокрала? За что вы на меня сейчас набросились?
Катя выскочила в сад, забежала на глухую полянку и уткнулась головой в траву...
Очевидно, дяде и самому вскоре стало неловко.
- Послушай, девочка, - услышала Катя над собой его голос. - Конечно, я погорячился, и бумаги мне не жалко. Но скажи, пожалуйста... - тут голос его опять стал раздражённым, - что означают все эти твои фокусы?
Катя недоумённо обернулась и увидела, что дядя тычет себе пальцем куда-то в живот.
- Но, дядя, - пробормотала она, - честное слово... я больше ничего...
- Хорошо "ничего"! Я хотел утром переодеть брюки, смотрю - ни одной пуговицы! Что это всё значит?
- Но, дядя, - Катя пожала плечами, - зачем мне ваши брючные пуговицы? Ведь это же не деньги, не бумага и даже не конфеты. Что я - продавать их буду?.. Мне и слушать вас непонятно.
- Гм, непонятно?! А мне, думаешь, понятно? Что же, по-твоему, они сами отсохли? Если бы одна, две, а то все начисто!
- Это старуха срезала, - подумав немного, сказала Катя. - Это её рук дело. Она, дядя, всегда придёт к вам в комнату, меня выгонит, а сама всё что-то роется, роется... Недавно я сама видела, как она какую-то вашу коробочку себе в карман сунула. Я даже хотела сказать вам, но забыла.
- Какую ещё коробочку? - встревожился дядя. - У меня никакой
коробочки... Ах, ты, цветок бездумный и безмозглый, тяжёлая наследственность! - спохватился дядя. - Это она у меня крем для бритья вытянула. А я искал, искал, перерыл всю комнату! Глупа, глупа! Я, конечно, понимаю: повороты судьбы, преклонные годы... Но ты когда увидишь её у нас в комнате, то гони в шею.
- Нет, дядя, - отказалась Катя. - Я её не буду гнать в шею. Я её и сама боюсь. То она меня зовёт Танькой, то Веркой, а чуть что - палкой замахивается. Вы лучше ей сами скажите. Вон она возле клумбы цветы нюхает! Хотите, я вам её сейчас позову?
- Постой! Постой! - остановил её дядя. - Я лучше потом... Надоело! Ты расскажи, что ты у Славки делала.
Катя сперва покраснела, но потом коротко рассказала дяде, как провела время у Славки, как он подарил ей открытку, мельком упомянула, что Славкин отец через три дня надолго уезжает в Крым (точнее уплывает катером), и Славка, конечно же, будет скучать.
Дядя вдруг разволновался. Он встал, обнял Катю и погладил по голове.
- Ты хорошая девочка, - похвалил её дядя. - С первой же минуты, как только я тебя увидел, сразу понял: "Вот хорошая, умная девочка. И я постараюсь помочь ей в жизни". Мнда! Теперь я вижу, что в тебе не ошибся. Да, не ошибся. Скоро уже мы поедем в Новороссийск. Начальник школы МВД - мой друг. Помощник по учебной части - тоже. Там тебе будет хорошо. Да, хорошо. Конечно, многое... то есть, гм... кое-что тебе кажется сейчас не совсем понятным, но всё, что я делаю, это только во имя... и вообще для блага... Помнишь, как у Некрасова: "Вырастешь, Саша, узнаешь..."
- Дядя, - задумчиво спросила Катя, - а вы не изобретатель?
- Тсс... - приложив палец к губам и хитро подмигнув ей, тихо ответил дядя. - Об этом пока не будем... ни слова!
Дядя стал ласковый и добрый. Он дал Кате пятнадцать долларов, чтобы та их потратила, как ей захочется. Похлопал по правому плечу, потом по левому, легонько ткнул кулаком в бок и, сославшись на неотложные дела, тотчас же ушёл.
Прошло три дня. Повидаться со Славкой Кате так и не удалось - в парк он больше не приходил.
Бегая днём по городу, она остановилась у витрины книжного магазина и долго стояла перед большой географической картой. Вот он Новороссийск! Чёрное море! Недалеко - Геленджик, чуть дальше - Туапсе, потом Сочи, а потом - опустошённая долгой войной Абхазия и за ней Грузия, где совсем недавно ещё правил кровавый диктатор, бывший коммунист-брежневец и после натовский холуй, Шеварнадзе, а внизу, далеко - до Турции, до Болгарии и до Румынии - раскинулось море...
...И волны бушуют вдали...
Товарищ, мы едем далёко,
Далёко от здешней земли.
- Так пелось в старинной красивой песне.
Нетерпение жгло и мучило Катю.
А вот он и север! Охотское море. Угрюмое море, холодное, ледяное. Где-то тут, в лагере, сидит Катин отец. Последний раз он писал из Магадана.
Магадан... Магадан! Вот он и Магадан. Отец писал мало и редко. Но последний раз прислал длинное письмо, из которого Катя, по правде сказать, мало что поняла. И если бы она не знала, что отец её работает в лагерях, где с выпивкой плохо, то Катя бы подумала, что писал он письмо немного под этим делом.
Во-первых, письмо было не грустное, не виноватое, как прежде, а с первых же строк он выругал Катю за "хвосты" по алгебре.
Во-вторых, он писал о том, чем бы сейчас занялся, если бы вдруг вышел на волю.
В-третьих, совсем неожиданно он как бы убеждал Катю, что жизнь ещё не прошла, и что Катя не должна считать его ни за дурака, ни за человека конченного.
И это Катю тогда удивило, потому что она никогда не думала, будто жизнь уже прошла. А если и думала, то скорей так: что жизнь ещё только начинается. Кроме того, никогда не считала она отца за дурака и за конченного человека. Наоборот она считала его и умным и хорошим, но только если бы он не совершал в своей жизни таких жестоких ошибок, то всё было бы, конечно, гораздо лучше!
И Катя решила, что, как только поступит в школу МВД, сразу же напишет отцу. А что это всё именно так и случится - Катя верила сейчас крепко.
Задумавшись и улыбаясь, стояла она у блестящей витрины и вдруг услышала, что кто-то её зовёт:
- Девочка, иди сюда!
Катя обернулась. Почти рядом, на углу, возле газетного киоска, стоял патрульный милиционер и рукой подзывал Катю к себе.
"26-86-36!" - вздрогнула Катя. И вздрогнула болезненно резко, как будто бы кто-то из прохожих приложил горячий окурок к её открытой шее.
Первым Катиным движением была попытка бежать. Но подошвы как бы влипли в горячий асфальт, и, зашатавшись, она ухватилась за блестящие поручни перед витриной магазина.
"Нет, - с ужасом подумала Катя, - бежать поздно! Вот она и расплата!"
- Девочка! - повторил милиционер. - Что же ты стоишь? Подходи быстрее.
Тогда медленно и прямо, глядя ему в глаза, Катя подошла.
- Да, - сказала она голосом, в котором звучало глубокое человеческое горе. - Да! Я вас слушаю!..
- Девочка, - сказал милиционер, - будь добра, сделай услугу. Сходи в магазин за углом и купи мне бутылку кваса. Я тебе деньги дам. Пить очень хочется, а я не могу отлучиться.
Он повторил это ещё раз, и только тогда Катя его поняла.
В каком-то расплывчатом, мутном полузабытьи она взяла купюру, завернула за угол, купила квас и отдала его милиционеру. Потом она направилась дальше, своей дорогой, но почувствовала, что идти не может, и круто свернула в первый попавшийся дворик.
Крупные слёзы катились по её горячим щекам, горло вздрагивало, и Катя крепко держалась за водосточную трубу.
- Так будь же всё оно проклято! - гневно прошептала она и ударила носком по серой каменной стене. - Будь ты проклята, - бормотала Катя, такая жизнь, когда человек должен всего бояться, как кролик, как заяц, как серая трусливая мышь! Я не хочу так! Я хочу жить, как живут все. Как живёт Славка, который может спокойно заходить во все магазины, отвечать на любые вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто, а не шарахаться и чуть не падать на землю от каждого их неожиданного слова или движения.
Так стояла Катя, вздрагивая; слёзы катились, падали на осыпанные известкой туфли, и ей становилось легче.
Кто-то тронул её за руку.
- Девочка, - участливо спросила Катю незнакомая пожилая женщина, - ты почему плачешь? Тебя обидели?
- Нет, - вытирая слёзы, ответила Катя, - я сама себя обидела.
Пожилая женщина улыбнулась и взяла Катю за руку:
- Но разве человек может сам себя обидеть? Ты, наверное, ушиблась, ударилась?
Катя замотала головой, сквозь слёзы улыбнулась, благодарно пожала руку пожилой женщине и выскочила на улицу.
Трудно сказать почему, ей казалось, что счастье её было уже недалеко...
И в этот день Катя чувствовала себе сильной, уверенной. Её не разбило громом, и она не упала, не закричала и не заплакала от горя, когда, спустившись по откосу, она зашла во двор и увидела в саду проклятого старика Якова.
