– Знаете, Агния, я тут подумал… – начал он, как только я замолкла.
– Да, Андрей Эдуардович?
– Не стоит вам этим заниматься. Я позвоню Артему Ивановичу…
– Погодите, почему это – не стоит? – возмутилась я. – Ну, предположим, с первого раза у меня ничего путного выяснить не получилось, но это не значит, что я не сумею докопаться до сути – дайте мне время!
– Агния, дело не в вас, – покачал головой Лицкявичус. – Дело в том, что это становится слишком опасным. Мы не знаем, по какому принципу этот… маньяк выбирает своих жертв, вы же, занимаясь расспросами, рискуете вызвать его интерес!
Я, признаюсь, оторопела. Значит, глава ОМР беспокоится о моем благополучии? Это не его обычные шовинистские штучки, не сомнения в моей компетентности или способностях – просто Лицкявичус боится, что я сама могу привлечь внимание серийного убийцы. И я не знала, радоваться мне такому отношению или огорчаться.
* * *
Несмотря на то что босс совершенно ясно дал понять о нежелательности моего дальнейшего участия в деле, я все же решила попросить Карпухина добиться для меня разрешения на свидание с мужем Юлии Устименко, не ставя в известность главу ОМР. Мне хотелось самой взглянуть на этого человека и понять, что он собой представляет. Если Анатолий Устименко просто стал жертвой недобросовестности следователя, который вел его дело, то я считала несправедливым тот факт, что он сидит в тюрьме, а кто-то другой, находясь на воле, по-прежнему вершит свои черные дела.
– Только будьте осторожны, Агния, – предупредил меня майор. – Постарайтесь не давать Устименко слишком больших надежд на освобождение: в конце концов, мы не уверены в его невиновности. Именно поэтому я не стал с ним встречаться – пока, но, если уж вы так уверены, что разговор с ним может помочь… В общем, дерзайте, но я вас предупредил!
К счастью, мне никогда раньше не приходилось бывать в колонии. В КПЗ – да, самой довелось посидеть почти десять часов[2], но в колонии я оказалась впервые. Скажу откровенно, это место произвело на меня гнетущее впечатление. Исправительная колония номер шесть, находящаяся в Грузовом проезде, как раз то самое учреждение, оказаться в котором вряд ли захочется кому-то в здравом уме. Я вообще считаю, что такие места нужно показывать детям в школе, чтобы они заранее знали, куда их может привести кривая дорожка: уверена, это могло бы наставить на путь истинный большое количество молодежи! Несмотря на то что персонал, включая охранников, вел себя вполне цивилизованно, я двигалась по стеночке, боясь привлечь к себе лишнее внимание. Меня привели в большую комнату, где находилось несколько столов с длинными скамейками. Некоторые из них занимали мужчины в униформе – заключенные, в компании своих посетителей – жен, родителей или приятелей. Сказать, что в подобном окружении я сразу же почувствовала себя неуютно, значило бы не сказать ничего!
Анатолий Устименко оказался именно таким, каким описала его Эльмира Докуева. Небольшого роста, чисто выбритый, с затравленным взглядом голубых глаз, он никак не походил на человека, способного на убийство. С другой стороны, как любит говорить Карпухин, «если бы физиогномика являлась бесспорной наукой, то отпала бы необходимость в любых следственных действиях». Это значит, что никогда нельзя доверять внешности, хотя мое глубокое убеждение состоит в том, что внутренний мир человека и его окружение неизменно накладывают соответствующий отпечаток на его лицо.
Выяснив, кто я такая, Анатолий очень удивился.
– Знаете, – сказал он приятным, хорошо поставленным голосом, который никак не вязался с общим жалким видом заключенного, – меня тут никто не навещает. Мать умерла, а я даже на похоронах не был. Спасибо соседям – вроде бы все сделали как положено… Значит, есть еще и ОМР какой-то? Впервые слышу, честно говоря! Милиции и прокуратуры, выходит, недостаточно?
Он горько усмехнулся.
– Так зачем вы хотели со мной встретиться? Все написано в моем деле.
– Мне, видите ли, хотелось бы получить побольше личной информации, а вот ее-то как раз в деле и нет. Я до сих пор не могу понять, почему именно вы стали единственным подозреваемым в деле об убийстве Юлии, а другие версии вообще не рассматривались?
– Да так ведь легче, верно? – вздохнул Анатолий. – Честно слово, иногда мне кажется, что я ее и убил!
– Кажется? Почему вы так говорите?
– Потому что я хотел это сделать, видит бог!
– Это из-за того, что ваша жена связалась с мужем своей пациентки, да? – уточнила я.
Он кивнул.
– Я ведь, дурак, думал, что все у нас хорошо. Ну, детей нет, так что ж теперь, вешаться? Юля детей не хотела. Насмотрелась на работе на всех этих женщин с патологиями и решила, что рожать сама не станет. Теперь вот думаю, что надо было сразу этот вопрос решать, а так… Остался я и без жены, и без ребенка!
– Какие ваши годы? Вот выйдете, женитесь…
– Женюсь?
На лице Анатолия промелькнуло выражение, истолкованное мной как ужас перед таким невероятным предположением.
– Нет уж, увольте! – воскликнул он. – Да и выйду я отсюда, судя по всему, не скоро.
Карпухин дал мне на этот счет четкие указания, а потому я не стала обнадеживать Устименко, хоть мне этого очень хотелось, так как муж Юлии мне нравился. Может, я и ошибаюсь, но Анатолий, похоже, неплохой человек и попал под жернова правосудия по нелепой случайности, от которой никто не застрахован: недаром же говорится, от тюрьмы да от сумы…
– Значит, – вернулась я к отправной точке, – вы считали ваш брак хорошим?
– Точно. А все остальные вообще думали, что мы с Юлей – идеальная пара, представляете? Но потом появился этот…
– Кстати, – заметила я как бы невзначай, – в деле нет даже упоминания о сожителе вашей покойной супруги. Не знаете почему?
– Понятия не имею. Хотя, с другой стороны, ему-то зачем ее убивать?
– Из-за квартиры, например. Как его звали, кстати?
– Егор, Егор Лычко. Не мог он из-за квартиры Юлю… Конечно, Егор оставил жене и детям свою и переехал туда, где жили мы, а мне пришлось вернуться к матери.
– А почему вы это сделали, Анатолий? – поинтересовалась я. – Ведь насколько я понимаю, квартира принадлежала вам?
– Неправильно понимаете, Агния! – покачал головой заключенный. – Эту жилплощадь оставила мне тетка по материнской линии. Она умерла, и двухкомнатная квартира в кооперативном доме стала моей. Сначала я жил там один, съехав от матери, потом женился на Юле. Когда объявили приватизацию, встал вопрос о том, как ее осуществлять. Юля настаивала на том, чтобы приватизировать жилье на нас двоих, но мама встала стеной. Выходит, права была! В общем, мы приватизировали квартиру в трех равных долях, а не в двух, да и то мама согласилась лишь потому, что надеялась на рождение детей в будущем. Юле это не понравилось, но она, сами понимаете, сделать ничего не могла. Когда Юля закрутила с Егором, она просто поставила меня перед фактом. Она ведь из Казахстана, идти ей больше некуда, а в квартире одна доля все же принадлежала ей. Вот мне и пришлось переехать к матери опять. А с ней случился инсульт – из-за того, что произошло, и она больше месяца в больнице пролежала. Из-за этого меня так легко и повязали, между прочим!
– Как это? – не поняла я.
– Да алиби у меня на время убийства Юли не оказалось, понимаете ли! – развел руками Анатолий. – На работе выходной случился, мать в больнице, и я, естественно, оставался дома один. Вот никто и не смог подтвердить, что я весь день дома просидел – только к матери сходил на пару часов, а потом вернулся и не выходил до утра.
Да уж, отсутствие алиби является серьезным основанием для того, чтобы счесть человека подозреваемым номер один! Однако, насколько мне известно, только по этому основанию осудить его невозможно.
– У вас не нашли ничего, что свидетельствовало бы о вашей причастности к убийству жены, верно? – спросила я.
– Так-то оно так – не нашли, – закивал Анатолий. – Зато обнаружили лекарства, ампулы разные, шприцы и решили, что я и есть самый виноватый! Как я ни объяснял, что моя профессия обязывает держать подобные вещи дома, это, кажется, мало кого интересовало.
Понимаю. Когда-то сама побывала в похожем положении – просто счастье, что нашлись люди, помогли в трудной ситуации! А вот Анатолию Устименко не повезло… Хоть Карпухин и предупреждал меня не болтать лишнего, но я все же решила кое-что рассказать.
– Послушайте, Анатолий, – осторожно начала я, – лично я вам верю. Дело в том, что у нас имеются кое-какие основания считать вас жертвой следственной и судебной ошибки. Возможно, вашу жену убил другой человек.
Устименко поднял на меня широко раскрытые глаза, в которых застыло недоверие, смешанное с робкой надеждой.
– Правда, что ли? – внезапно осипшим голосом пробормотал он.
– Я пока не могу вам сказать ничего определенного, но мне очень нужно узнать, не было ли в окружении Юлии подозрительных личностей.
