нужно будет с ними переговорить. Лично я считаю, что Эйдену нужно кое-что подлечить… возможно, потребуется логопед, чтобы помочь ему восстановить речевые навыки, и кое-какая физиотерапия для ног. Да, и приём у стоматолога необходим. Ещё, возможно, диетолог…
— Ух, как много народу, и все вокруг моего сына бегают! — сказала я. — Слушайте, я понимаю, всё это нужно. Я правда хочу, чтобы он быстрее поправился и смог жить нормальной жизнью, но вы не думаете, что сейчас всё это для него перебор?
— Согласен, — вздохнул доктор Шаффер. — Думаю, процесс адаптации к нормальной жизни будет медленным и долгим. Всё сразу сделать не получится. Для начала, я считаю, Эйдена нужно показать врачам физиотерапевтического отделения йоркской больницы, причём перед этим придётся сделать рентген. — Он помедлил. — Но там всё равно очередь. Я могу помочь составить для него диету, а через несколько недель мы посмотрим, как идут дела. И ещё… Эйден ведь был признан умершим. У него нет ни удостоверения личности, ни паспорта.
— У меня есть свидетельство о рождении, — возразила я.
— Как и свидетельство о смерти, — продолжал доктор Шаффер. — Я тут не специалист, но знаю, что поначалу может быть много сложностей. Во всех документах и данных на Эйдена сейчас указано, что он умер, и это будет замедлять все процессы. Но несмотря на это мы здесь сможем проверить его зрение, слух и жизненно важные показатели, а после этого, когда разберётесь с документами, сможете уже записаться на приём к любому стоматологу, окулисту и физиотерапевту.
Я выпустила из рук истерзанную ткань:
— Спасибо, большое спасибо! Можно теперь зайти к нему?
Мне нужно было побыть с ним несколько минут перед тем, как звонить родителям Роба. Эгоистично это было или, напротив, вполне разумно — я в то время не знала да и знать не хотела. Я не особо думала о своих чувствах, а защищала своего сына. Меньше всего ему были нужны толпы исполненных благих намерений посетителей и врачей. Я следовала за Шаффером и Стивенсоном по коридору, избегая пристальных взглядов снующих туда-сюда медсестёр, и впервые заметила, что в отделении находились и другие дети. Проходя мимо палат, я старалась не глазеть внутрь, но через открытые двери я успевала увидеть хихикающих ребятишек и их отцов, корчащих им смешные рожицы. На руках и ногах у детей был гипс. Сломанная конечность — обычная причина пребывания ребёнка в больнице. Вернувшись в школу, они соберут на своих повязках подписи и дурацкие рисунки всех своих друзей и станут рассказывать прикольные истории («…а потом соседский доберман погнал меня к забору, и я почти уже перелез, но тут джинсами за что-то зацепился и ка-ак шмякнулся на землю!») и хвастаться шрамами. Какое-то время они будут вести себя особенно шумно и весело, поймав кураж после своего счастливого спасения от «смерти». Но только не мой сын.
— Ну что, Эйден? — Входя в палату, я постаралась сохранить в голосе бодрые и весёлые интонации. Эйден сидел, привалившись спиной к спинке кровати и держа в руке кружку с соком, который отпивал маленькими глотками. Я подошла к кровати и, придвигая стул поближе к ней, пресекла ещё один порыв зарыдать и откашлялась. Я была полна решимости прекратить думать о том, через что ему пришлось пройти. Всё, больше не могу и не буду. — Тебе уже, наверно, люди осточертели, постоянно мешают мультфильмы смотреть! — На этот раз я позволила себе повнимательнее взглянуть на него, не упуская ни одной детали: пышные тёмные ресницы, щуплые плеч, густые прямые волосы. Они наконец слились с тем образом темноволосого мальчугана с царапинами на коленках и улыбкой на лице, сохранившимся в моей памяти. Выражение его лица сейчас было спокойным и безмятежным, а все движения он совершал не спеша: медленно поворачивал голову, моргал, ставил на прикроватный столик кружку.
Малышка у меня в животе снова засучила ножками. Мне очень захотелось взять руку Эйдена и положить её на живот, чтобы он почувствовал сам, но вместо этого я прижала к животу лишь свою:
— Это твоя младшая сестра говорит тебе привет. Видишь, как много людей хотят с тобой поздороваться! Знаешь, я бы пришла пораньше, но я не знала, где ты был. Прости меня, Эйден. Мне так жаль, что я этого не знала. Но теперь я всегда буду это знать, обещаю! Всё у нас с тобой наладится. Мы вместе всё сделаем, ты и я. Мы снова будем одной командой, как тогда, когда жили у бабушки в доме, помнишь? Мы с тобой боролись с преступностью: ты был суперменом и, естественно, носил плащ, а я была твоим помощником, и тебе каждый раз удавалось сделать так, чтобы злодеи не улизнули. Мы снова займёмся злодеями, обещаю!
Это всё, на что хватило моей бодрости — дольше моя маска не выдержала бы. Следующие пять минут мы с сыном просто смотрели мультики. Я опустила руку на кровать рядом с ним — в этот момент он стрельнул глазами на мой жест, но не вздрогнул и не отшатнулся. Тем не менее я пока не решалась прикоснуться к нему.
Я тогда подумала: он ведёт себя удивительно хладнокровно. Да, врачи уверяли, что он в шоке, но он вовсе не казался мне шокированным или напуганным. Он выглядел вполне уверенным в себе и держался совершенно непринуждённо, игнорируя всех и устремив всё своё внимание только на то, что для него сейчас имело наибольшее значение: на мультфильмы. Ну а кто бы стал его винить? Он сильно пострадал от рук какого-то взрослого — так зачем ему после этого общаться с другими взрослыми? Я была далека от мысли, чтобы обвинять его в отсутствии желания общаться с кем-либо из нас.
От чар, под действием которых я оказалась в этой тихой палате, меня освободил Джейк:
— Эмма, солнышко, нужно им позвонить.
Я кивнула. Который час? По-моему, я уже несколько часов не смотрела на часы на телефоне. Отдала Джейку сумочку и забыла обо всём. Нетвёрдой походкой я пересекла палату и взяла у него сумку. Убрав волосы с липкого лба, я нашарила телефон в недрах сумки: было почти семь. Мы провели здесь чуть менее трёх часов. В это время Соня и Питер обычно садились поужинать на кухне своей гостиницы. Питер был высок и широкоплеч, как и Роб — телосложение боксёра, в молодости бокс
