отпустили. Старший патруля пригрозил, если в следующий раз у меня не будет приглашения, меня не будут слушать, сразу оштрафуют, а для острастки всыпят горячих.
Патруль, словно почетного гостя, проводил меня до границы района, а потом, для острастки, дал под зад. Я разозлился на фифу. Ведь знала, сучка, что нужно приглашение, но не позаботилась, а наоборот, требовала, чтобы вновь приходил. Еще я понял, что фифа искусно выведала все обстоятельства моей непутевой жизни. Я поразился, что умудрился не рассказать о моих школьных проблемах и мифическом отце Бенке. Просто удивительно. Бесенята-алимчики весь вечер умоляли меня, чтобы я назвал фифу госпожой, но я не поддался шантажу. Зеркальное отражение фифы зорко следило, чтобы бесенята не шалили, а упрашивали меня, а когда им не удалось меня уговорить, отходила хлыстом, по её разумению, самых нерадивых. Бесенята-алимчики потирали вздувшиеся рубцы и роняли крупные слезы. От фифы я пошел ночевать не домой, а к мамке Юлии. С ней было гораздо проще, она не заигрывала со мной, а сразу набрасывалась на меня.
Так моя жизнь стала протекать в трех локациях: дома, у мамки Юлии и у фифы.
Наши встречи с фифой стали регулярными. Она взяла в управе многоразовое приглашение, и я без опаски стал посещать элитный район города. Она ничего не просила, но я не мог явиться с пустыми руками. Я приносил, помимо кофе, еще и чай, дорогие конфеты, бельгийский и немецкий шоколад, печенье. Фифа не благодарила, а взглядом показывала, где положить, – как правильно назвать, – подношенье или подарки? Не знаю, не могу определиться. Каждый раз она одевалась по-другому и ни разу не повторилась, выглядела очень сексуально, но была так обжигающе холодна, что я боялся к ней притронуться. Рядом крутился Сергей Петрович, который, улучив минуту, когда фифа оставила нас одна, шепнул: «больше сюда никогда не приходи! Тебя заманивают в ловушку. Беги отсюда».
Но было поздно. Я, как муха, запутался в паутине фифы, и, стоило мне дернуться, паутина еще крепче обвивала меня. Бесенята-алимчики совсем осмелели и ходили на головах, а зеркальная фифа, всегда присутствовавшая на наших встречах, изредка грозила плеткой не в меру расшалившемуся отродью.
Каждая встреча означала неспешное путешествие по квартире второго этажа. Квартира была обставлена очень минималистично. В каждой комнате был столик с двумя маленькими креслицами и обязательно зеркала во всю стену. Мне даже стало интересно, где фифа спит. Ни в одной из комнат, где пришлось побывать, не было намека на кровать.
Сергей Петрович подавал нам чай с бутербродиками. Мне стало жалко фифу, которой приходилось питаться одними бутербродиками, но при этом умудрялась прекрасно выглядеть. Но я отвлекся. Во время чаепитий фифа вела со мной вкрадчивые беседы. Эти беседы сводились к тому, что у меня, оказывается, в жизни есть предназначенье, о котором не догадывался, зато о нём знала фифа. Она решила приложить все усилия, чтобы я его выполнил. На мой прямой вопрос – что это за предназначенье, фифа ответила уклончиво «со временем узнаешь». Такой ответ меня не устраивал, и каждый раз при встрече задавал этот вопрос об этом предназначении. Из этого щекотливой ситуации она вывернулась, как настоящая женщина. Она неожиданно уселась ко мне на колени, обдав кружащим голову запахом свежего женского тела, стала кусать за мочки ушей и шептать возбуждающим голосом: «разве ты не веришь мне, разве ты не веришь?». Прежде чем у меня сработал хватательный инстинкт, она гибким движением спрыгнула с моих колен и стала надо мной. Её зеркальное отражение звучно щелкнула хлыстом. Бесенята-алимчики в ужасе попадали на пол и прикрыли уши лапками. Фифа, возвышаясь надо мной, как статуя, властно произнесла:
– Алимчик! Мне надо верить. Ты должен повиноваться.
Бесенята-алимчики на коленках подползли ко мне и стали дергать слабыми лапками: «верь ей, верь ей». Я был ошеломлен таким резким переходом, и безропотно согласился.
С каждым приходом к фифе я продвигался по квартире второго этажа. У меня сложилось впечатление, что это не квартира, а критский лабиринт, в котором могла разобраться только его устроительница, – фифа. Частенько, когда поднимался на второй этаж, фифа завязывала мне глаза, и вела за руку. Бесенята-алимчики шепотом подсказывали, чтобы я не оступился и не расквасил лоб. В одном из посещений, фифа привела меня в зал. Когда она сняла повязку с глаз, я осмотрелся вокруг и был поражен. На стенах были черные зеркала, на потолке – фальш-окно с изображением ночного неба с крупными звездами. Изображение ночного неба менялось, иногда это было небо северного полушария, иногда южного, а иногда – месячные изображения ночного неба. Посредине зала стояло нечто вроде небольшого алтаря с большими черными свечами, и были разбросаны кресла-мешки. Бесенятам-алимчикам вход был запрещен, сюда могла входить только её зеркальное отражение. Она всегда стояла за правым плечом своей хозяйки и многозначительно поигрывала хлыстом. Фифа зажигала черные свечи, когда приводила меня в зал, и струился ароматный дым, вгонявший в меня транс, а она шептала, шептала и шептала. Из шепота я понимал только одно слово «предназначенье». Я сидел, одурманенный, а фифа вилась вокруг меня с зеркальной подружкой. Когда свечи прогорали, усталая фифа усаживалась на кресло-мешок, вытягивала босые ноги и приказывала:.
– Разотри мне ноги.
Я осторожно касался алебастровой кожи, обжигавшей холодом, согревал своим дыханием и начинал растирать. Сначала пальцы, потом ступни, щиколотки, голени и бедра. В первый раз я хотел двинуться дальше, чтобы залезть в стринги, но зеркальная фифа предостерегающе щелкнула плеткой, а фифа утомленно произнесла:
– Алимчик, не будь шалунишкой! Я не твоя пожилая любовница, у которой ты проводишь ночи.
Несмотря на тяжелую и плохо соображающую голову, я удивился, как она узнала о мамке Юлии, а фифа лениво потянулась:
– По запаху тела и по дешевым духам. Возможно, твоя подруга была проституткой. От неё пахнет слишком многими мужчинами.
Я хотел обидеться, мне нравились духи мамки Юлии, но промолчал. Крыть было нечем. По инет-роликам у мамки Юлии было много партнеров.
Фифа потянулась и строго сказала:
– Брысь отсюда, я слишком сильно устала. Больше приходить ко мне не надо. Придешь, когда выполнишь свое предназначенье.
Я так и не понял про своё предназначенье, но не стал переспрашивать; знал, что фифа не ответит, и ушел. Благодаря бесенятам-алимчикам я не заплутал в лабиринте этой квартиры. Они были грустными, боялись, что я не смогу выполнить неизвестное предназначенье, от которого напрямую зависело их призрачное существование в зеркалах второго этажа. Бесенята-алимчики всхлипывали, терли лапками грустные мордашки и с надеждой смотрели на меня. Зеркальная фифа щелкнула бичом и на прощанье махнула рукой.
На первом этаже меня перехватил Сергей Петрович. Отставной федеральный судья осунулся, стал вдвое
