— О, очень умно. Теперь понимаю.
— А пришил его для того, чтоб не стал колоться перед легавыми. Чтоб не вякнул лишнего, усек? Ну и потом все мы, конечно, знаем, что это ты прикончил его.
— Да. Хорошо.
— Что это значит — хорошо?
— Ну раз ты говоришь, что это я его убил, значит, я.
— И кончай строить из себя умника.
— О'кей.
— И кончай стучать зубами, понял?
Когда произошла эта история с машиной, я весь взмок от страха и напряжения. Шоколадками Багз со мной не поделился, и я чувствовал себя продрогшим, голодным и вымотанным вконец. А зубы все продолжали стучать. И тогда я крепко-крепко сжал челюсти, и они вроде бы перестали. Было уже около четырех или пяти, и мы уже въехали в Лос-Анджелес. И тут я задался таким вопросом: отчего это он меня не убивает? Ведь он получил все, что хотел. Машину, костюм, дождевик, даже немного бабок. Я ему больше не нужен. И тут в животе у меня так все и опустилось, и я понял: он собирается убить меня. Весь вопрос только в том — когда. Он сидел рядом, изредка косился в мою сторону, револьвер лежал у него на коленях. И я понял — он сделает это, как только машина остановится. И вот, когда мы подъехали к перекрестку, я проскочил на красный свет. Багз оскалился, точно бешеный пес:
— Ты что, сдурел, ехать на красный?
— Я не заметил.
— Я же сказал, кончай строить умника.
— Да честное слово, не заметил!
— Хочешь, чтоб нас копы остановили, да?
— Но если человек просто не заметил, что красный, на кой хрен он будет останавливаться?
— Не забудь остановиться на следующий.
— Конечно. Само собой.
Следующий перекресток я проскочил на скорости семьдесят миль в час, и он начал орать как безумный и тыкать в меня стволом. Но выстрелить на этой скорости боялся. Зато у меня было зеркало заднего вида. А у него не было. И я углядел в этом зеркале яркий такой огонек. Сперва один, потом за ним показался второй. А за ним еще один. Я продолжал мчаться со скоростью семьдесят, но они догоняли. Перед следующим перекрестком я маленько сбросил газ — притворился, что собираюсь остановиться. И почувствовал, как Багз весь напрягся и приподнял ствол. Сбросив скорость до сорока, я резко ударил по тормозам и вывернул руль. Машина завертелась, как волчок. И тут грянул выстрел, и мне показалось, что все в салоне взорвалось. Но он свалился на пол и стрелял не прицельно. Не помню, ударил я его или нет. Но хорошо помню, как распахнул дверцу и выпрыгнул из машины. Внутри, в машине, продолжали греметь выстрелы. Снаружи, на улице, с воем сирен подъезжали и останавливались мотоциклы, и все трое полицейских тоже начали палить. Я побежал, затем вдруг провалился. Но не упал, а продолжал лететь куда-то. Потом меня подхватила вода и понесла, точно щепку. Я пытался встать, ухватиться за что-нибудь. Но не мог. Затем вдруг все погрузилось в черную тьму, и я чувствовал лишь одно — что падаю, падаю куда-то. А потом грянулся о камни, да так, что, показалось, позвоночник переломился пополам. А вокруг журчала и бежала вода, и я вслепую стал шарить руками, пытаясь понять, где оказался.
То была канализационная труба.
Таких по всему городу полно. Одни совсем маленькие, керамические, другие большие, из бетонных блоков. Все они проходят под улицами и предназначены для стока вод во время ливней. И в асфальте специально проделаны колодцы, чтоб можно было спуститься и прочистить, если засорилось, а вдоль тротуаров попадаются зарешеченные такие отверстия, которые забирают воду. Я знал, что колодцы снабжены железными скобами, чтобы случайно свалившийся сюда человек мог выбраться наружу, но не видел их. И насколько широка эта труба, тоже не знал. Но догадывался, что, может, фута три или около того. В лицо все время хлестала вода. И я ловил ртом воздух, всякий раз заглатывая при этом галлоны воды, потом отплевывался, и все начиналось сначала.
Сколько все это продолжалось — точно не скажу. Может, час, а может, как мне теперь кажется, всего минуту. Потом впереди забрезжил серый свет, и футах в четырех-пяти от себя я увидел решетку еще одной водозаборной трубы. Протянул руку и хотел ухватиться за нее, но поток не давал, отталкивал. Рука сорвалась, и меня понесло дальше по черной трубе. Я продолжал хватать ртом воздух, задыхался, кашлял, но голова уже начала работать. Я сообразил, что где-то впереди должен быть еще один колодец и что я просто не имею права его пропустить. Надо успеть ухватиться за скобы… Но искал я его справа, там, где видел предыдущий, а он оказался слева, и я снова пролетел мимо. Затем пропустил еще два и начал орать. Пусть жизнь моя была никчемной и жалкой, однако не хотелось заканчивать ее здесь, тонуть, как крыса, в канализации. И хотя рот у меня был полон воды, я завопил что было мочи, как какой-то маньяк.
Снова увидел впереди свет и изготовился. Только на сей раз то был не колодец. То был большой квадратный коллектор, куда впадала моя труба. И тут я забарахтался, и дышать стало легче, и спина моя больше не колотилась о трубу, потому как тут было куда просторнее. Я поднял голову и увидел, что надо мной фута на два воздуха. Но радоваться было рано, и вскоре я понял почему. Вода с ревом хлестала из труб и собиралась в большом бассейне. И уровень ее повышался прямо на глазах. Так что и тут воздуха скоро не будет. Я уже не орал. Сдался. Меня несло вперед, точно тряпичную куклу, а мне было глубоко плевать.
Вскоре что-то царапнуло за нос. Я поднял руки и едва не окочурился от страха. Потому как увидел, что потолок нависает в каких-то шести дюймах над головой. Рев воды усилился, и я понял, что приближаюсь к очередной трубе. Понял, что дела мои совсем плохи, собрался, вдохнул как можно больше воздуха. Ударился головой и тут же глубоко нырнул, чтоб обойти препятствие. И оказался в совсем узенькой трубе. Спина все время цеплялась за что-то, а я знай твердил про себя одно: "Ты не должен дышать, не должен!" Жить мне оставалось считанные секунды, насколько хватит воздуха в легких, и я это очень отчетливо понимал. И вдруг почувствовал, как сдавило горло. Как тогда, в фургоне, когда мы съезжали с холма. Потом ударился животом и тут, помимо воли, открыл рот. И сделал вдох. И в рот попал самый настоящий чистый воздух. Я открыл глаза. Кругом было темно, но вдалеке мерцали огни уличных фонарей. Меня прибило течением к бетонной стене. Кругом бурлила и шумела вода, а примерно в двадцати футах виднелось круглое черное отверстие. И я понял, что меня просто выбросило из сточной трубы. И прежде чем вырубиться, я сообразил, что попал в реку.
Не стану подробно рассказывать, как мне удалось выбраться оттуда, о том парне, который проезжал в машине, заметил меня и остановился. А потом отыскал кусок резинового шланга и бросил мне конец. Вытащил, привез к себе домой, закутал в одеяла, открыл банку горячего супа, а потом угостил еще кофе с молоком и уложил в постель. Нет, если рассказывать о нем слишком долго, вы еще, пожалуй, догадаетесь, кто он такой. И тогда у него будет куча неприятностей, больше, чем стоит вся моя никчемная жизнь. К тому же я хотел рассказать вам совсем о другом. О том, что произошло утром, когда он вошел в маленькую комнатушку, где я спал, присел рядом на кровать и у нас состоялся разговор по душам. Кстати, он прежде всего сообщил, что его жена с ребенком уехали на уик-энд к каким-то родственникам. И тут я понял — этим самым он дает мне понять, что разговор будет строго между нами и что о нем не должна знать ни одна живая душа. А потом он спросил:
— Как твое имя?
— Бад. Бад О'Брайан мое имя.
— Забавно! А я думал, ты Конли.
— С чего вы взяли?
— Да был такой заключенный по фамилии Конли. Как раз вчера бежал. А по метке на твоих штанах я понял, что ты и сам из тюрьмы, верно?
— Ну допустим…
— Хочешь почитать, что про тебя пишут, Конли?
— Да, не мешало бы.
Он вышел, а потом вернулся с кипой газет, и в каждой на первой странице красовались новости обо мне и Багзе. Там подробно расписывалось, как мы с Багзом спрятались в фургоне для перевозки мяса, убили водителя, потом убили еще одного парня. Забрали его машину, а потом участвовали в перестрелке с полицейскими, и, оказывается, Багз ранил одного копа. Но в конце концов они его все-таки схватили. А мое тело смыло в канализацию, причем в том, что это был именно я, никто не сомневался — как раз перед тем, как я провалился, один из полицейских узнал меня. Короче, прочитал я все это и заговорил. И рассказал своему спасителю то, о чем уже знаете вы. И при этом особенно упирал на тот факт, что никого я не убивал. Чтоб он поверил, что это правда, а ведь то и была самая чистая правда. Он выслушал меня, помолчал немного. А потом и говорит:
— Примерно так я и думал. Особенно когда прочитал в отчетах, за что сидел Каленсо и за что — ты. Ладно, пусть будет так. Я тебе верю. Нет, честно, я действительно тебе верю. Ты никого не убивал. И ты мертв. А что касается копов, то они твердо убеждены, что ты погиб, утонул. А это в свою очередь означает, что сегодня, в воскресенье, ты, фигурально выражаясь, можешь начать новую жизнь. Ну а что дальше? Что собираешься делать с этой своей новой жизнью?
