— Почему же?
— Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось, не придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое может случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области, может случиться с кем угодно.
— А что случилось с ним в Иллинойсе?
Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:
— Он все еще ведущая фигура в вашей области?
— Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в таком невзрачном колледже, как Монтевиста.
— Почему?
— Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
— Или как причесывает их его жена?
— Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не люблю пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить о Педро Доминго, по другому — Сервантесе. Если у вас есть еще вопросы, пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе…
— Откуда у него это имя — Сервантес?
— Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне казался донкихотским типом.
Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:
— И вы послали его к Таппинджеру?
— Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро отправился в Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень способная к языкам.
— Кто это сказал?
— Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он привез ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили пьесу Сартра «Нет выхода», а она никогда до этого не видела ни одной постановки на французском языке на современную тему. Педро находился там, он влюбился в нее с первого взгляда.
— Откуда вы знаете?
— Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые сонеты, которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была очень хороша, одна из ярких блондинок, и очень молода, не больше шестнадцати или семнадцати.
— Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще очень красивая.
Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в зале.
— Вы утверждаете, что знаете ее?
— Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.
— Ничего не понимаю.
— Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он решил жениться на ней семь лет назад — возможно, в тот вечер, когда смотрел пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда или впоследствии?
Бош подумал над вопросом.
— Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была одна из тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.
— Подобно Данте и Беатриче?
Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:
— Вы читали Данте?
— Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами, как Данте смотрел на Беатриче.
— Кто на свете мог это сказать?
— Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?
— Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она авторитет в отношении Данте и Беатриче.
— В самом деле?
— Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс играли в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и идеальная девушка. У них были очень нежные платонические отношения, прежде чем реальная жизнь взяла над ними верх.
— Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.
— Бесс?
— Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали, что реальная жизнь взяла над ними верх?
Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.
— Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый в Ассоциации Современных Языков знает эту историю. Бесс была второкурсницей, изучавшей французский в Иллинойсе, а Тапс — подающим надежды молодым ученым на факультете. Они оба довольствовались этими платоническими отношениями. Они были как Адам и Ева до своего падения. Это может казаться романтическим преувеличением, но все было так. Я был при этом.
Затем реальная жизнь просунула свою отвратительную голову, как я сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут началась запутанная история. В те дни иллинойское заведение было пропитано пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского отделения обрушилась на самого Тапса и буквально устроила на него охоту. То же делали и родители Бесс. Это была парочка буржуазного воспитания из Оук-Парка. Итогом всего этого было то, что администрация уволила его за аморальное поведение и отправила в ссылку, — преподавать в Монтевисте.
— И он пребывает в ней до сих пор?
Бош кивнул головой:
— Двенадцать лет. Это много времени, чтобы заплатить за такое незначительное прегрешение, кстати совершенно обычное. Учителя женятся на своих студентках очень часто, с пистолетным аккомпанементом или без него. Тапс, по моему мнению, сделал вполне реальный шаг и почти разрушил себе всю жизнь. Но мы углубились куда-то далеко в сторону, мистер Арчер. Молодой человек взглянул на свои часы. — Уже половина второго, а у меня встреча со студентами.
— Отмените ее и пойдемте со мной. У меня более интересное свидание.
— Да? С кем?
— С матерью Педро.
— Вы шутите?
— Мне даже хотелось бы, чтобы это было так… Она прилетела из Панамы сегодня утром и остановилась в отеле «Беверли-Хиллз». Мне может понадобиться переводчик. Как на этот счет?
— Конечно. Мы поедем лучше на двух машинах, чтобы вам не пришлось везти меня обратно.
Мы с Бошем встретились в вестибюле отеля. Я на несколько минут опоздал, и служащий сказал нам, что нас уже ждут.
Женщине, которая провела нас в гостиную номера люкс было около пятидесяти, все еще красивая, несмотря на ее золотые зубы и круги под глазами. Она была одета во все черное. Мускусный запах духов обволакивал ее, создавая какую-то ауру растраченной сексуальности.
— Сеньора Розалес?
— Да.
— Я частный детектив Лу Арчер. Мой испанский не очень хорош. Полагаю, вы говорите по-английски?
— Да, я говорю по-английски. — Она вопросительно посмотрела на молодого человека, сидящего рядом со мной.
— Это профессор Бош, — сказал я. — Он был другом вашего сына.
С внезапно проявившейся эмоциональностью она протянула каждому из нас руки и усадила по обе стороны от себя. У нее были руки рабочей женщины, шершавые, покрытые въевшейся копотью. Она говорила на хорошем, но каком-то тяжелом английском языке, будто заученном.
— Педро рассказывал о вас, профессор Бош. Вы были очень добры к нему, и я вам благодарна.
— Он был лучшим студентом из тех, которых я когда-нибудь имел. Я сожалею, что он умер.
— Да, это большая потеря. Он мог бы быть одним из наших самых больших людей. — Она обернулась ко мне. — Когда они выдадут его тело для погребения?
— В течение одного-двух дней. Ваш консул организует доставку его домой. Вам действительно незачем было приезжать сюда.
— Так говорил и мой муж. Он говорил, что я должна держаться в стороне от этой страны, что вы арестуете меня и заберете мои деньги. Но как вы можете это сделать? Я — панамская гражданка, и им же являлся мой сын. Деньги, которые дал мне Педро, принадлежат мне.
Она говорила с каким-то вызывающе-вопросительным видом.
— Принадлежат вам и вашему мужу.
— Да, конечно.
— Вы давно замужем?
— Два месяца. Чуть больше двух. Педро согласился на мою свадьбу. Он сделал нам свадебный подарок в виде виллы в Ла-Кресте, и сеньор Розалес, мой муж, и он подружились и стали добрыми друзьями.
Казалось, она пытается оправдать свое замужество, будто она подозревала связь между ним и смертью сына. У меня не было сомнения, что это был брак по соглашению. Когда вице-президент банка, в какой бы то ни было стране, женится на женщине средних лет с сомнительным прошлым, то для этого должны существовать веские деловые причины.
— А были они коллегами по бизнесу?
— Педро и сеньор Розалес? — Она надела на себя маску полной глупости, подняла руки и пожала плечами: слегка похоже на то, когда торгуются: — Я ничего не понимаю в бизнесе. Тем более замечательно, что мой сын был так удачлив в этом. Он понимал, как работает биржа — вы зовете это Уолл-стрит, не так ли? Он сохранил деньги и удачно их вложил, — произнесла она завороженным голосом.
Она, должно быть, подозревала правду, потому что добавила:
— Ведь это ложь, что Педро убит гангстерами?
— Я не знаю, сеньора, правда это или нет. Убийца еще не пойман.
Бош вставил:
— Вы сказали, что сомневаетесь, что это было гангстерское убийство?
Сеньоре Розалес это понравилось:
