Мужчина, одетый в разорванную рубаху, лежал на спине возле подоконника, головой к окну, ногами к двери. С того места, где стоял Девяткин, была видна левая половина лица покойного, распухшего от побоев, исполосованного опасной бритвой. Если пройти по кровавому следу, окажешься в длинном коридоре, а потом в кухне.
Видимо, именно здесь театрального актера Бориса Свешникова полоснули бритвой по лбу чуть выше бровей. На кафельных плитках пола и на пластиковой поверхности кухонного стола брызги засохшей крови, на белой двери отпечаталась ладонь Свешникова. Раненый актер кинулся в прихожую, попытался выскочить на лестничную площадку, но не успел справиться с замком и цепочкой – руки были скользкими от крови, а колени дрожали от жуткого, нечеловеческого страха. Здесь же, в прихожей, Свешников, вероятно, получил несколько ударов по лицу и в корпус. По следам на паркете видно, что он упал возле двери и пытался встать. А поднявшись, бросился в комнату, собираясь разбить окно кулаком и позвать на помощь, но убийца настиг его и ударил по голове. Свешников повис на занавесках, надвое сломав деревянный карниз, упал на пол и больше не встал.
Разбросанные по полу бумаги с печатным текстом и битое стекло залиты кровью. Девяткин взял с письменного стола пожелтевшую от времени открытку и прочитал вслух текст:
«Дорогой мой Боря. Даже не верится, что сегодня тебе стукнуло полтинник и еще пять. Я обнимаю тебя и спешу поздравить с творческим совершеннолетием. Теперь ты на себе знаешь, что самое трудное – прожить первые пятьдесят пять лет. Дальше будет легче. Я не стану перечислять роли, которые ты блистательно сыграл в театре и кино. Каждый вылепленный тобой образ стал открытием даже для меня. Дорогой мой, большинство великих актеров сумели раскрыть свой творческий потенциал именно после пятидесяти пяти. Поэтому я надеюсь, что твои лучшие работы еще впереди, они ждут тебя. Поздравляю, дорогой. Желаю здоровья, а таланта тебе не занимать. Вечно твой друг Сергей Лукин».
– Это тот самый режиссер? – спросил старший лейтенант Лебедев. – Ну, который погиб в автомобильной аварии?
– Тот самый, – кивнул Девяткин. – Кстати, я звонил директору театра. Он сказал, что многие годы Свешников поддерживал дружеские отношения с главным режиссером театра Сергеем Лукиным и очень переживал его кончину. Неделю не мог выйти на сцену. Еще директор сказал буквально следующее: «Других друзей у Свешникова, кажется, не было. Но было много собутыльников».
– Значит, причиной убийства, по вашему мнению, стала бытовая ссора? – снова влез с вопросом Лебедев.
– Я версий еще не выдвигал.
– Но как же иначе? Початая бутылка водки на кухонном столе. Значит, ночной гость и Свешников выпили. А дальше все как обычно. Заспорили. Собеседник артиста схватился за опасную бритву. Потом вытащил что-то острое, предположительно нож, и поставил в споре последнюю точку.
– Ты растешь на глазах, – ухмыльнулся Девяткин. – Даже початую бутылку на столе заметил. Но, обрати внимание, нет рюмок, нет закуски. Ведь хозяин и гость не пили водку из горла и не занюхивали ее рукавом. Значит, Свешников просто не успел поставить рюмки на стол. Он вынул бутылку из холодильника – и тут получил первое ранение или болезненный удар. После того как Свешников скончался, его гость перевернул вверх дном весь дом. Посмотри, что творится в обеих комнатах. Даже кровать и шкаф сдвинули с места.
– Ну, с этим ясно. – Лебедев кончиками пальцев потрогал распухший глаз. – Убийца что-то искал. И еще: он был знаком с хозяином, если тот среди ночи открыл ему дверь, да еще бутылку поставил.
– Ночной гость мог назвать имя общего знакомого. Свешников спросонья, не разобрав, что и как, открыл дверь. Другой вопрос: что можно искать в доме человека, получающего за работу сущие гроши? Свешников не коллекционировал швейцарские часы и побрякушки с бриллиантами. У него не всегда хватало денег на опохмелку. Самое ценное, что мог унести убийца, – поношенный костюм и пару сумок с пустыми бутылками.
– Не все так просто… – Лебедев почесал затылок и сделал вид, что обдумывает новую версию происшествия.
– Задумайся вот о чем: убиты подруга покойного режиссера Лидия Антонова и ее муж Рафик Амбарцумян. Теперь вот господин Свешников. Дача Антоновой и квартира Свешникова перевернуты вверх дном. Это я к тому, что дружба с известными личностями, особенно с режиссерами, до добра не доводит. Теперь, Саша, слушай мою команду. Езжай в театр, поговори с директором. Пусть он подробнее расскажет о покойном артисте. Круг общения, привычки, отношения в коллективе… Ну, понимаешь?
– Так точно. – Лебедев развернулся и ушел.
Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Дорис, надев светлый костюм, собралась спуститься вниз, чтобы пообедать в ресторане. Голос Павла Грача, против обыкновения, звучал приветливо.
– Ну, из меня Шерлок Холмс точно получится, – хохотнул он. – Сунулся в одну гостиницу, а вы съехали. Но я все-таки нашел вас.
– Простите, я что-то изнервничалась, и дел много, – ответила Дорис, чувствуя запоздалый укол совести. – Я бы вам позвонила на днях, честное слово.
– Конечно, конечно. Но у меня к вам дело. Можно сказать, срочное. Это не отнимет много времени. Я как раз неподалеку от гостиницы. Выйдете из главного входа и налево. Прямо по улице второй поворот. Жду вас в сквере.
В коридоре у окна, выходившего на задний двор, стоял Дима Радченко.
– Меня провожать не надо, – сказала Дорис. – Я встречаюсь с сыном Лукина. У него какая-то новость. Судя по его бодрому голосу, новость хорошая.
Она спустилась на лифте вниз, вышла из гостиницы, свернула в переулок. Точнее, это оказался узкий и темный проход между домами, выходящий к дворику, асфальтовому пятачку, на котором уместилась пара скамеек и старый тополь с пыльными листьями. Грач сидел понурив голову и шевеля губами, будто шепотом разговаривал сам с собой. Увидев Дорис, взмахнул рукой, мол, присаживайся рядом.
– Вы вся в белом, – улыбнулся он. – А я вот темные цвета предпочитаю. Практично, и грязь не заметна. Но это так, к слову. Я хотел показать одну видеозапись.
– Вы меня заинтриговали.
– Да я и сам заинтригован. Использована аналоговая камера. На цифровую снимать нельзя, разные специалисты могут придраться, скажут, что запись смонтирована. А к пленке ни один умник не прицепится. Я конвертировал запись в цифровой формат. Оригинал спрятал в надежном месте.
Он открыл кейс, вытащил оттуда ноутбук и, нажав кнопку, стал ждать. Когда экран засветился, Грач снова потыкал пальцем в кнопки, и Дорис застыла от страха и удивления.
– Продолжайте, пожалуйста, – попросил Девяткин. – Очень любопытные вещи вы излагаете.
Он обращался к женщине неопределенного возраста по имени Ульяна Быстрова. Одетая в серый халат и шерстяные носки, она стояла в углу комнаты и ждала, когда ей разрешат продолжить неспешное повествование. Лицо женщины было скорбное, уголки губ опущены, глаза провалились, а нос заострился. По правде говоря, она выглядела немногим лучше покойного артиста.
– Это ночью было, я как раз встала принять таблетку от температуры. – Женщина вытащила платок, будто собиралась чихнуть, но не чихнула, а только скорчила плаксивую физиономию. – Знобило меня. Вдруг слышу, над головой, в верхней квартире, кто-то очень громко разговаривает. У нас дом старый, стены и перекрытия хорошие, толстые; надо очень громко говорить, чтобы тебя услышали соседи. Правда, слов я не разобрала.
– Не беда, – улыбнулся Девяткин. – Вы на часы случайно не посмотрели?
– Как раз свет на кухне зажгла и посмотрела. Половина третьего ночи. Я подумала, что у нашего артиста опять гости собрались и угомонятся не скоро. Под утро разве что.
– И часто артист к себе компании водил? – спросил Девяткин.
Он прислонил к стене костыль, опустившись на стул, натянул резиновые перчатки и приступил к изучению ящиков письменного стола, выдвинутых и брошенных на пол убийцей. Вот небольшой альбом с пожелтевшими фотографиями, под ним сборник рассказов Бунина «Темные аллеи», тут же «Лолита» Набокова. И еще книжка некоего Эдуарда Кожина под названием «Я имел их всех», с порнографической обложкой и соответствующими картинками. В следующем ящике роман «Тропик рака», потрепанный, будто его украли из публичной библиотеки. Интересно… В зрелом возрасте Свешникова потянуло на эротику.
– Да уж, друзья приходили, – сказала Быстрова. – Он был человеком общительным. Последнее время начались неприятности в театре. Он говорил, что всякие сопляки затирают его, новых ролей не светит, и на этой почве стал чаще к бутылке прикладываться.
– Что вы еще слышали, кроме громких голосов?
– Какие-то шумы, будто мебель двигали, – ответила женщина. – А потом крик, какой-то дикий, нечеловеческий. Я вздрогнула. Даже подумала, что не человек кричит, а раненая собака завыла. За всю жизнь только один раз такой крик слышала. Работала на заводе, и одному рабочему руку в станок затянуло. Так вот, он так же дико кричал и выл от боли. Я хотела полицию вызвать, разбудила мужа. Он говорит: это наш артист с гостями развлекается, пропади он пропадом, и отвернулся к стене. А я не стала звонить.
