Находись зона где-нибудь в средней полосе России, под Владимиром или Рязанью, вытащить Барбера было гораздо проще. Но его заткнули в такую глухомань, где появление любого нового человека становится первостатейным событием. О том, чтобы нагрянуть в лагерный поселок под видом туристов, путешествующих по Бурятии, землемеров или геологов из Иркутска, и речи быть не могло. Это дело дохлое. Разведка режимной службы работает по-военному, быстро и четко, ее осведомители не даром едят свой хлеб. О появлении подозрительных чужаков первым узнает лагерный кум.
И как только Мальгин и Левин попытаются войти в контакт с вольнонаемными, работающими на зоне, через них сунуть маляву Барберу, их прихлопнут. Неприятности продолжатся в СИЗО, где в первую же неделю подозреваемым отобьют почки, и закончатся обвинительным приговором в зале суда. И Барбер в стороне не останется, не отвертится, во всем сознается под побоями. К его и без того долгому сроку припаяют верную пятерочку за попытку организации побега.
Исключена возможность, достав подложные документы, выдать себя за родственников Барбера, чтобы получить с ним личное свидание и вообще устроиться в лагерном поселке на законных основаниях, чтобы координировать будущий побег. Та же режимная служба проверяет всю родню осужденных, запрашивает копии их паспортов, метрики, биографии. Адвокатам по уголовным делам путь на зону тоже строго заказан. Защитнику там нечего делать, раз суд состоялся, приговор вынесен, срок капает день за днем. Что же остается? Разыграть придуманную партию, как по нотам, и не облажаться. Всего-то.
***Мальгин открыл глаза, в комнате темно, как той ночью на кладбище. Он вытащил из-под подушки пистолет, снял курок с боевого взвода и выключил предохранитель. Глянув на светящийся циферблат наручных часов, подумал, что ненадолго задремал. Четверть первого ночи: что не успел сделать днем, придется закончить сейчас.
Поднявшись с кровати, он потянулся. И двигаясь в темноте медленно и осторожно, чтобы не приложиться лбом о стену, принес из прихожей портфель с бумагами, брюки и пиджак, валявшиеся на полу. Закрыл дверь в комнату, подошел к окну, опустил жалюзи, задернул плотные занавески. И только после этого зажег настольную лампу. Вытащив из ящика стола плотный целлофановый пакет, сунул в него бумаги, которые купил у милицейского подполковника, альбом с фотографиями, прихваченный из квартиры Онуфриенко. Крест на крест перемотал пакет широкой клейкой лентой, получилось что-то вроде почтовой бандероли. Опустив пакет в портфель, застегнул замок, влез в помятый костюм, повязал галстук и минуту рассматривал свое отражение в зеркале, висящем на стене. Костюмчик еще тот, сорочка не первой свежести, но для ночной прогулки и так сойдет. Сегодня в ночном клубе «Зеленое такси» смена бывшей жены Насти, это хороший повод заглянуть в кабак и заплатить алименты. Дочери Мальгина исполнилось восемнадцать еще в прошлом году. Но алименты он продолжал платить. По инерции что ли…
Через полчаса Мальгин вошел в клуб через служебный ход: к чему платить тридцать баксов, если можно пройти даром. Он тряхнул руку знакомого охранника и через длинный коридор, в котором через каждые три метра по стенам развесили огнетушители, прошел в зал.
Клуб «Зеленое такси» – это большой, вытянутый подвал, с полом и стенами, окрашенными темной эмалью, на стенах развесили мазню неизвестных авангардистов в белых рамах. Столики и стулья тоже белые. Получилось стильно. Здесь тусовалась пестрая публика, не слишком денежная, которая именовала себя столичной богемой. Попадались иностранцы, заходили приезжие, остановившиеся в ближней гостинице, но гости с периферии здесь подолгу не засиживались. Кормили в «Такси» плохо, поили того хуже. До полуночи музыканты, не сделавшие себе громких имен, играли музыку в блюзовых ритмах, затем верхний свет делали приглушенным. На круглую сцену выходили и, сменяя друг друга, крутились вокруг металлического шеста и задирали ноги стриптизерши, черненькие и светленькие, полненькие и худые. Все не первой свежести с толстым слоем штукатурки на лицах, но по пьяному делу на такие тонкости внимания не обращаешь. Публике девочки нравились.
Барная стойка находилась в дальнем конце зала. Мальгин, помахивая портфелем, прошел между столиками, сквозь полупустой зал, издали послал бывшей жене воздушный поцелуй. Сразу видно, что этой ночью работы у Насти немного. На высоком табурете, уперевшись локтями в стойку, дремал седой мужчина в оранжевом свитере и джинсах, протертых до дыр. Время от времени он просыпался, чтобы сделать глоток из стакана, и снова погружался в негу сна. Сев на табурет, Мальгин, поставил портфель на колени, без долгих предисловий достал бумажник и положил на металлическое блюдечко пять сотен баксов. Барменша профессиональным движением смахнула купюры в карман фартука.
– Тебя где носило? – Надя сделала большие глаза. – Я все телефоны оборвала. Дома постоянно включен автоответчик, в твоей страховой шарашке бормочут что-то невразумительное. И вообще ты паршиво выглядишь, будто из больницы выписался…
Медников не пошел на обмен комплиментами. Надя облачилась в облегающую блузку с огромным вырезом, открывающим взорам посетителей чуть ли не всю грудь. Короткая юбчонка и полупрозрачный фартук, похожий на ночную сорочку завершали туалет. Он подумал, что бывшая жена выглядела уставшей, под глазами расплылась синева, которую не спрячешь даже под слоем пудры, а на шее обозначились морщинки, ночная барменша – это не для Насти. Да и судя по ее словам, работа на этой помойке укорачивала жизнь, но другой работы не подворачивалось. Или бывшая супруга не очень-то хотела ее найти.
– Был в командировке, – закрыл тему Мальгин. – У меня просьба. Я оставлю пакет, ну, что-то вроде бандероли. Возможно, за этой ним придет человек. В этом случае я заранее позвоню. Хорошо?
– Отлично. Нужна мне твоя бандероль, как собаке пятка.
Мальгин вытащил из портфеля перехваченный скотчем пакет, привстав, положил его с другой стороны стойки. Он знал массу недостатков бывшей жены, но знал и одно достоинство: если Надя что-то обещает, то свое обещание держит.
– А то я смотрю, что ты сегодня слишком щедрый, – Настя спрятала пакет под стойку и ткнула острым ноготком в карман фартука, где лежали баксы. – Если ты даешь алименты, то хочешь получить какой-то бесплатный бонус. Ты суешь свои бабки и тут же что-то просишь взамен: «Опусти письмо», «Передай посылку», «Позвони по этому номеру», «Запрись со мной в подсобке на десять минут, я хочу трахнуться» и так далее.
– Запереться в подсобке я не предлагал.
– Предлагал, просто не помнишь. Ты был пьян в тот вечер и тебе хотелось…
– Ладно, не уточняй. А то вгонишь меня в краску.
– Тебя, пожалуй, вгонишь в краску… Кстати, о подсобке. Мы сегодня закрываемся на час раньше. Будний день, мало посетителей. Мог бы меня проводить до дома. Страшно по улицам ходить одной и вообще…
– Извини, как раз сегодня не могу.
Мальгин не впервые слышал от Насти предложение проводить ее до дома после работы. Проводить, конечно, можно… Но зачем повторять пройденное и заводить отношения с женщиной, с которой давно расстался, с которой у тебя все пройдено, с которой прожил едва ли не половину жизни.
– Как всегда «не могу», – Настя не смогла скрыть разочарования. – Завел себе кого-нибудь?
– Некогда было. В последнее время дел много.
– Так я и поверила. В таком случае, мог на минуту притвориться любящим отцом, спросить о ребенке. Не опух бы, задав вопрос.
– Как там Ленка?
– Она, чтобы ты знал, работает в геологической партии под Петрозаводском. Комаров кормит. И это мучение продлится аж до середины октября. Пока Ленка не простудит себе все органы. Детородные. Ненавижу все эти геологические экспедиции.
– Чем-то надо жертвовать, чтобы поступить в институт, – оборвал Мальгин, говорить о дочери не хотелось, он чувствовал себя никчемным отцом. – Она мечтает стать геологом. И я рад за нее. За успехи и еще за то, что именно сейчас Ленки нет в Москве. Потому что… Погода тут паршивая. Хуже, чем в Карелии.
– Налить чего-нибудь?
– Я бросил пить.
– С сегодняшнего вечера до завтрашнего утра? Понимаю, с тобой приступы трезвости случались. Правда, не часто. И длились недолго.
– Выпью, чтобы тебя не раздражать. Сделай мне «Рио-Риту», дай пачку «Житана» и бутылку туземского рома. Знаю, что вы не продаете на вынос бутылками, но эту штуку трудно достать. А мне она нравится.
Настя повернулась в пол-оборота к бывшему мужу, плеснула в высокий стакан туземского рома, который цветом смахивал на жидкий чай, но в голову ударял тяжело, как кувалда. Добавила два сорта сока, каплю анисовой, бросила кубики подтаявшего льда. Размешав это дело соломинкой, поставила стакан на заляпанную винными пятнами стойку.
