Арабский мир контролирует нефть. Но Россия также владеет колосальными запасами нефти и газа. С другой стороны, зависимость США от арабской нефти, слава Богу, невелика. В случае необходимости можно быстро расконсервировать собственные запасы. Но до этого дело не дойдет, у руководства арабских поставщиков топлива стоят надежные, добрые друзья, стародавние партнеры по бизнесу, а это покрепче политических пристрастий. Бизнес, экономика, прибыль понятия постоянные, непреходящие, чего, увы, не скажешь о политических ориентирах.
Между моей Страной и остальным миром простирается безбрежный океан. Наилучшая граница, защищаемая самым совеменным, самым мощным в мире Флотом. Если радикальный исламизм действительно выступит в поход, то удар прежде всего отразится на Азии и Европе. Жаль союзников, но они же и постоянные конкуренты. Небольшое экономическое потрясение сыграет нам на руку.
Рядом с Афганистаном русские. Именно им принимать в случае неблагоприятного развития событий первый удар. Им и выпутываться, нести потери. Мы посмотрим, проследим за развитием событий. Вмешаемся, но только в нужный момент. Опыт есть. Именно так и происходило в мировых войнах. В любом случае разгром коммунистов, ослабление России нам только на руку. Господи, благослови Америку!
Истово, искренне веруя, Руководитель перекрестился.
Глава 6.
На пути к Черной Вдове.
Конвой из трех запыленных, побитых жизнью машин медленно, под натужный вой перегревающихся моторов забирался все выше и выше в горы. Машины накручивали на оси колес петля за петлей горный серпантин, прижимались к скалам, чуть не обдирая бока, держась подальше от зияющих в пропасти клыков обломков скал.
Древние горы теряли свою мощь, свою кремнистую плоть, осыпались камнепадами, грозили вообще стереть проложенную несколько лет назад вместо древнего неторопливого, позванивавшего мелодичными колокольцами, караванного пути асфальтовую ленту, дурно пахнущего бензином и соляркой, бетонного шоссе.
Воины Аллаха помогали горам в этом богоугодном деле чем могли. Серая лента прерывалась темными заплатами фугасных воронок. Уничтоженные подрывом ограждения и столбы уносили на дно пропастей куски покрытия, истончая остающуюся дорогу. Сгоревшие остовы танков, рыжая от окалины скорлупа бэтээров запруживали горную реку текущую по дну пропости. Вода, белея от ненависти бешенной пеной, подмывала берега, обрушивала горную породу в свое тесное ложе, уносила дальше вниз по течению вымытый из брони недогоревший трофейный хлам.
Дорога тянулась своей серой рукой к небесам. На стеклах джипов оседали и медленно скатывались, оставляя за собой чистые полоски среди дорожной пыли, уставшие капли облаков. Казалось, что кроме гор и машин в мире нет более ничего. Но суровые люди, с мужественными, обрамленными бородами лицами, закутанные в коричневые и серые пуштунские плащи, ни на минуту не расслаблялись, не поддавались гипнотизирующему однообразию горного пейзажа. Окоченевшими руками мюриды все также крепко сжимали рукоятки крупнокалиберных пулеметов, установленных в кузовах японских пикапов, идущих к голове и замыкании колонны, приклады трофейных русских автоматов.
Горы давно забыли покой мирных дней. Люди не верили безмолвию вершин. В любой момент проклятая тишина могла расколоться треском смертельных трасс автоматных очередей, сухими выстрелами снайперских винтовок, рокотом гранатометов, воем мин, свистом горячих, жалящих осколков.
Ценой своей жизни мюриды обязаны сохранить жизнь человека порученного им Аллахом. Умирать не хотелось, поэтому глаза всматривались в темень провалов, зыбкую полутень пещер, жалкую зелень склонов.
Нет покоя правоверным на земле Афганистана. Проклятые пришельцы, неверные шурави многому научились за бесконечные дни войны, стали опытнее, познали тайны гор. Все чаще пробирались в горы упругие, неотразимо, словно дамасские клинки, разящие врага, разведчики спецназа в пятнистом камуфляже. За ними тянулись, делали свое дело здоровенные, с бычьими бритыми шеями, десантники, хранящие на груди, словно талисманы, голубые береты. Даже мотострелки в неуклюже подогнанном зеленом обмундировании пробовали покорять горы. Все чаще сгорали караваны разукрашенных, расписанных яркими красками грузовиков, оставляя после себя в чистом горном воздухе запах сгоревшего опиума, тротила, груды разбитого в щепки оборудования, оружия, медикаментов, а главное - бездарно пропавших в руках неверных зенитных ракет, дорогих словно слитки чистейшего золота.
Пришедшие в горы чужаки безжалостно убивали воинов Аллаха, отправляли мученников шахидов прямиком в райские кущи, в объятия вечно девственных гурий. Те кто воевал в горах в плен не брали. Зачем? Нужное узнавали споро и без особых угрызений совести, например отстреливая по одному пальцы на ногах. Большой болью вырывали нужное у самых молчаливых, самых стойких, а остальные, желая побыстрее и по возможности без мучений, покинуть этот страшный мир, торопились рассказать все сами.
Раньше такого за шурави не замечали. Искусству узнавать скрываемое русские выучились у противников, пусть не сразу, ценой своей крови, но уж больно хорошие попались учителя. В рейды по горам ходили уже не первогодки, только те кто кое чего в жизни повидал. Например сдернутую с плеч кожу друга. Такие жалости не знали. Сравнялись с правоверными....Сами шурави, впрочем, на плен тоже не рассчитывали и потому дрались до предпоследней пули, а последний патрон, смертельную гранату хранили особо, лелеяли, отдельно от других. Не дай бог просчитаться, использовать в запарке боя.
Все это мюриды знали не по наслышке. Хотя разведка и обещала спокойную дорогу и погода держала вертушки неверных на аэродромах, но лишняя бдительность никому не мешала, наоборот, продлевала жизнь.
В захваченном у русских вездеходе, уазике с брезентовым верхом, идущем в середине колонны, мирно гудела печка обогревателя, овевая потоками тепла единственного пассажира, устало прилегшего на подушках и ковре наваленных на заднем сидении.
Человек невероятно устал за последние дни, но даже в полудреме холеные, тонкие руки крепко сжимали полированный приклад автомата калашникова с укороченным стволом. Моложавое, с нежной смуглой кожей, продолговатое лицо смотрело на мир единственным глазом, карим, с восточной томной поволокой. Полные, изящного обриса губы, обожаемые женщинами обнажали сахарно белые крупные зубы. Ухоженная, мягкая, несмотря на полную тревог жизнь моджахеда, борода - предмет гордости и достоинство настоящего мусульманина, обрамляла лицо. Черная повязка скрывала пустую, заросшую уже новой розовой кожицей, но порой все же саднящую, глазницу, оставленную снайперской пулей. Только благословение Аллаха спасло тогда человека от смерти. Принял свершившееся чудо как знак свыше, востребованность для святой борьбы, для великого дела. Конспиративная кличка - "Строитель" была известна очень немногим.
Близость смерти подействовала на Строителя отрезвляюще, охладила боевой пыл, отвадила от личного участия в боевых операциях. Не желал Строитель получить от вылезжего из сибирской тайги охотника вторую, смертельную пулю. Стал особо ценить себя, беречь для главного.
Кроме того всегда помнил как шок и боль ранения, сменила унизительная беспомощность, как лежал нагой, распластанный в ослепительном свете лампы на операционном столе. Пребывал впервые в жизни во власти неверных, пусть даже в дружественных руках хирургов и медсестер. От возможности повторения подобного становилось не по себе.
Отдыхая в пути Строитель вспоминал. Он вообще любил процесс воскрешения в памяти событий и людей. Воспоминания несли с собой не только боль, но проростали новой ненавистью, не давали остыть старой злобе, сделаться привычной или зарубцеваться.
Тогда верные мюриды вытащили его, залитого кровью, из боя, донесли слепого, обмотанного бинтами, на собственных плечах до ближайшего кишлака. По тайным тропам переправили в Пакистан, на базу, оттуда "друзья" доставили в свой госпиталь. Лечили отлично, ничего не жалели, показывали этим как безмерно высоко ценят, как он им нужен. Они ему пока тоже оставались необходимы. Пока... но он им об этом, естественно, не сообщил и в ближайшее время не скажет.
Теперь Строитель уже привык, мог смотреть на себя в зеркало не ужасаясь пустой глазнице. Скоро обещали вставить новый, абсолютно такой как прежний, неразличишь, искусственный глаз. Не живой, стекляный.
Он предложил врачу вырвать глаз у пленного, подобрать похожий, пересадить. Тот отшатнулся, побледнел, замахал руками. Когда пришел в себя, пояснил, мол все равно не приживется, пропадет. Так бы сразу и сказал. Без истерики. Не приживется, тогда понятно. Пусть ставят стекляный, но чего ради бледнеть до синевы от простого вопроса?
Наверняка проклятого неверного ужаснула "средневековая восточная жестокость". Как же, великая западная цивилизация с ее Женевскими конвенциями, гуманизмом, правами военнопленных. Докторишку бы в Афганистан, на недельку. Постажероваться. Научился бы живо шкуры с живых стягивать. А не смог, с самого стянули бы, не поморщились, оставили полудохлого на радость стервятникам. Слова упрека не услышал бы Строитель, понимал, - нужен. Подумал весело, докторишке домой сообщили бы, погиб исполняя врачебный долг... Что поделаешь и врачей убивают вражеские пули. Русские... - они такие варвары...
