— Да, фамилия Ванг, но имя я точно не помню, — сказала Мэгги.
— Может быть, ее звали Герма? — спросила я.
— Возможно. Не помню. Почему вы задаете мне столько вопросов?
— Джулиет вечно хочет все знать, — сказала Стэйси и легонько пнула под столом мою ногу.
Сообразив, что вряд ли смогу вытянуть из Мэгги что-то еще, я прекратила допрос и до конца обеда помалкивала. Пока Стэйси и Мэгги добрых полчаса делились теплыми воспоминаниями о годах, проведенных Заком в «Любящих сердцах», я обдумывала то, что мне удалось выяснить. Если Абигайль Хетэвей действительно ходила к доктору Ванг, звездному психологу, тогда, скорее всего, она бывала на семейных консультациях. Значит, у нее могли быть проблемы с Дэниелом Муни. И если так обстоят дела, то, возможно, это он размазал ее о почтовый ящик! На первый взгляд, между мелкими семейными неурядицами и убийством большая разница, но, как я уже говорила, Дэниел Муни меня действительно раздражал. Глупо будет не проверить эту зацепку, даже если она чуточку притянута за уши.
Официантка подошла убрать тарелки и спросила, не хотим ли мы кофе. Стэйси заказала двойной латте одинарной крепости с обезжиренным молоком. Я задумалась: не превысила ли я сегодняшний лимит кофеина, и решила, что, по всей видимости, да.
— Мне то же самое, но не двойной, и не обезжиренный, и без кофеина.
Официантка посмотрела на меня озадаченно.
— Обычный латте без кофеина, молоко нормальной жирности, — заказала я.
— А, хорошо, — ответила она.
— Я, пожалуй, ничего не буду, — сказала Мэгги. — Думаю, мне лучше пойти. Нужно подготовиться к завтрашним занятиям, будет урок музыки, а я хотела разучить с детьми новую песенку.
Мы со Стэйси ничего не имели против. Мэгги собралась, тепло поцеловала Стэйси в щеку, холодно пожала мою руку и ушла.
Я проводила ее взглядом, и как только она скрылась из виду, повернулась к Стэйси.
— Ну так в чем дело, Стэйси? — спросила я. — Что там у тебя с ЛеКроном?
Она подняла на меня глаза, побледнела и ответила:
— Ничего.
— Врешь.
— Правда, ничего. О, смотри, нам кофе принесли.
Она увлеченно принялась сыпать в свою высокую чашку огромное количество заменителя сахара.
— Стэйси.
Она посмотрела на меня и прошептала:
— Но как ты узнала?
— Я разговаривала с тобой в понедельник вечером. Я даже сказала что-то вроде «может, это ЛеКрон ее убил», но ты не сказала, что видела его тем вечером. Ты ничего не сказала о вечеринке.
— Я разве не говорила? — Стэйси выглядела бледной и испуганной. — Джулиет, обещай, что ты ничего не скажешь. Пожалуйста. Все кончено, я клянусь, что кончено. Это закончилось, когда ты сказала мне, что он сделал со своей женой.
— Что кончено, Стэйси?
— У нас с Брюсом все кончено. Да это ничего не значило, просто интрижка. Ради Бога, я тоже имею право. Знаешь, сколько раз мне приходилось сталкиваться с маленькими приключениями Энди? Уже давно пора, уже моя очередь.
Энди, муж Стэйси, был известным бабником. Стэйси это знала, ее друзья тоже. Все знали. Раз в пару лет они расходились только для того, чтобы сойтись обратно через несколько недель или месяцев после курса терапии и огромного числа заверений в вечной преданности. Я думала, что Стэйси нашла какой-то способ смириться с этим, смогла как-то привыкнуть. Может, так и было. Может, она обманывала Энди в отместку за его предательства.
— И как долго ты встречалась с ЛеКроном? — спросила я.
Стэйси грустно рассмеялась.
— Я бы это так не назвала. Мы несколько раз занимались сексом, в первый раз — в его ванной посреди вечеринки.
Я поморщилась. Стэйси посмотрела на меня с вызовом:
— Мы увлеклись.
— Еще бы, — вздохнула я, а потом мне стало стыдно из-за того, что я осуждала ее. — Звучит довольно заманчиво.
— Это и было заманчиво, — сказала Стэйси. — Мы встречались еще несколько раз. А той ночью сняли комнату в отеле «Беверли Уилтшир». Это был последний раз.
Стэйси уставилась в свою чашку, и до меня не сразу дошло, что она плачет.
— Стэйси, милая, не плачь. Ты права, ты это заслужила. Энди все время так делает. Ты имеешь право, честно.
— Но ты бы так не поступила, — всхлипнула она.
Я на секунду замолчала. Нет, я не могла себе представить, что обманываю Питера. И что он меня обманывает, тоже не могла.
— Не знаю, Стэйси. Понятия не имею, что я стала бы делать в такой ситуации. Но это не имеет значения. Важно лишь, как ты себя чувствуешь.
— Я чувствую себя так, словно это меня раздавили машиной.
Я протянула руку, и Стэйси ее взяла. Несколько минут мы тихо сидели за столиком, потом оплатили счет, собрали вещи и ушли. Остановились около моей машины. Нам обеим было неловко, и тут я протянула руки и обняла подругу.
Отпустив ее, я сказала:
— Позвони мне, хорошо?
— Ага. Я люблю тебя, Джулиет.
— И я тебя люблю. Ты моя лучшая подруга. Ты ведь это знаешь, правда?
— Да, знаю. А ты — моя.
Я помахала ей рукой, открыла машину, втиснула себя за руль и отправилась домой, размышляя обо всех этих жутких семейных парах. ЛеКрон и его жены, Стэйси и Энди, Абигайль Хетэвей и Дэниел Муни. Нам с Питером часто казалось, что мы — единственная счастливая пара среди всех наших знакомых. Иногда из-за этого я чувствовала свое превосходство, будто я лучше всех вокруг. Иногда это меня прямо-таки пугало. Может, мы от них ничем не отличались. Может, наши несчастья просто еще не начались.
Я вошла в дом и, не услышав голоса Руби, заглянула в кабинет Питера. Мой муж лежал на животе на полу, окруженный фигурками из «Звездных войн», и аккуратно надевал маску на Дарта Вейдера.
— Люк, это твоя судьба, — сказала я.
— Привет, — Питер даже не обернулся.
— Где Руби? — спросила я.
— Спит.
— Что делаешь?
— Играю.
— Хммм…
Кабинет Питера выглядел, как комната восьмилетнего мальчика. Книжные полки забиты игрушками. Каждого героя комиксов он аккуратно поставил рядом с подходящими злодеями. Я убеждена, что Питер собирает все эти игрушки не потому, что они имеют ценность, как он утверждает (хотя его коллекцию супергероев семидесятых годов оценили в четыре тысячи семьсот пятьдесят долларов), и даже не потому, что они его вдохновляют, а потому, что в детстве у него их не было. Его мать старалась, как могла, но после того, как муж бросил ее с тремя детьми, она еле справлялась. Все деньги, которые у нее появлялись, уходили на насущные нужды — еду, крышу над головой и, конечно, телевизор.
Все детство Питер страстно желал получить игрушки, которые видел по телевизору. У него есть любимая история, от которой мне всегда хочется плакать, хотя он считает ее забавной. Как-то на Рождество он очень хотел получить фигурку аквалангиста. У его мамы не было денег на игрушку, и она купила не аквалангиста, а только его гидрокостюм. Питер сделал из маленькой пластиковой вешалки от комбинезона голову и плечи и наполнил пустой гидрокостюмчик водой. Я любила дразнить его, что следующим проектом станет прославление суперзлодея Повешенного. Каждый раз, когда Питер появлялся с очередной двухсотдолларовой фигуркой майора Мэтта Мэйсона в подлинной упаковке 1969 года, и мне хотелось свернуть ему шею, я вспоминала мальчика, у которого не было игрушек. Я вошла в комнату, перешагнула через распростертое тело Питера и опустилась прямо на его зад.
— Ох, — проворчал он. — Детка, ты весишь целую тонну. Как будто на моей заднице оказался Джаггернаут.[16]
— Спасибо большое. Если подумать, я действительно чувствую себя, как толстый мутант.
— Ты не толстая, ты беременная.
— Это становится твоей мантрой.
— Да? Ладно, я перестану это говорить, как только ты избавишься от маниакальной одержимости своим весом.
— Во-первых, я никогда не избавлюсь от конкретно этой маниакальной одержимости, а во-вторых, ты и сам не худенький.
— Да что ты, — сказал он, перевернулся подо мной так что я оказалась на его животе, и начал меня щекотать.
— Хватит! Пожалуйста, не надо. Хватит, хватит!
Я уже плакала от смеха. Я скатилась с него на пол и, как смогла, свернулась в маленький комочек. Надо сказать, не такой уж и маленький. Он продолжал меня щекотать.
— Питер! Прекрати сейчас же, или я описаюсь. Я не шучу!
Это его убедило. Он наклонился ко мне и поцеловал в губы. Не буду говорить, что случилось потом. Достаточно сказать, что мы занимались тем, чем занимается большинство пар, когда оказывается дома вечером, а ребенок сладко спит, и не надо заниматься стиркой.
Позже, когда мы лежали на полу кабинета, сплетенные, как две ложки — ну, как ложка и ковшик, — я вытащила из-под себя маленькую фигурку.
— Боба Фетт[17] дырявит мне спину, — сказала я, передавая игрушку Питеру.
