Заметив мои колебания, Ян весело сказал:
— Ай-ай-ай! Нехорошо, хозяева. Нехорошо. Хотите бросить гостей на произвол судьбы?
Поддел, черт речистый. Куда было деваться. С Вадимом устроилось просто: ни он, ни приглашавший не возражали провести время вместе. Зато в раздевалке пришлось выслушать целую отповедь, едва предателем не обозвали. Слава богу, хоть денег не вернули, то есть дали шанс на исправление.
У ворот стадиона нас ждали. Человек пять-шесть. Две девчонки. Эти, не скрывая любопытства, вытаращились на меня. Еще бы: то парень бегал в трусишках по полю и вдруг является в кителе — суровый лейтенант милиции. Это им не театр…
Перед походом отоварились в коммерческом ларьке. Запросы у областной компании оказались серьезными. Бешеный озадаченно моргал.
— Что вы хотите? — прокомментировал покупки Юргелевич, — шмотки и жратва для богемы почти смысл жизни.
Вадик держался молодцом, выложил последние гроши — и ни один мускул не дернулся. Толик, как обычно, при расчете куда-то отлучился.
Отправились мы на реку. Ох и погода стояла. Ох и погода! Нипочем не поверишь, что такие дни могут повториться. Полная гармония в природе. И человеку легко и спокойно. Хотя поначалу я чувствовал себя неловко. Жалел, что связался с артистами. Они никак не могли выбрать верный тон. Пытались говорить со мной и Вадимом на каком-то диком жаргоне, на котором изъясняются в плохих кинодетективах. То и дело проскальзывали покровительственные нотки. Это меня здорово злило. И решил я поиздеваться. Стал «кормить» ребят небылицами, услышанными от Вечно Поддатого Винни-Пуха. Поразительно, до чего малосведуща публика в нашей милицейской кухне. Болтал-болтал да притомился, к тому же одна из девушек смотрела на меня с легкой иронией. А я силился вспомнить — как же ее зовут. Наша вереница двигалась по лесной тропинке, и недоверчивая слушательница, на мое счастье, налетела на выступивший из-под земли еловый корень.
— Осторожнее, Наташка! — заверещала ее товарка.
Я так и записал. Больше ничего примечательного не случилось, и мы спокойно добрались до Золотого пруда. Все сразу захлопотали. Парни разложили костер, Наташа с подругой возились со снедью. Та хранилась в неприметном прежде рюкзаке. Я таращился на его содержимое. Да, вот для кого футбол — не более чем повод для пикника. Затоварились лицедеи основательно. Шашлык, помидоры, лук, импортные банки-склянки. Когда-то, до бешеной скачки цен, мы с приятелями позволяли себе подобную роскошь частенько. Теперь же… От давно невиданных яств зверски разыгрался аппетит.
Дела у костровиков шли не ахти. Огонь утопал в густых клубах, да и дровишек запасли — кот наплакал. Мальчикам явно опыта не хватало. Вынужден был срочно засучить рукава…
Анатоль, поразвлекавшись с фотоаппаратом, принялся засыпать слащавыми любезностями Свету — вторую девицу. Увлек ее на родник — за ключевой водой. Экий хват. Скромный Вадик приташил несколько небольших бревен и принялся мастерить сиденья-лавки и импровизированный стол. Когда от шипящей баранины потянуло ароматным дымком, заставившим затрепетать ноздри, экскурсия дружно собралась у углей. Прозвучали первые тосты. Сами собой образовались маленькие группки.
Я стоял бок о бок с Яном. Сначала калякали на спортивные темы, но недолго. И вообще, он держался запросто, поэтому и мне ничего не осталось, как отбросить ехидничанье. Яцек очень естественно перевел разговор на свое прошлое. Вырос он в Белоруссии, в глухой деревушке. Чтобы попасть на российскую сцену, долго боролся с акцентом. Перед экзаменами в театральное зубрил наизусть текст и даже ответы на возможные вопросы. И провел-таки старых зубров. Поварился он во всяких котлах от души. Выходило, что на одно везение у него приходилось десять неудач. Ян не бил на жалость, скорее, со мной вместе удивлялся тому, как сумел выбраться из передряг.
Я блаженно улыбался и размышлял о том, что больше в театре не смогу всерьез воспринимать Юргелевича-артиста. Игра на сцене — это волшебство; люди, выходящие на нее, становятся полубогами. Ну а какая сказочная сила у самого обыкновенного парнишки, который глотает сухое вино из одного стакана со мной? Мне уже приходилось переживать развенчание кумиров. Еще в армии. Тогда я поклонялся моим командирам-вертолетчикам. Все у них было какое-то особенное. Особенно впечатляло их мужество. Стоило экипажу (иногда брали и меня) забраться повыше, у меня выступала испарина, а они хоть бы что. Но однажды мы загремели. Двигатель отрубился, включилась авторотация — винт заработал самостоятельно. Мы же стали сходить с ума поодиночке. Я забрался в хвостовую балку и наблюдал развенчание супергероев. Впрочем, страхи оказались напрасными: «стрекоза» брякнулась с пустяковой высоты и отделалась погнутыми амортстойками, а летный состав — шишками. Своими воспоминаниями я поделился с собутыльником.
— Зачем ты полез в балку? — спросил он.
— «Старики» говорили, что при любой катастрофе она остается целой. Шкуру свою спасал. Ну и поболтало меня, как горошину в свистке.
Ян хмыкнул.
— А почему ты с парашютом не прыгал? — раздался чуть насмешливый звонкий голос. В наше общество незаметно внедрилась Натали. Вид ее был задорным и победоносным.
— Так в вертолетной авиации парашюты не полагаются, — пустился я, несколько огорошенный, в оправдания, — без пользы они. Машина тяжелей человека, быстрее падает и еще винтами рубит…
И уставился на насмешницу. От робости, от отчаяния я перешел к наступлению. Нахально округлил глаза, но девушка не опустила ресниц. Зрачки потемнели, влажно блеснули белки. А я… не засмущался. Обычно в подобных ситуациях мои щеки чуть не шипят от прилива горячей крови. Однако сердце стучало так, словно старалось пробить грудную клетку. И во рту стало сухо.
О, Наташа! Я так и не разобрал: красивая она или нет. Вызывающая и неприступная, плавные жесты и мальчишеские манеры. Благоуханные волосы до талии и этот темный, завораживающий взгляд. Я был в панике. Околдовала городская чертовка сельского парнишечку.
Вечерело. Уголья под набегами ветерка то белели, то багровели, высвечиваясь переливающейся картиной среди темных трав. Братия подпала под очарование сгущавшихся сумерек. Кто-то хорошо поставленным голосом читал стихи. За прудом, в лесничестве, коротко заржала лошадь, вода тихо хлюпала у размытого берега. Да еще Околович петушиным, странно-незаикающимся голосом толковал ночному слушателю о равенстве и справедливости.
И сколько это длилось? Вернул нас на грешную землю маленьких радостей пионерский крик Анатоля Бешеного:
— Айда купаться!
И ребята как сумасшедшие рванули к Золотому, который уже парил. Мы с Яном задержались. Наталья, успевшая сбросить платье, принялась подзадоривать нас.
— Ой, гвардейцы-молодцы, иль в армии не служили?
Скидывай обмундирование!
Юргелевич хохотнул, встал на руки и, дрыгая ногами, вытряхнулся из рубахи. Под несмолкаемые подзадоривания:
— Эй, плавать, что ли, не умеете? Утонуть страшитесь, люди футбола? — Он выскользнул из брюк и помчался в водную стихию.
Я скинул расстегнутую рубаху и взялся за брючный ремень. Наташа не умчалась с Яцеком и явно ждала меня. Я затоптался — чужая женщина, а у меня стать не суперменская, да и трусы домашнего использования. Откуда было знать…
— Между прочим, — занудным тоном экскурсовода начал прикрывать свое отступление, — вы собираетесь погрузиться в водоем с весьма поэтичным названием и даже не поинтересовались, почему он так называется.
— А действительно, почему?
Она очень естественно отвернулась от меня. Глупо было не воспользоваться моментом. Выпрыгивая из штанин, продолжил пояснения:
— Пруд неглубок. На берегах растет много старых кленов. Осенью желтые листья падают в воду и, опускаясь вниз, выстилают дно сплошным ковром…
— Красиво, — Наталья повернулась, и в голосе исчезла издевка: — Добрый вечер, Золотой пруд!
Она классически поклонилась вечерней воде и погрузила в нее белеющее тело.
Следом двинул и я. Кругом орали, плескались, Света отчаянно визжала. Как тут было не ввязаться, не помракобесничать? Старался я от души, и вдруг почувствовал на плече чью-то холодную руку. Враз угомонился, поскольку тут же понял, кому она принадлежала. Кто-то обнял меня сзади и горячими губами стал ловить мои…
До автобусной остановки нас с Околовичем провожали все купальщики. Я шел под большим впечатлением. Анатоль торопил народ, мол, опоздаем на последний транспорт, и милиция застрянет в райцентре до утра. Меня это вполне устраивало потому, что я хотел твердо увериться: было то, что было, или не было. Однако разгулявшийся Околович, продолжая нести околесицу Яцеку об их общих белорусских корнях, заторопился.
— С-сережа, и вп-прямь оп-поздаем…
