— Не дам!
— Да ты че, Серый, оборзел?
— Не дам тебе, сказал!
— Ах ты, козел! — рявкнул Пашка и с силой ударил Сережу между ног.
Тот закричал и, скорчившись, упал на землю. Пашка подскочил, выхватил из рук Сергея телефон, деловито ударил еще несколько раз, затем отошел, как будто полюбоваться работой, а потом — с разбегу — ударил Сережу Гроссмана так, что тот, застонав, упал в пруд. Всплеск воды был тотчас заглушен возмущенным воплем какой-то бабы, которая несла три сумки и бодро переругивалась с идущей чуть позади товаркой:
— Ах ты, безобразник такой! Да что же это ты делаешь? Что за дети пошли, мать твою? Ни стыда, ни совести! Ты что его ногами… еще молоко на губах не обсохло, а туда же!
— Наверно, фильмов насмотрелся про всяких там Терманатеров и теперь выдрюкивается! — предположила вторая. — Видела бы твоя мать, что ты тут вытворяешь!
Пашка повернулся к ним с серым лицом. Выхватил пистолет и шагнул из тени дерева под свет фонаря. Вставил в рукоятку полную обойму.
На толстом лице первой бабы смертельной бледностью проступил ужас. Вероятно, она с первого взгляда поняла: в руках этого маленького мальчика не игрушка, а настоящее боевое оружие.
Она уронила сумки на дорогу, в сумках, что-то звякнуло, а вслед за сумками на дорогу осела и сама баба.
— Господи Иисусе Христе… Господи Иисусе Хри…
Под ногой Пашки щелкнула сломанная ветка. Звук был точно такой же, как тогда, когда он уложил Шикина. По крайней мере, так показалось ему самому.
— У меня нет мамы, — звенящим от напряжения голосом сказал он. — У меня нет мамы, слышишь, ты, корова…
И с этими словами он несколько раз выстрелил в сумку женщины, отчего оттуда немедленно хлынула какая-то красная жидкость — наверное, кетчуп или томатный сок — и потекла на дорогу.
Вторая женщина тихо, приглушенно повизгивала, как придавленная дверью собака.
Паша повернулся и пошел по аллее.
— Что за проект «Киндеркиллер»? — спросила я.
Василий отправил в рот наскоро состряпанный мной бутерброд с сыром, ветчиной и укропом — на что-то более основательное просто не хватило сил, а готовых блюд, как выяснилось, в холодильнике не было — и заговорил:
— Да, собственно, про это мало что известно. Дело в том, что месяц назад в Москве был пойман на месте преступления одиннадцатилетний пацан. При задержании он оказал ожесточенное сопротивление, кусался, царапался, бил ногами и руками — довольно профессионально, между прочим, — повредил сотруднику милиции глаз, да так, что тому едва его сохранили.
— На месте… преступления? Что же он совершил?
— Убийство. Тебя это не удивляет? Нет ведь? Паренек отработал жирного бизнесмена как профессиональный киллер. Вплоть до контрольного выстрела в голову. Двух охранников положил на месте из «ТТ». Потом — грамотно уходил с места убийства. Задержали его по чистой случайности, а так — никогда бы не заподозрили.
— Фу ты! — выдохнула я.
— В этом, конечно, ничего особо удивительного нет, — жестко сказал Василий, и глаза его сверкнули. — Чеченцы, например, поставили на поток производство таких малолетних киллеров.
— Это я знаю. Но тут совсем другое дело.
Василий кивнул:
— Вот-вот! Допрос того парня — киллера — мало что дал. По всей видимости, он просто ничего не знал. Навели справки, выяснили личность. Оказался из неблагополучной семьи — это мягко говоря. Родителей навестили, те валялись в невменяемом состоянии. Не помнят не только о том, когда они в последний раз видели сына, но и вообще удивились, узнав, что у них есть сын.
С этими словами перед моими глазами метнулось лицо алкаша Иванова и грубое восклицание мента по его адресу: «Этот не то что сына — голову уже давно потерял и никак разыскать не может…»
— И что дальше? — с живостью спросила я.
— Что — дальше? Мальчишка рассказал: сидел он как-то на берегу пруда, кидался камнями в помойных крыс… там, где он живет, ими кишмя кишит. Подошел к нему дядя, спросил: хочешь, мальчик, вкусно кушать, заниматься спортом и научиться стрелять? Тот говорит: вы меня убьете, да, дядя? И на эти… трансплантанты продадите… за границу: сердце отдельно, почки отдельно, ну и все остальное — тоже отдельно. Грамотная нынче детвора, правда? Дядя же засмеялся и сказал: да ты, мальчик, посмотри, какая у тебя жизнь? Какие от тебя органы, ты тощий, как заморенная крыса. В общем, уговорил он мальчишку.
— И куда же пацана потом?
— А он не знает. Спал, говорит. Тепло было, хорошо. Во времени не ориентировался. Говорит, что смутно помнит: не один он был. Потом мы выяснили, что их везли в вагоне товарного поезда. Вероятно, накачали какой-то наркотой и провезли.
— Куда везли-то? — спросила я.
— Говорит, помнит станцию со смешным названием. То ли Лужа, то ли Корыто, то ли еще что-то такое нечистое… немытое.
— Грязи, — проговорила я. — Железнодорожный узел в Воронежской или в Липецкой области.
— В Липецкой, — сказал Василий, — да, вы верно угадали: Грязи. Мы тоже так установили. Мальчишка хоть дату знал, когда его на этот чертов поезд посадили. Мы потом проверяли — был такой вагон. Конечно, о его содержимом никто не догадывался.
— А кто вез-то?
— Кто вез, мы установили. Только нашли его в собственной квартире зарезанным. Рядом скальпель валялся, весь в кровище.
— Та-ак, — протянула я. — А что мальчишка сказал о заказчиках? Кто ему пистолет-то всучил?
— А те же самые, что обучали одиннадцать месяцев или год. Не меньше. Сказали — вот твой экзамен. Какой-то дядя Боря сказал. Ну… он и пошел сдавать.
— Ну и что? Взяли мальчишку в разработку?
— Взяли. Ничего-то он не знал толком. Одиннадцать лет, что ж вы хотите. А потом нашли его в камере, мертвым. Вот такие пироги. А затем еще одного такого малолетку поймали. В Питере. Конновские ребята его задержали. Тот, правда, никого не успел убрать. Только готовился… винтовку собирал. В общем, удалось установить, по его словам, где находится школа этих киндеркиллеров. Киндер — по-немецки ребенок, знаешь, да?
— Еще бы, — горько сказала я. — Ну… и где же? У нас в области, да?
— Да. Парень ничего и никого не помнит, но смог восстановить отдельные детали… отдали аналитикам все данные, которые из него выдоили, и выяснили, что где-то под Тарасовом.
— Все это, конечно… э-э, что такое?!
Начав говорить, я поперхнулась на полуслове: с улицы до меня донеслись неистовые ругательства, а потом сухо прострекотала автоматная очередь. Еще одна, и еще. Затем раздался звон разбитого стекла.
Послышались два одиночных выстрела.
— Эт-та что такое? — произнес Василий. — Бандитская разборка?
— Да не похоже, — озабоченно проговорила я. — Братки обычно на Трофимовском мосту разбираются, стрелки забивают там.
В этот момент раздался длинный протяжный вопль, полный муки и боли. Тонкий, захлебывающийся, с вибрирующими высокими жалобными нотками. Одним словом — детский.
Я вскочила и, дотянувшись до пистолета, бросилась к двери. Вскочил и Василий:
— Куда?
Я не стала отвечать. Быстро сбежала по лестнице и, открыв дверные замки, которых несостоявшийся «новорусский владелец» этих хором понаставил в изобилии, распахнула дверь.
Перестрелка происходила непосредственно под воротами моего дома — это я поняла сразу. Я видела, как в темноте пуля высекла сноп искр из верхней части каменного столба, поддерживающего ворота.
— Где этот сучонок? — глухо хрипнуло из темноты.
— Свалил куда-то!
— Да некуда ему деваться!
— Жору завалил. Да туда ему и дорога, — голос понизился до шепота, и дальнейшего я уже не слышала.
Я быстро пересекла двор, держась в тени от больших раскидистых деревьев. Взлетела по воротным петлям на каменный опорный столб и осторожно выглянула поверх ворот.
Зрелище оказалось еще то. В лунном свете стояла, зияя разбитым лобовым стеклом, «девяносто девятая». Посреди дороги. За машиной, спиной к бамперу, сидел на корточках парень с автоматом Калашникова. За ним виднелся бритый затылок второго.
Парни явно боялись выглянуть из-за машины. Судя по их словам, какого-то Жору замочили… но тогда выходит, что Жора этот — был ребенком? Это он испустил тот душераздирающий крик, да? После сообщенного Василием и особенно после того, через что я прошла сама, такая мысль показалась если не естественной — разве естественно втравливать детей в бандитские разборки?! — но вполне реалистичной.
И ищут они…
«Сучонок».
…тоже ребенка! Вероятно, это он стрелял из пистолета, потому что оба парня, насколько я могла видеть, были вооружены автоматами.
И то, что они перестреливались возле моего дома, не могло быть случайным. Медлить больше было нельзя.
— Вы что тут третесь, а? — крикнула я, открывая металлическую дверцу в воротах.
