Но Тайл хотела, чтобы это была ее история.
Если она расскажет, кто такой Док, ей придется проститься со своей эксклюзивной передачей. Все остальные успеют раньше. История пройдет по всем каналам, прежде чем она напишет начальный текст. К тому времени, как она подготовит свой собственный отчет, появление из небытия доктора Стэнвиса перестанет быть новостью.
Наверное, Галли никогда не простит ей этого, но Тайл решила пока сохранить имя Дока в тайне. Поэтому она не дала Кэллоуэю прямого ответа.
— Док сотворил настоящее чудо. Сабра ему очень доверяет.
— Как я понял, он был ранен в перестрелке?
— Царапина, сущие пустяки. Мы все в порядке, мистер Кэллоуэй, — нетерпеливо сказала она. — Конечно, мы устали, но никто не пострадал, я уже несколько раз это повторяла.
— Вас не принуждают так говорить?
— Абсолютно нет. Ронни вовсе не хочет причинить кому-либо вред. Он хочет одного: уйти отсюда с Саброй и своим ребенком и уехать куда-нибудь.
— Мисс Маккой, вы же знаете, что я не могу такого допустить.
— Но ведь можно найти какой-то компромисс.
— Я не обладаю правом…
— Мистер Кэллоуэй, а вас не принуждают это говорить?
Он немного помолчал, потом сказал:
— Продолжайте.
— Если вам уже пришлось иметь дело с Расселлом Денди, тогда вы легко поймете, почему эти ребятишки были доведены до отчаяния и сделали то, что сделали.
— Я не могу прокомментировать ваши слова, но я понимаю, что вы имеете в виду.
Тайл поняла, что Денди находится где-то поблизости.
— Судя по всему, человек этот — тиран, — продолжила она. — Может быть, вы не в курсе, но он поклялся силой разлучить ребят и отдать их ребенка на усыновление. Ронни и Сабра хотят одного — свободно распоряжаться собственным будущим и будущим их ребенка. Это семейная проблема, мистер Кэллоуэй, и именно так к ней следует подходить. Может быть, мистер Денди согласится на посредника, который поможет им смягчить конфликт и прийти к соглашению?
— Ронни Дэвидсону все равно придется за многое ответить, мисс Маккой. К примеру, за вооруженное ограбление.
— Уверена, Ронни готов нести ответственность за свои действия.
— Дайте мне с ним поговорить. — Ронни взял у нее трубку. — Послушайте, мистер Кэллоуэй, я не преступник. То есть не был им до сегодняшнего дня. Меня даже ни разу не штрафовали за превышение скорости. Но я не позволю мистеру Денди распоряжаться будущим моей маленькой девочки.
— Скажи ему, о чем мы договорились, Ронни! — крикнула Сабра.
Он взглянул на нее, и его лицо болезненно исказилось.
— Поговорите с отцом Сабры, мистер Кэллоуэй. Убедите его оставить нас в покое. Тогда я всех отпущу. Да, это мое условие. — Он помолчал, слушая, что ему говорит Кэллоуэй. — Я сам знаю, что им следует быть в больнице, и чем скорее, тем лучше. Даю вам час. Перезвоните и скажите, что вы решили.
Ронни бросил трубку и снова взглянул на Сабру. Она прижала к себе крошечную дочку и кивнула.
— Ладно, вы все слышали, — сказал он, обращаясь к заложникам. — Я хочу, чтобы мы все вышли отсюда в целости и сохранности. Теперь слово за Денди. Можете пока расслабиться. Через шестьдесят минут все будет кончено.
— А вдруг он не согласится оставить вас в покое? — спросила Донна. — Что ты тогда с нами сделаешь?
— Почему бы вам не сесть и не помолчать? — раздраженно бросил Верн.
— Почему бы тебе не поцеловать меня в задницу? — возмутилась она. — Ты мне не начальник! Я хочу знать, буду я жить или умру. Что он будет делать через час? Перестреляет нас по очереди?
Повисло неловкое молчание. Все взгляды устремились к Ронни, но он упрямо не желал отвечать на их молчаливый вопрос.
Агент Кайн снова впал в полузабытье, а возможно, просто повесил голову от стыда за свою неудачную попытку освободить заложников. Так или иначе, он сидел, опустив подбородок на грудь.
По Глэдис и Верну стало заметно, что они устали. Возбуждение, сопутствовавшее рождению ребенка, прошло, Глэдис положила голову на плечо Верна и закрыла глаза.
Тайл присела на корточки рядом с Доком. Сабра снова заснула, маленькая Кэтрин спала у нее на руках.
— Как она?
— Слишком сильное кровотечение, черт побери. Давление падает.
— Что вы можете сделать?
— Я пытался массировать матку, но это не помогло. — Он наморщил лоб, напряженно соображая. — Есть еще один способ.
— Какой?
— Кормление.
— Разве у нее могло уже появиться молоко?
— Нет. Вы когда-нибудь слышали об окситоцине?
— Кажется, это что-то женское.
— Гормон, который помогает отделению грудного молока. Он также способствует сокращению матки, что, в свою очередь, уменьшает кровотечение. Сосание стимулирует высвобождение этого гормона.
— Вот как? Тогда почему вы не…
— Потому что я считал, что к этому времени они уже давно будут в больнице! Кроме того, ей и так уже досталось.
Они немного помолчали, глядя на Сабру. Им очень не нравилась ее бледность.
— Еще я боюсь инфекции, — признался Док. — Черт побери, их обеих необходимо немедленно госпитализировать! Что вы можете сказать об этом Кэллоуэе? Типичный служака?
— Похоже на то. Но, по-моему, способен мыслить разумно. С другой стороны, Денди — настоящий маньяк. Я хорошо слышала, как он где-то за спиной Кэллоуэя сыпал угрозами. — Она взглянула на Ронни, старавшегося одновременно не выпускать из поля зрения парковочную площадку и мексиканцев, которые определенно все больше нервничали. — Он нас не убьет, как вы думаете?
Док явно не торопился ответить на ее вопрос. Он поменял подкладку под Саброй и устало провел ладонью по волосам. По городским меркам, ему не помешал бы визит к парикмахеру. Но почему-то ему, особенно в такой обстановке, шли отросшие волосы.
— Я понятия не имею, как он поступит, мисс Маккой. Меня вообще не перестает удивлять, каким несчастьям одно человеческое существо может подвергнуть другое. Не думаю, что мальчишка способен выстроить нас всех и хладнокровно расстрелять, но никаких гарантий дать не могу. Тем более что разговоры на эту тему на исход никак не повлияют.
— Довольно пессимистичная точка зрения.
— Вы спросили, я ответил. — Он безразлично пожал плечами. — Хотя считаю, что нам ни к чему об этом разговаривать.
— Тогда о чем вы хотите поговорить?
— Ни о чем.
— Неправда! — Тайл нахмурилась. — Вы хотели бы спросить, как вышло, что я вас узнала.
Док взглянул на нее, но ничего не сказал. Он успел возвести вокруг себя заслон, но ее задачей как раз и было пробить эту невидимую броню.
— Когда вы вошли в магазин, я сразу подумала, что в вас есть что-то знакомое, но не могла вспомнить, где я вас встречала. Потом, во время родов, как раз перед тем, как появился ребенок, я сообразила, кто вы такой. Мне кажется, вас выдало то, как вы обращались с Саброй.
— У вас потрясающая память, мисс Маккой.
— Тайл. На самом деле моя память могла бы быть и получше. Дело в том, что я о вас рассказывала в одном из репортажей.
Он невнятно выругался.
— Значит, вы были среди той шайки репортеров, которая превратила мою жизнь в ад?
— Я — хороший репортер, доктор Стэнвис.
Он презрительно рассмеялся.
— Ну еще бы. И вам нравится то, чем вы занимаетесь?
— Очень.
— Вам нравится лезть в жизнь посторонних людей, которых и так постигла беда, выносить все их несчастья на суд общественности, лишать их возможности хотя бы собрать осколки своей разбитой жизни?
— Вы вините в своих трудностях прессу?
— По большей части да. Вы прекрасно знаете, как негативная пресса может повлиять на положение дел — в больнице, например. А плохая пресса — ваша работа и вам подобных.
— Вы сами создали себе негативную прессу, доктор Стэнвис.
Он сердито отвернулся, и Тайл поняла, что она задела больную струну.
Доктор Брэдли Стэнвис был известным онкологом, работавшим в одном из самых популярных и прогрессивных онкологических центров в мире. Туда съезжались пациенты со всех концов света. Как правило, это была их последняя попытка спастись от смерти. В больнице не могли спасти всех, но ее сотрудники демонстрировали поразительные успехи по продлению жизни безнадежно больных — и одновременно по обеспечиванию им жизни такого качества, которое делало это продление целесообразным.
Именно поэтому такой несправедливой и жестокой показалась смерть молодой, красивой и энергичной жены доктора Стэнвиса от неоперабельного рака. Ни он, ни его гениальные коллеги даже не смогли замедлить его стремительное развитие. Уже через несколько недель после того, как ей поставили диагноз, она оказалась прикованной к постели.
Миссис Стэнвис согласилась на агрессивную химиотерапию и облучение, но побочные эффекты были почти так же смертельны, как и сама болезнь. Ее иммунная система была разрушена, один за другим начали отказывать органы. Она не хотела затуманивать себе мозг болеутоляющими средствами. Однако в последние дни ее жизни боль стала настолько невыносимой, что она согласилась на внутривенное введение болеутоляющего лекарства, дозу которого она сама могла регулировать.
