Журавлева вовсе не интересовало сейчас, кто его продвигал, хотя в делах подобного рода знать это бывает небесполезно. Существенное состояло в том, чтобы точно установить характер субординации в связке Перфильев – Короткой Казалннский. Это Журавлев считал чем-то вроде мерительного инструмента, с помощью которого можно выверить версию о покушении Казалинского на жизнь Короткова и в конце концов определить меру вины каждого.
Чисто технической, если так можно выразиться, стороной деятельности преступной группы занимался Ковалев, и он быстро продвигался к окончанию. Журавлев должен был не отстать, поэтому он отказался от своего первоначального намерения отложить на несколько дней допросы Короткова, который лежал теперь в изоляторе для подследственных. Журавлев хотел дать ему как следует оправиться после аварии, но врач объяснил, что Короткова, если бы не переломы, хоть сию минуту можно зачислять в авиацию, так что никакими допросами ему не повредишь.
Журавлев захватил кассетный магнитофон и отправился в изолятор. Кроме магнитофона, у него был небольшой чемоданчик, а в чемоданчике в числе других бумаг имелся один документ. Когда Короткова брали под стражу и переводили в изолятор, среди его вещей обнаружили старый, наверняка военных времен, кожаный кисет, пузатенький и неимоверно тяжелый, набитый под горло, перетянутое шелковым шнурком. В нем оказались перстни, брошки, серьги, браслеты и золотые десятирублевики царских времен. Опись содержимого кисета, лежавшая в чемоданчике, была важным документом.
Он предвидел, что, несмотря на пренебрежительное к нему отношение, Коротков обрадуется его появлению, и не ошибся. Все подследственные стремятся к какой-то определенности и трудно переносят медленное течение следствия. Коротков не составлял исключения.
Войдя в палату, Журавлев взял из-за стола стул, поближе подвинул его к кровати и спросил о самочувствии. Коротков не жаловался. Журавлев объяснил, что хочет записать допрос на магнитную ленту, но, может быть, лучше сначала просто поговорить откровенно?
– Можно и поговорить, – охотно согласился Коротков.
Журавлев поставил магнитофон на стол, не включив его, заложил руки за спину и прошелся вдоль кровати взад-вперед.
– Вы, Коротков, при последней нашей встрече сказали инспектору Синельникову, что познакомились сначала с Казалинским, а потом уже с Перфильевым. Обрисуйте, пожалуйста, на какой почве произошло знакомство с Казалинским.
Коротков здоровой рукой взъерошил свои и без того спутанные волосы и спросил:
– Вы в колхозе «Золотая балка» с Сидоренковым говорили?
– Нет, но я знаю, чем он занимается. С ним беседовал работник ОБХСС.
– Ну так вот… Сидоренкову надо было десять кубометров стройматериалов достать. Он мне сказал, что директор базы Казалинский в принципе всегда готов это устроить, но он терпеть его не может, Сидоренкова то есть. Не хочет с ним связываться. А я ему неизвестен, со мной он согласится иметь деловые отношения. А я внакладе не останусь. Так говорил мне Сидоренков.
– А почему Казалинский не терпел Сидоренкова?
– Просто из осторожности. Этот Сидоренков три раза сидел.
– За что?
– За такие вот штучки.
– Но как же вы подошли к Казалинскому?
– У него есть слабость.
– А именно?
– Он любит золотые червонцы царской чеканки.
– Они у вас были?
– Не у меня. У Сидоренкова.
– Такой осторожный человек… – с сомнением сказал Журавлев. – Как же от незнакомого принимать?
– Я сказал, что от Сидоренкова. Как он просил.
– Непонятно. Казалинский же его, как вы говорите, боялся. Не увязывается, знаете ли.
– Все на месте. Клешня не хотел контачить с ним напрямую. А через прокладку не возражал.
– Вы, значит, служили только прокладкой? – Вопрос был не без подвоха, но Журавлев и не скрывал этого, зная, что Коротков тоже все поймет.
– Вы ж предлагали откровенно, а сами ловчите. Яне пешка, – сказал Коротков.
– Я не считаю вас пешкой. Наоборот. – В этих словах Журавлева заключался уже не подвох, а очень опасный для Короткова смысл. И тот опять все оценил.
– Не надо лишнего, – деланно-умоляюще попросил Коротков. – Я получал свою долю, но не надувайте этот шарик так сильно, может лопнуть.
Журавлев не собирался разубеждать Короткова, будто имел в виду не то, о чем он подумал, а совсем иное – ну, например, его личные качества.
– С Александром Антоновичем Перфильевым вы познакомились позже, – сказал он, оставив слова Короткова без внимания. – Как это произошло?
– Сначала я познакомился с его дочерью.
– Случайно?
Коротков ухмыльнулся.
– С красивыми девочками не знакомятся случайно. Это делается умышленно.
– По-моему, теперь неоткровенны вы.
– Есть немного, – жестко сказал Коротков. – А вы ходите вокруг да около. Давайте в лоб.
– С удовольствием… Я предполагал, что на Перфильева вас вывел Казалинский. Так должно быть по логике вещей. Но я могу и ошибаться.
– Не ошибаетесь.
– Значит, это он подсказал относительно Елены Перфильевой?
– Да.
– У вас что же, был открытый разговор-мол, сойдись с дочерью, чтобы войти в доверие к отцу?
– Не так примитивно. Просто затеялся мужской разговор…
– В первую же встречу?
– Нет, это было уже после тех десяти кубометров. Мы стали видеться.
– Ну и?..
– Казалинский сказал, есть в городе одна девчонка – пальчики оближешь. Жалко, он для нее староват. Да и не очень-то легко подступиться.
– Мало ли в городе красивых девушек… Он что же, адрес вам сообщил?
– У нее автомобиль. Он сказал, где она заправляется. И номер машины.
– А кто она, чья дочь, кем работает Перфильев – не объяснил?
– Он объяснил: хоть у нее и автомобиль, но девочка, кажется, нуждается в деньгах.
– Вы не сочиняете? – Для Журавлева все это звучало дико.
– Сочинить можно и похлеще. Я вам голую правду.
– Ну и что же дальше?
– Познакомились. У нее тогда недавно умерла мать. Ездила на юг на моей машине. Она неважно водила. Я ее заодно и подучил. Потом дал взаймы пятьсот.
– Она вернула?
– Нет, конечно. Мы собирались пожениться.
– Казалинский радовался вашему успеху?
– А как вы думаете?
Они еще ни разу не притронулись к тому главному предмету, ради которого велся этот долгий разговор, но у Журавлева сложилось отчетливое ошутщение, что Ко-ротков считает подразумеваемый, умалчиваемый предмет совершенно ясным для него, Журавлева. Идя сюда. Журавлев допускал, что Короткое примет ту же линию поведения, какую выстроил Казалинский: сваливать основную вину на мертвого Перфильева. Но из того уже. что было тут сказано, можно сделать заключение: Коротков решил вести себя иначе. Даже если у них с Казалинским существовал на сей счет предварительный сговор. Поэтому Журавлев перескочил через ненужные ему сейчас подробности и приступил к основному:
– С вашего позволения, давайте определим роли. Образовался, как говорится, триумвират – вы, Казалинский и Перфильев…
– Не тот порядок, – перебил Короткое. – Казалинский, Перфильев и я.
– А не желаете поставить себя в середину?
– Я только передатчик. Ну и приемник, если уж вам так хочется.
– Значит, главным был Казалинский?
– Да.
– А роль Перфильева в чем заключалась?
– Он выписывал столько материалов, сколько требовал Казалинский.
– Вы, должно быть, плохо знаете, как распределяются фондируемые материалы. Существует разнарядка.
– В этой кузне я не разбираюсь. Знаю, что определенным лицам выписывалось больше, чем надо. Их указывал Казалинский. От них я получал деньги, отдавал Казалинскому, а он выделял часть Перфильеву.
– А вам?
– Маленькую часть.
– А что значит – указывал?
– Казалинский через меня называл Перфильеву фамилии толкачей из тех, которые приезжали что-нибудь получать.
Тут была некая шаткость. Журавлев отвел взгляд в сторону, сказал как бы в пространство:
– Такой осторожный человек… – Он в точности повторил ту же фразу, которую произнес иолчаса назад, имея в виду Казалинского. – Непохоже на него. Сам себе искал клиентов… Их было довольно много. Это опасно. Вот с Сидоренковым он вел себя правильно… А здесь, простите…
– Намек понял. Были клиенты и от меня, – признал Коротков.
– Мы все это зафиксируем в протоколе. Я не предупреждал вас об ответственности за дачу ложных показаний, но, надеюсь, вы сознаете…
– Не беспокойтесь, сознаю.
Журавлев сел за стол и на разлинованных бланках записал по порядку вопросы и ответы. Он записал их в самой сжатой форме. Закончив, прочитал протокол и сказал:
– Вы подозреваете, что тормозные шланги мог повредить Казалинский?
– Больше некому.
– Сейчас вы в этом уверены, судя по вашему тону. Откуда появилась уверенность?
Не показав вида, Журавлев, однако, был действительно удивлен уверенным тоном Короткова. Если версия о предумышленном убийстве Перфильева верна, Короткову ни с какой стороны не выгодно обвинять Казалинского в покушении на его собственную жизнь, ибо ничто другое не может так подкрепить эту версию. Не иначе Коротков что-то замыслил. Журавлеву пока оставалось только гадать и внутренне поражаться холодной расчетливости этого совсем еще молодого человека. В самый раз было задать себе наивный вопрос: «И откуда такие типы берутся?» Но Журавлев во время работы подобных вопросов самому себе не задавал. Разве что после, по дороге домой.
