— Разве эти люди не чудики? — спросила Элинборг.
— Чудики?
— Одиночки такие. Не как все? С приветом?
— Ты ведь нашла пластинки у Гудлауга в шкафу? — спросил ее Эрленд. — Что ты с ними сделала? Ты их перебрала?
— Я только увидела их в шкафу, но не трогала. Если хочешь их изучить, они все еще там, — ответила Элинборг. — Как такой коллекционер, как Уопшот, мог выйти на связь с таким человеком, как Гудлауг? — продолжала она. — Как он вообще узнал о нем? Имеются ли какие-нибудь посредники? Откуда у него информация о записях грампластинок с хоровым пением в Исландии шестидесятых? Об исландском мальчике-солисте, певшем более тридцати лет назад?
— Из журналов? — предположил Сигурд Оли. — Через интернет? По телефону? От других коллекционеров?
— Нам еще что-нибудь известно о Гудлауге? — спросил Эрленд.
— У него была сестра, — ответила Элинборг. — Его отец все еще жив. Им, естественно, сообщили о его смерти. Сестра приходила на опознание.
— Нам, безусловно, требуется образец слюны Уопшота, — напомнил Сигурд Оли.
— Да-да, я займусь этим, — пообещал Эрленд.
Сигурд Оли отправился собирать информацию о Генри Уопшоте. Элинборг взяла на себя разговор с отцом и сестрой Гудлауга. А Эрленд спустился в подвал в комнату швейцара. Он прошел мимо стойки регистрации, увидел, что старший администратор на месте, и решил, что поговорит с ним позже.
Грампластинки лежали в шкафу Гудлауга. Их было две, малого формата. На одной написано: «Гудлауг поет Ave Maria Шуберта». Это была та же пластинка, которую ему показывал Уопшот. На футляре другой было изображение мальчика-солиста, стоящего перед небольшим детским хором. Дирижер хора, молодой человек, держался поодаль. «Гудлауг Эгильссон поет соло» было написано большими буквами поперек конверта.
С обратной стороны имелась короткая заметка о столь юном и многообещающем исполнителе:
Гудлауг Эгильссон вызвал живой и заслуженный интерес, выступая с Детским хором Портового Фьорда,[11] и можно с уверенностью сказать, что у двенадцатилетнего певца большое будущее. Это уже вторая пластинка, на которой записан его прекрасный голос. Он поет от чистого сердца под управлением Габриэля Херманнссона, руководителя Детского хора Портового Фьорда. Перед вами ценнейшая вещь для всех тех, кто любит красивую музыку. Гудлауг Эгильссон, как певец, продемонстрировал свое несомненное мастерство и теперь готовится совершить турне по Северным странам.
Чудо-ребенок, подумал Эрленд и посмотрел на киноафишу с «Маленькой принцессой» Ширли Темпл. «Что ты здесь делаешь? — спросил он у афиши. — Почему он сохранил тебя? Почему ты единственное, что он оставил после себя?»
Эрленд достал свой телефон.
— Марион, — сказал он, когда на другом конце сняли трубку.
— Алло, — ответил голос в телефоне. — А, это ты?
— Что-нибудь выяснилось?
— Ты в курсе, что Гудлауг выпускал грампластинки, когда был подростком?
— Только что узнал об этом, — ответил Эрленд.
— Студия звукозаписи обанкротилась примерно двадцать лет назад и исчезла без следа. Владельцем и управляющим был некий Гуннар Ханссон. Фирма называлась «ГХ-грампластинка». Издавала всякую чушь во времена хиппи и «Битлз», и все коту под хвост.
— А ты не знаешь, что стало с музыкой?
— С музыкой?
— Ну, с пластинками.
— Естественно, пошли на оплату долгов. Разве так не всегда бывает? Со мной согласились поговорить его наследники, ну, этого Гуннара, двое сыновей. Студия никогда не выпускала большие тиражи, и они были просто ошарашены моими расспросами о прошлом. С десяток лет никто не вспоминал об этой студии. Гуннар умер в середине восьмидесятых и, по их словам, ничего, кроме долгов, после себя не оставил.
— Здесь, в отеле, оказался один человек, который коллекционирует пластинки с записями хоровой музыки, хоров мальчиков и мальчиков-солистов. Он намеревался встретиться с Гудлаугом, но не вышло. Вот я и подумал: могут ли пластинки, записанные Гудлаугом, представлять какую-нибудь ценность? Где бы мне это узнать?
— Найди коллекционеров и поговори с ними, — был ответ. — Хочешь, я займусь этим?
— И еще одно дело. Можешь отыскать человека по имени Габриэль Херманнссон? Он руководил хором Портового Фьорда в шестидесятые годы. Ты наверняка найдешь его в телефонном справочнике, если он еще жив. Возможно, он был учителем Гудлауга. Передо мной конверт от пластинки, и здесь его фотография. По-моему, ему в то время было лет тридцать. Если он умер, тогда, естественно, и разговора нет.
— Так и происходит, как правило.
— Что?
— Если человек умирает, то и разговора нет.
— Точно. — Эрленд поколебался секунду. — С чего ты вдруг о смерти?
— Просто так.
— Все в порядке?
— Спасибо, что бросил мне крошки, — язвительно фыркнули в трубке.
— Разве тебе не этого хотелось, Марион? Продолжать расследования, будучи на пенсии?
— Это скрасит мой день. Тебе удалось выяснить насчет кортизола в слюне?
— Я собираюсь этим заняться, — ответил Эрленд и попрощался.
Кабинет старшего администратора находился в вестибюле, в маленьком закутке за регистрационной стойкой. Когда Эрленд вошел к нему и закрыл за собой дверь, тот сидел и разбирал бумаги. Администратор встал и начал объяснять, что у него совсем нет времени на разговоры с инспектором. Он готовится к совещанию. Но Эрленд уселся и скрестил на груди руки.
— Почему вы от меня бегаете? — спросил его Эрленд.
— О чем вы говорите?
— Вчера в самый разгар трудового дня вы не появились на работе. Пытались сбежать во время нашего разговора в тот вечер, когда был убит швейцар. Теперь вы весь как на иголках. По моему мнению, ваше поведение в высшей степени подозрительно. Мне было сказано, что вы лучше всех в отеле знали Гудлауга. Вы не признали этого. Напротив, сказали, что плохо знали его. Я полагаю, что вы лжете. Он был вашим подчиненным. Вам следует проявить хотя бы видимость сотрудничества со следствием. Провести рождественские праздники в кутузке — невеселая перспектива.
Старший администратор уставился на Эрленда, еще не очень понимая, какую позицию ему следует занять. И все же он осторожно присел на стул.
— У вас ничего нет против меня, — заявил он. — Это же безумие — предполагать, что я сотворил такое с Гудлаугом. Что я заходил к нему в чулан и… я имею в виду всю эту историю с презервативом.
Эрленду не нравилось, что, похоже, подробности дела расползлись по всему отелю и теперь гостиничный персонал их обмусоливает. Шеф-повар прекрасно понимал, с какой целью берутся образцы слюны. Старший администратор смог в своем воображении составить картину произошедшего в каморке швейцара. Возможно, директор отеля все разболтал, а может быть, горничная, обнаружившая труп, или полицейские.
— Что с вами случилось вчера? — спросил Эрленд.
— Приболел, — ответил администратор. — Я провел дома всю первую половину дня.
— Вы никого не предупредили. Врача вызывали? Он дал вам справку? Я могу поговорить с ним? Как его зовут?
— Я не вызывал врача. Полежал в постели. Теперь мне лучше.
Он выжал из себя кашель. Эрленд улыбнулся. Этот человек был самым неумелым вруном из всех, кого ему доводилось встречать на своем пути.
— Зачем вы врете?
— У вас ничего нет против меня, — повторил администратор. — Единственное, что вы можете делать, так это сыпать угрозами в мой адрес. Я требую оставить меня в покое.
— Я ведь могу поговорить и с вашей женой, — сказал Эрленд. — Спросить ее, подавала ли она вам вчера чай в постель.
— Оставьте ее в покое, — процедил мужчина голосом, приобретшим вдруг угрожающие и жесткие нотки. Лицо его побагровело.
— Я не оставлю ее в покое, — продолжал Эрленд.
Администратор выпучил глаза.
— Вы не будете с ней разговаривать, — прошипел он.
— А почему нет? Что вы скрываете? Вы ведете себя слишком подозрительно, так вам от меня не избавиться.
Мужчина уставился в одну точку и вздохнул:
— Отстаньте от меня. Это не имеет никакого отношения к Гудлаугу. У меня возникли трудности личного порядка, с которыми я пытаюсь справиться.
— Какие?
— Я не обязан вам давать объяснения по этому поводу.
— Позвольте мне судить самому.
— Вы не можете принудить меня к этому.
— Как я сказал, я могу отправить вас в следственный изолятор или попросту поговорить с вашей женой.
Старший администратор тяжело вздохнул. Затем посмотрел на Эрленда:
— Это останется между нами?
— Если это не касается Гудлауга.
— Это не связано с ним.
— Тогда все в порядке.
— Позавчера позвонили моей жене, — начал мужчина. — В тот же день, когда вы обнаружили Гудлауга.
