Эдит смущенно складывает свою салфетку.
– Нет. Ты лишен наследства вкупе со своей матерью. Я искала тебя, потому что Эвелин пропала, а она – единственный член семьи, оставшийся у меня.
Эвелин Костелло. Один лишь звук этого имени забрасывает меня обратно в Дублин тысяча девятьсот семидесятых. Младшая сестренка моей матери, девочка, которая вопреки воле собственного отца пересекла Атлантику, чтобы погостить у нас. Девочка, сказавшая моему отцу, что «насадит его сосиску на вертел, если он еще хоть раз случайно забредет не в ту комнату».
Круто. У нас даже не было вертела. И ни у кого из моих знакомых.
Эвелин Костелло. Моя первая героиня. Я не одну неделю экономил каждое пенни, просто чтобы на случай ее нового визита вертел имелся в доме наверняка.
Моя тетушка Эвелин, неизменно водившая меня в плавательный бассейн за исключением случаев, когда не могла этого сделать по каким-то таинственным женским причинам, которых я не понимал тогда напрочь, да и теперь постигаю не в полном объеме.
– Эвелин пропала?!
Эдит начала складывать мою салфетку.
– Да. У нее возникли проблемы с зависимостями, как и у ее матери. После последнего рецидива мы поместили ее к Бетти Форд[28], но ты же знаешь Эвелин – мол, не загоняйте меня в угол, правда? Она выписалась, и мы не видели ее уже больше двух лет. Она пропустила даже похороны родного отца.
Если Эдит ожидает, что мое лицо изобразит «ох ты», то просчиталась. Я вовсе не питаю к «отцам» такого же благоговения, как ситкомы 1960-х. Сто процентов моих образов отца являют надравшиеся озверевшие дьяволы, разгуливающие по земле.
Эдит осознает, что не задела меня за живое.
– Разумеется, у них были разногласия, но Эв любила отца, и Патрик ее любил. Просто трагедия, что она может даже не ведать о его смерти.
Она знает, если только не забилась под какой-нибудь камень, но даже в подобном случае – большинство камней в наши дни подключены к Сети. Когда сердце Пэдди Костелло наконец разорвалось в его груди от сокрушительного взрыва обширного инфаркта, видеонекрологи в эфир пустили все ведущие студии. Великий Пэдди Костелло – последний магнат. Человек, построивший Америку или еще какое дерьмо в том же духе.
Мой дед.
В Ирландии мы знаем об империях всё. В армии я даже видел парочку. Я так смекаю, если человек хочет сколотить порядочное королевство, то должен поддерживать лазерную фокусировку на этой вершине всех стремлений, испепелив все, что может от нее отвлечь. К примеру, своих конкурентов. К примеру, собственную семью.
– Я думала, она могла связаться с тобой, Дэниел. Вы ведь были близки, правда? Она толковала о тебе.
Это правда. Мы были близки, хоть она и навещала нас, наверное, раз с дюжину. Дух Эвелин всегда был на высоте. Когда мне было четырнадцать, а ей – шестнадцать, вернувшись однажды вечером домой со свидания с юнцом, распустившим руки, Эвелин задала мне строгую лекцию о том, как надлежит обращаться с сиськами девушки. Мальчику такого не забыть нипочем. Ни за что и никогда.
– Ага, мы были близки. Эв была для меня как старшая сестра.
Эдит кивает:
– Именно. Она так и говорила. Старшая сестра Дэнни. Она за тобой приглядывала. Вот я и подумала, что, может быть, ты слыхал что-нибудь…
Глаза Эдит Костелло потуплены. У нее в жизни столько огорчений, что она ограждает себя от очередного. Ненавижу быть гонцом, несущим никакие вести, но…
– Нет, Эдит, извини. Я не говорил с Эвелин уже лет двадцать. Она прислала мне пару писем, когда я служил в армии, но это был просто невинный треп. Пару лет назад услыхал, что она в «Бетти Форд», и отправил ей открытку с пожеланием выздоровления. Но не имею ни малейшего понятия, где она.
Эдит приходится взять себя в руки, чтобы не согнуться в три погибели.
– Конечно. Да и с чего бы? Ну, хотя бы можно отозвать этих сыщиков, правда?
– Ага. Они не смогли даже сузить зону поисков до одного материка.
Мы улыбаемся, но я в стрессе, а она огорчена, так что светлей в помещении от наших улыбок не становится.
Эдит проводит пальцем вниз по стакану.
– Мистер Макэвой. Дэниел. Может, позвонишь мне, если Эвелин выйдет на связь? Ей не обязательно видеться со мной, если ей не хочется, я просто хочу знать, что с ней ничего не стряслось. Если ей нужны деньги, их для нее уйма. – Эдит прикрывает веки до половины, будто окидывает мысленным взором груды золота. – В буквальном смысле уйма.
Я отчасти уповаю, что в этом предложении найдется оговорка и для меня – то есть «уйма и для тебя», но моя сводная бабуля свое отговорила.
Я беру карточку, которую она добыла бог весть откуда, а потом замечаю кармашек на молнии в ее повязке для пота. Я и не знал, что такие делают. Удобненько.
– Разумеется. Позвоню. Но столько воды утекло…
Эдит так подтянута, что встает, даже не отодвинув стул.
– Знаю. Это выстрел наудачу. Но порой выстрелы наудачу приносят удачу.
Я гляжу ей в глаза. В них застыло выражение отчаяния, как у заядлого игрока на бегах.
– Слушай, Эдит, – говорю я, еще не веря, что сам прыгаю в очередную волчью яму. – На этой неделе на мне висит пара дел. Важных, а то я не стал бы откладывать твое в долгий ящик, но на следующей неделе я смогу сделать пару-тройку звонков. Может, Эв отправилась в Ирландию. Это тебе в голову не приходило?
– Да, конечно. Она любила Дублин. Я велела своим сыщикам высматривать и ее. Тщетно.
Я отодвигаю свое блюдо в сторону. Лучше бы вместо этой детской еды были картофельные оладьи с беконом.
– Похоже, эти твои детективы не очень-то землю роют. Не смогли даже продетектировать, что я покинул старушку родину много лет назад. Я знаю парочку ребят, держащих руку на пульсе. Я с тобой свяжусь.
– Спасибо, Дэниел, – говорит Эдит, рефлекторно втягивая свой почти несуществующий живот, чтобы я разглядел сквозь велюр ее грудную клетку. – Ты не пожалеешь о потраченном времени.
Мне надо сделать что-нибудь благородное, чтобы по окончании встречи я не выглядел трескающей блины деревенщиной.
– Это не потребуется, – заявляю я, надеясь, что подбородок мой не измазан завтраком. – За любезность членам семьи счет предъявлять не принято.
Мой широкий жест производит впечатление на Эдит, и она, подавшись вперед, целует меня в щеку и удаляется с сиропом на губах.
Мы оба игнорируем это обстоятельство, а она по пути к дверям утирает лицо влажной салфеткой.
Я просто клизма.
Моя «твиттер»-пташка чирикает. Прокрутив экран телефона, я читаю:
Не следует все подвергать чрезмерному анализу. Знаешь, какие у анализа первые два слога?
Я не могу не заметить, что на жопе спортивного костюма моей бабули ничего не написано.
Стильно.
* * *
Я даю Мэри троекратные чаевые, и она вознаграждает меня улыбкой, почти способной заставить человека забыть, что его пытаются прикончить. В послесвечении этой улыбки я решаю, что если София когда-нибудь отфутболит меня на обочину, то я непременно выберусь на Манхэттен, чтобы проверить, не удастся ли соблазнить эту даму составить мне компанию в другом ресторане, где она и сама сможет посидеть.
Эта мысль вызывает у меня легкий укол совести, но в моем возрасте уже пора малек наследить, правда? В море теперь не так уж много одиноких рыбешек.
Перед выходом я наведываюсь на очко, и правильно делаю, потому что меня вдруг пробирает такой мандраж, что все это блинное месиво выметывает наверх, прежде чем оно успевает толком проскочить вниз.
Треклятые Фортц и Кригер. Сто буев им в жопы.
Что за больные индивидуи прихватывают людей на обочине для потокового ширялова? Я добрую минуту раскаиваюсь, что позволил этим даунам остаться в живых, пока корчусь над раковиной. Просто удивительно, как один короткий, резкий шок может переменить воззрения человека на смертоубийство.
Дауны? Это слишком мягко сказано. Как минимум всуесосы.
Плюс же этой гигиенической паузы в том, что позыв к рвоте совершенно чистый. Я извергаю все за один заход и тотчас же чувствую себя лучше.
Французский тост. Может, это было чересчур претенциозно.
Старательно умывшись, я взбегаю по ступенькам в фойе уверенно и энергично, будто никакой рвоты в роскошных «удобствах» даже в проекте не было. Впрочем, чувствую я себя малость уязвимым и подверженным паранойе и убежден, что каждый турист, таращащийся пустым взором на экран своего мобильника, на самом деле фоткает здоровенного головореза, только что проблевавшегося в клозете.
Вполне возможно, что я уже в розыске и мой портрет анфас и в профиль уже запостили на веб-сайте лягашей. Может, каждый обладатель значка в этом громадном городе уже располагает на своем смартфоне моим фото и досье.
Пожалуй, я бы поставил на то, что Фортц попытается сам подчистить болтающиеся концы, упрятав этого Макэвоя в воду, прежде чем довериться товарищам по оружию.
На хвосте у меня самый минимум двое «оборотней с бляхами».
