– Борис Борисович, – попыталась я его остановить, – нельзя ли потише? И вообще, я вам советую: сбавьте‑ка обороты…
В ответ Борис Борисович издал такой звериный рык, как будто он не Борис Борисович, а вовсе даже Лев Львович.
– Мне кажется, – не дала я ему дорычать, – что у нас с вами не телефонный разговор. Давайте встретимся в спокойной обстановке. Думаю, нам есть, что рассказать друг другу. Ведь вы же сами говорите, что у вас неприятности… так как бы эти неприятности не увеличились в размерах…
– Не о чем нам разговаривать! – произнес Ахтырский знакомую мне с детства фразу, но потом резко выдохнул и, судя по всему, одумался: – Ладно, встретимся. Надеюсь, вы объясните мне, какого черта возвели на меня всю эту напраслину. И дадите в своей газете опровержение!
«Да и вы, может быть, кое‑что мне объясните», – подумала я, но вслух сказала совсем другое:
– Когда и где мы сможем встретиться?
– Приезжайте ко мне в офис. Адрес, надеюсь, знаете?
– Извините, – я решила держаться твердо и ни на какие его предложения не соглашаться, считая, что это придаст моему блефу большую достоверность, – у меня есть основания думать, что прослушивается не только ваш телефон. В офисе у вас тоже стоят «жучки».
Директор «Домовенка» несколько секунд ошарашенно молчал.
– Кажется, вы действительно знаете о моей фирме то, чего я сам не знаю, – выдавил он наконец. – Хорошо, называйте тогда время и место.
– Знаете кафе «Марко Поло» напротив метро «Чернышевская»? Это недалеко от вашего офиса. Давайте встретимся там через час. Это вас устраивает?
– Устраивает, – недовольно буркнул Борис Борисович, – а как я вас узнаю?
Я в двух словах описала свою непритязательную внешность: розовые джинсы, длинный белый свитер с высоким воротом, сама худая и волосы растрепаны. Он в ответ сказал, что будет в бежевом плаще и в очках с тонкой золотистой оправой.
Я выбрала это кафе по двум соображениям: во‑первых, там довольно людно, а на людях Ахтырский постесняется скандалить, будет держаться в рамках приличия, а во‑вторых, мне это кафе просто нравится, там замечательно варят кофе и подают вкусные фруктовые пирожные – ежевичные, черничные и разные другие.
Пока ехала в метро, я немножко раскинула мозгами. Сначала возникла мысль, как меня угораздило так попасть? То есть я, конечно, сама хотела сделать сенсацию, но чтобы все так легло одно к одному… И, судя по тому, как зол на меня Борис Борисович, рыльце‑то у него в пушку. Впрочем, совокупность визитов экономической милиции и налоговой полиции кого угодно, даже самого честного человека, способна довести до белого каления.
Ахтырского еще не было, и я заняла очередь к стойке, просматривая вывешенное на стене меню. Кроме обычных сортов кофе – эспрессо, капуччино, двойной капуччино, – мне предлагали кофе по‑парижски, по‑венски, по‑ирландски – с ликером «Бейлис», кофе по‑сицилийски с ромом и корицей, кофе с коньяком и какой‑то совсем удивительный кофе с поэтичным названием «Вересковый мед».
Большинство столиков было занято шумными компаниями молодежи или влюбленными парочками. Рядом со мной стояла, так же, как я, разглядывая меню, симпатичная девица примерно моего роста, должно быть, откуда‑то из Средней Азии – с чуть раскосыми глазами и смуглым лицом.
Наконец в дверях кафе появился Ахтырский, во всяком случае, человек, подходящий под описание. Он, не раздумывая, подошел ко мне и недовольным голосом поздоровался.
– Какой вы предпочитаете кофе? – спросила я невинным тоном.
– Все равно, – буркнул он; – пусть будет эспрессо.
Я заказала ему эспрессо, себе – двойной капуччино, и мы пошли в глубину кафе.
Ахтырский, лавируя между столиками, задел плечом раскосую девицу, извинился. Она улыбнулась:
– Ничего страшного, – и ушла из кафе, так ничего и не заказав.
Мы сели за угловой столик, где было немного потише, и нам не мешали посторонние. Ахтырский положил на стол небольшую кожаную папку, пригубил кофе и посмотрел на меня с явной неприязнью:
– Ну что ж, я жду ваших объяснений. Чего ради вы распространили клевету о моей фирме?
– Ну так уж сразу и клевету! – Я тоже постаралась держаться уверенно и агрессивно. – Уже то, что вы согласились со мной встретиться, говорит о том, что рыльце у вас в пуху! И почему, интересно, у вас в офисе поставили «жучков»?
– Да об этих «жучках» я знаю только с ваших слов! – Ахтырский побагровел и, расстегивая свою папку, неприязненно бросил мне: – А встретиться с вами я согласился только для того, чтобы посмотреть в ваши глаза и спросить, есть ли у вас совесть! И для того, чтобы потребовать объяснений! И еще для того, чтобы показать вам эти бумаги, достоверно доказывающие, что мое агентство совершенно непричастно…
Внезапно он схватился рукой за воротник рубашки, словно ему не хватает воздуха, широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба, откинулся на спинку стула и дернулся всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.
Я вскочила, в ужасе глядя на Ахтырского. Лицо его еще больше побледнело, глаза остекленели и уставились в потолок, как будто он увидел там что‑то важное. Какая‑то девица истошно завизжала. На крик подбежала официантка, пощупала пульс Ахтырского, тоже побледнела и убежала в служебное помещение.
Тут же появился хозяин, уверенный в себе, вальяжный темноволосый мужчина с набриолиненными волосами, одним взглядом оценил обстановку и вынул мобильный телефон, чтобы вызвать «скорую» и милицию.
Я чувствовала себя ужасно и действовала, как во сне. Одна мысль стучала у меня в голове, как негритянский барабан: «Он мертв! Он мертв! Он мертв!»
И еще одна: «Неужели я его убила? Неужели его смерть на моей совести?»
Из папки вывалились какие‑то листки и веером рассыпались по полу.
Хозяин, переговорив по телефону, величественно удалился. Официантка с красными пятнами на щеках убежала за стойку, где подруга уже капала ей валерьянку в коньячный бокал.
На меня никто не смотрел, движимая подсознательным импульсом, я вскочила из‑за столика и выскользнула из кафе, не дожидаясь появления милиции.
В поезде метро меня начала бить такая крупная дрожь, что немолодая дама приличного вида уступила мне место, поглядев сочувственно. Я плюхнулась, даже не поблагодарив. Глядя перед собой невидящими глазами, я пыталась осознать, что же случилось. Только что прямо на моих глазах умер человек, и не просто случайный прохожий на улице – нет, с этим человеком мы были если не знакомы, то связаны взаимными интересами. Очевидно, сердце не выдержало после всех неприятностей, что я ему устроила.
Я застонала чуть не в голос. Как же могло так случиться, что я, сама того не желая, отправила человека на смерть?
Мне вспомнилось начало этой истории. Случайная, наугад взятая заметка из газеты… Маленькая, никому не известная фирмочка… И название такое уютное, как домашняя лапша… Я ведь была уверена, что от статьи никому не будет плохо… Как это говорил Петр Ильич? «Если информация выдуманная, значит, нет никакого ее искажения». Действительно, ну что такого могли предъявить Ахтырскому милиция и налоговая, если у него все было в порядке? Нельзя же предъявлять претензии к фирме из‑за какой‑то паршивой заметки в газете! Со временем от Ахтырского все бы отстали. Даже меня он не смог бы привлечь за клевету – ведь в первой статье не говорится ничего определенного, одни намеки…
Но вот как все обернулось: у человека не выдержало сердце. И кроме того, что теперь я буду мучиться совестью до могилы, мне еще могут предъявить вполне конкретное обвинение… как это формулируется: «действия, повлекшие за собой смерть потерпевшего». Конечно, тут руку приложила не я одна; нервы мотали ему после статьи и милиция, и налоговая полиция… Но они‑то уж как‑нибудь отмажутся. А я буду крайней.
В таких растрепанных чувствах я вернулась домой, потому что в редакции появляться не было сил. Не успела я бросить куртку на стул в прихожей, как раздался звонок в дверь.
– Кого еще нелегкая принесла? – не стесняясь, громко заворчала я, открывая.
– Что‑то ты, Сашок, сегодня неласково встречаешь! – На пороге стояла Ираида.
– Ой, извини! – спохватилась я
Ираида вошла и бросила быстрый взгляд на вешалку.
– Нету их, – расстроила я ее, – сегодня культурная программа. Сначала по городу гуляют, потом в «Луне» обедают, потом в театр идут…
– Вот как, – проговорила Ираида с совершенно непередаваемой интонацией.
– Ты только не уходи, – обратилась я к ней просительным тоном, – посидим, поедим чего‑нибудь, покурим, поболтаем…
Я и вправду была ей рада: оставаться одной в пустой квартире с ужасными мыслями – перспектива не из приятных.
– Что‑то у меня тонус понизился, – пожаловалась Ираида, усаживаясь на кухне с сигаретой, – выбила меня история с соседкой из колеи, ночами спать не могу, все кажется, что наверху кто‑то ходит.
