которые по разным тайным сетям обмениваются друг с другом чем-то подобным, и нет ни малейшего шанса, что я успею обработать все это до конца года.
Худощавый мужчина, который уже в молодые годы казался Гренсу слишком мягким для работы в полиции, не то что сам Гренс, разволновался не на шутку.
– И это при условии, что заниматься поисками буду я один. А если привлеку помощников, то – боже мой, Эверт, – их будут десятки тысяч. Если конкретнее, в прошлом году их было двадцать тысяч. При этом только в двух процентах были инициированы расследования. Каждый пятидесятый случай, Эверт!.. Одним таким мы занимались буквально на днях. Четко задокументированное сексуальное насилие, снимки, подтверждающие издевательства и даже пытки… все это лежало без движения два года, между тем как он продолжал свое дело. Несмотря на то что у нас было все – имя, место, даже номер телефона! Потому что, если подозреваемый не работает с детьми или имеет своих детей, дело автоматически понижается в приоритете. Вся моя работа в полиции, Эверт, теперь посвящена установлению приоритетности. Поэтому, передавая тебе это фото, я уверен не только в том, что ничего плохого не случится, но и что ты, Эверт, сможешь сделать гораздо больше, чем другие.
Вернер осторожно положил руку на плечо коллеге.
– И потом, если нам особенно повезет, один из моих коллег перестанет наконец шляться здесь по ночам во время вынужденного отпуска, бегать из угла в угол по коридорам следовательского отдела и мешать нам спать.
Дверь в коридор тщательно прикрыта. Шлягеры шестидесятых снимают нервное напряжение, не говоря о мягком вельветовом диване, к которому так привыкло его немолодое тело. На часах почти четыре утра, теперь и рассвет не за горами, и еще одна проведенная в этом кабинете ночь уйдет в прошлое. С возрастом ночи тянутся все медленнее, в то время как дни так и мелькают один за другим. Гренс никогда не мог понять этой арифметики.
Чертова фотография лежит на столе обратной стороной вверх. Такими делятся друг с другом люди, совершающие тяжкие преступления, не выходя из комнаты.
Одна из них попала в ящик шведской гуманитарной организации, борющейся с интернет-торговлей живым товаром. Что хотел сказать тот, кто ее туда отправил?
Кто он? Жертва? Преступник? Свидетель?
Может, ищет защиты, потому что ему угрожают?
Эверт Гренс все еще ничего об этом не знает.
Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такие наводки не просто наводки. Что именно с этой фотографией связано что-то очень важное.
Гренс тянется к столу, переворачивает снимок.
И на этот раз комиссар сосредотачивается не на незнакомой девочке с заколкой в виде голубой бабочки, а на мужчине за ее спиной.
На безликом преступнике.
Ему под сорок. Это видно по телосложению, осанке, мускулатуре рук. Кожа белая, волосяной покров нормальный. Синяя рубашка. Тонкое кольцо на мизинце левой руки. Часы с красным циферблатом на браслете из серебристого металла. Собачий поводок в правой руке блестит в холодном свете лампы.
Кто-то выбрал именно этот снимок, чтобы донести до них что-то очень важное.
– Вернер, ты не спишь?
Гренс набирает номер Гуннара Вернера в надежде, что худощавый инспектор все еще в своем кабинете на Кунгсхольмене – штаб-квартире многих полицейских операций.
– Эту неделю у меня ночная смена.
– Я по поводу фотографии, которую ты мне передал.
– Да?
– Можешь переслать ее мне на почту в электронном виде?
– Ну, в этом случае мне придется официально все зарегистрировать. Ты ведь этого не хочешь, насколько я понимаю?
Все ясно. Именно поэтому Вернер и подошел к нему лично. Переданная из рук в руки фотография не оставляет так много следов.
– Увеличить можешь?
– Да, но снимок и без того не очень качественный.
– Сейчас я к тебе подойду.
– Не лучшая идея, Эверт. У начальства могут возникнуть вопросы. Оставайся на своем вельветовом диване, слушай музыку. А минут через двадцать спустишься к своему почтовому ящику, окей?
Ровно через двадцать минут Гренс темными коридорами пробирается к своему почтовому ящику, в который почти никогда не заглядывает. Верхним в кипе нечитаных газет и нераспечатанных писем лежит коричневый конверт формата А4, без обратного адреса и отправителя. Гренс возвращается к себе, все так же тщательно запирает дверь и осторожно вскрывает конверт указательным пальцем.
Двенадцать листов бумаги одинакового формата. Вернер разделил снимок на двенадцать частей и увеличил каждую в двенадцать раз.
Гренс опускается на колени и принимается раскладывать пазл.
Он должен вглядеться в каждую часть, в каждую деталь, чтобы вычитать из этого всего то, что ему нужно. Миллиметр за миллиметром разглядывает он безголового мужчину. Потом раздетую девочку. Спартанскую обстановку комнаты.
Но при таком увеличении контуры расплываются настолько, что порой невозможно понять, где заканчивается один объект и начинается другой.
Сверху вниз, слева направо.
С болью в коленях и ноющими бедрами, склоняясь до предела раздраженным телом над разложенными на полу листками.
И в результате – ничего.
Наконец Гренс сдается, медленно поднимается с пола.
И в этот момент все меняется – боже мой!
Случайно его взгляд цепляется за участок стены за девочкой и мужчиной. Точнее, за маленькое круглое зеркало за их спинами. Так вот что он ищет! Эти точки на стекле вовсе не грязь и не погрешности фотосъемки, как он предполагал вначале.
Эверт Гренс торопится, – то же знакомое чувство в груди. Он достает с полки антикварную лупу с рукояткой, берет с пола листок и переносит его на стол, под абажур настольной лампы, которую опускает как можно ниже.
Похоже, он не ошибся и чуть заметные пятна на стекле – это буквы на спине мужчины, точнее, на верхней части его темной рубашки.
Гренс проводит лупой снизу вверх, приближает ее к бумаге, потом отводит. Пока не становится окончательно ясно – большее увеличение только затрудняет просмотр.
Гренс выбегает в коридор, минует три запертые двери и открывает четвертую. В кабинете Свена Сундквиста в ящике стола хранится маленький пузырек, который пользовался большой популярностью во время печатных машинок, а теперь почти не востребован – канцелярский забеливатель, совсем новый, что странно.
Когда Гренс снова склоняется над листком бумаги со спиной преступника, случайно попавшей в зеркало, у него больше не болят ни колени, ни бедра. Так оно происходит каждый раз, когда Гренс имеет дело с человеком, для которого чужая жизнь менее ценна, чем его собственная. Тело наполняется адреналином, и это похоже на опьянение, поднимающееся откуда-то изнутри.
Вот так…
При разрешении, которое оставляет желать много лучшего, Гренс принимается за работу с контрастами.
Успех, конечно, маловероятен, но
