Питер Саржент. Трилогия - Гор Видал

Моя вторая официальная беседа с инспектором прошла достаточно гладко.

— Сколько вам лет?

— Двадцать восемь.

— Где родились?

— В Хартфорде, штат Коннектикут.

— Вы служили?

— Три с половиной года. Армия, Тихий океан.

— Чем занимались после службы в армии?

— Вернулся в колледж… окончил Гарвард.

— Гарвард?

— Да, Гарвард, — мы посмотрели друг на друга.

— И что делали потом?

— Был помощником театрального критика в газете «Глоуб», последний год работаю самостоятельно — занимаюсь отношениями с общественностью и прессой.

— Понимаю. Как давно вы знаете, ну, вы понимаете… покойную?

— Кого?

— Миссис Саттон… А кого, по-вашему, я имел в виду? Мэра Нью-Йорка?

— Простите, мистер Глисон, я вас не понял.

О, я был в прекрасной форме и совал голову прямо в петлю, но черт бы все побрал: сегодня ночью будет шампанское.

— Я впервые увидел миссис Саттон в тот день, когда пришел на работу в балет: вчера.

— В каком качестве вы пришли в балет?

— В качестве специального консультанта по связи с прессой. Именно так сказано в том документе, что лежит перед вами.

— Вы надо мной издеваетесь?

— Ни в коем случае, — я постарался прикинуться обиженным.

— Насколько хорошо вы знали миссис Саттон?

— Я встретил ее только вчера.

— Следовательно, вам не доводилось встречаться с нею помимо работы?

— Не часто.

— Не часто?

— Точнее, никогда.

— Ну так все же никогда или не часто?

— Никогда… я хотел сказать… может быть, раньше на каких-нибудь приемах мне случайно приходилось с ней встречаться… вот все, что я имел в виду.

— Если бы вы рассказали о том, что имели в виду в первый раз, это могло бы помочь.

— Я попытаюсь.

— Вы знаете ее врагов?

— И да и нет.

— Так да или нет, мистер Саржент?

— Нет… не то чтобы я их знал. С другой стороны, ее никто не любил.

— А почему?

— Мне говорили, что с ней очень трудно работать и она плохо относилась к остальным членам труппы, особенно к девушкам. Она собиралась стать прима-балериной после ухода Иглановой.

— Понимаю. А что, Игланова собиралась уходить?

— А как вы думаете, что ей делать после тридцати лет в балете?

— Я же не в балете.

— Ну, мистер Глисон, я тоже не в балете. Я понимаю в этом так же мало, как и вы.

Глисон подозрительно посмотрел на меня, но я был в чрезвычайно приподнятом настроении, так как думал о том, как управлюсь с Уошберном.

— Был ли их брак с Майлсом Саттоном счастливым?

— Думаю, об этом следует спросить его, я с ним никогда не общался.

— Понимаю, — Глисон побагровел, я видел, что доставил удовольствие его секретарше, бледной молодой девушке, стенографировавшей нашу беседу.

— Ну так вот, скажите… Где вы были вчера днем во время генеральной репетиции?

— Главным образом за кулисами.

— Заметили что-нибудь необычное?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… впрочем, неважно. Что вы делали после генеральной репетиции?

— Я вышел перекусить, потом обзвонил несколько газет по поводу Уилбура. А потом примерно в пять тридцать вернулся в театр.

— И когда ушли?

— Я не уходил до момента убийства.

— Кого вы видели, когда вернулись в пять тридцать, кто был за кулисами?

— Думаю, почти все: мистер Уошберн, Игланова, Жиро, Рудин… нет, его там не было до шести. Знаете, я сейчас подумал, что не было и Майлса Саттона…

— Это обычная практика — всем торчать в театре перед спектаклем?

— Не знаю… но в тот вечер была премьера.

— А Игланова тоже танцевала в премьере?

— Нет, но она часто проводит в театре весь день, как и Жиро. Он даже спит в театре.

— Кстати, вы случайно не знаете, кто исполняет партию Саттон сегодня вечером?

Я замолчал, почувствовав себя виноватым; я готов был удавить самого себя, но ничего не поделаешь.

— Джейн Гарден… одна из молодых солисток.

Тут я заметил, что связи между нами он не видит… по крайней мере до тех пор, пока все допросы не будут аккуратно перепечатаны и не обнаружат моих отпечатков на ножницах. Вот тогда он решит, что я перерезал трос, чтобы Джейн могла танцевать главную партию в «Затмении».

Он задал мне еще несколько вопросов, на которые я довольно легко ответил, а потом разрешил уйти, очень довольный, что я оказался последним из тех, кого ему пришлось допрашивать, по крайней мере на сегодня.

Мне всегда не слишком нравились полицейские, хотя до сегодняшнего дня почти не приходилось иметь с ними дела, если не считать мелких дорожных нарушений. Я полагал, что государство просто предоставило возможность безобразничать и небольшой кучке ненормальных обезьян с садистскими наклонностями, что буквально заставляло закипать мою кровь. Конечно, добропорядочные граждане могут сказать, что, чтобы навести порядок среди обезьян, использование обезьян необходимо. Вот только вызывают сожаление вопли тех же — самых добропорядочных граждан, когда им приходится сталкиваться с законом, их избивают в тюрьмах и вообще рукоприкладствуют или обвиняют в вымышленных или реальных преступлениях. В эти минуты, видимо, каждый принимает решение посчитаться с этими служителями закона, выйдя на свободу. Но в данный момент передо мной эта проблема не стояла.

Джейн я обнаружил внизу, уже одетую для репетиции. Я ее крепко расцеловал, а дав понять, кто стал главным виновником того, что она получила главную партию в «Затмении», был вознагражден еще одним поцелуем. Она спросила меня, как идет расследование.

— Допрашивают всех, — сообщил я. — Со мной уже закончили. Лучше посмотри список на доске объявлений и выясни, на когда тебе назначено.

Мы посмотрели вместе и обнаружили, что ее вызывают на шесть часов.

— А что он хочет знать?

— Все как обычно. Где я был, когда это случилось, кто еще был поблизости, какие ходят слухи.

— И что ты им сказал?

— Не так уж много… по крайней мере о слухах. Это его работа — собирать слухи.

— Я тоже так думаю.

Появились Уилбур и Луи, оба в репетиционных костюмах.

— Пойдемте, Джейн, — сказал Луи. — Нам нужно работать. — И подмигнул мне. — Как дела, малыш?

Я обозвал его грубо, но точно, и отправился обзванивать газеты в связи с предстоящим дебютом Джейн в главной роли. Эта новость не появится до завтрашнего дня, зато можно попробовать заполучить парочку критиков, чтобы те написали о ней в следующих вечерних выпусках. Нет нужды говорить, что мы собирались давать «Затмение» каждый день, пока не кончится сезон.

Покончив со звонками и договорившись с ассистентом режиссера, чтобы тот разослал в газеты фотографии Джейн, я собрался где-нибудь поесть. От голода и духоты уже кружилась голова, и я был в