— И вы ни с кем из бывших коллег не общались?
— Почему же, общалась. С Лопаткиным, с Ушаковой…
— Да что вы! А с Ушаковым?
— С тех пор, как он ушел от нее, мы перестали видеться.
— Расскажите об Ушаковых, а то в театре я толком ничего не узнал.
— Неудивительно. Эпохи все боятся. Они даже в тюрьму сядут, если она велит.
— Еще ни от кого не слышал о директоре положительного мнения.
— А это удивительно, — тут же подхватила Карина. — Потому что они боятся ее и тогда, когда Эпохи нет рядом, поэтому обычно славят, в лучшем случае отмалчиваются.
— Они — это актеры, да? (Карина утвердительно кивнула.) А технический состав? Тоже дрожит?
— Еще как! Только не ищите убийцу среди техники, не тратьте время. Им делить с актерами нечего. — Зазвонил телефон, Карина взяла трубку. — Да?.. Извините, я сейчас занята, позвоните попозже… Обязательно, буду ждать. — Положив трубку, пояснила: — Это художник, он подготовил макет календаря для одной фирмы…
— Я постараюсь не отнимать у вас время, — понял намек Степа.
— Нет, нет, я не к тому… Лена Ушакова… это был близкий нам человек, понимаете? И мне не просто говорить о ней. Возможно, я буду предвзятой…
— Это ничего, нужное я отберу, — успокоил ее Степа, видя, что ей действительно очень сложно об этом говорить. Решил разрядить обстановку, в шутку спросил: — Так среди кого искать убийцу?
— Среди актеров, — на полном серьезе ответила она. — Это акулы. В каждой пасти по двадцать рядов зубов, сожрут и не подавятся.
— Не любите вы их, — сделал вывод Степа.
— К сожалению, мне не за что их любить. Поймите правильно, Степан… извините, не знаю отчества.
— Да бог с ним. — Секретарша принесла кофе и коробку конфет. Степа сладкое обожал, поглощал его в огромном количестве, поэтому, не стесняясь, принялся пить кофе с конфетами, надеясь, что его непосредственность сделает Гурьеву более свободной.
— Нелегко простить предательство, подлость, клевету, — сказала Карина, обводя указательным пальцем край своей чашки. — Я попытаюсь коротко, если получится. Ушаковы приехали в театр лет десять назад, мы с мужем уже работали. Оба сразу вошли в репертуар, играли много. Между ними были теплые отношения. Знаете, ходят разные слухи по поводу актеров, что они неразборчивы в связях, но часто актерские семьи крепкие. То, что потом произошло… — Карина не смогла подобрать нужных слов.
— «Нонцес какой-то»? — подсказал Степа, процитировав директора.
— А, так и вы заметили? — усмехнулась она. — Знаете, я словарь вела орфоэпических вывертов нашей директрисы с переводом. «Будем скупляться на базаре». Это значит: будем делать покупки на рынке. Каково, а?
— Думаю, человеку нельзя ставить в вину, что он плохо говорит по-русски, — мягко возразил Степа. — Это еще не преступление.
— Но не в театре, — категорично заявила Карина. — Директор — лицо всей труппы, он обязан правильно говорить, уметь общаться. В конце концов, учат иностранные языки, неужели нельзя подправить родную речь? Это основа культуры, разве не так?
— Не знаю, — оказался в тупике Степа. Ему очень не хотелось перед Гурьевой ударить в грязь лицом, однако решился на возражения: — Только я встречал людей, которые не умели выразить мысль, но с культурой у них был порядок.
— Не спорю, и я встречала таких людей, особенно в деревнях. Но они же не руководили театром. А у Эры Лукьяновны полное соответствие речи с ее поступками. Видите ли, ее необразованность — хоть она и имеет высшее образование, — ее нелюбовь к людям, пренебрежительное отношение к этике и привели к разрушению театра. Некультурный человек не может, не должен руководить культурой, я к этому вела.
— Вообще-то с вами трудно не согласиться, вы умеете убеждать.
— Наверное, человеку, не знающему театральной кухни, понять сложно, — сказала Карина с сожалением, заметив, что Степан несколько озадачен. — Тогда пойдем более простым путем. Театр это… это замкнутая система.
— Почему замкнутая? — поднял брови Степа. — Актеры на виду…
— На виду плод их труда — спектакль, не более. А то, что творится за кулисами, скрыто от посторонних и далеко не романтично выглядит. Актеры целыми днями находятся вместе, варятся в собственном соку. Актер думает о роли, живет ею, мечтает о ней, часто мечтает о роли товарища. Все. Остальная жизнь проходит мимо. Поэтому очень важно, чтобы руководители в театре были порядочные люди, тогда все службы работают четко, налажен творческий процесс, склоки сводятся до минимума. Поверьте, это так, я работала в нескольких театрах и могу сказать одно: если б после театрального училища сразу попала в этот театр, я бы закончила карьеру актрисы много раньше. Пришли некомпетентные люди, перекроили все по своему подобию.
— Вы хотите сказать, что с приходом Эры Лукьяновны…
— Да! — подхватила Карина. — Она занимала ответственный пост во времена Советского Союза, с приходом новой власти ее задвинули в контору, где она прозябала. Но, как говорится, свои своих не бросают, назначили директором! Она воспрянула духом. Первое, что усвоила, — как воровать. В этом смысле театр — раздолье. Начала с мелочи. Свои ношеные вещи оформляла через комиссионный магазин и «покупала» для театра, когда нужна была одежда для современной пьесы. Муж мой тогда был председателем профкома, человек он принципиальный, разумеется, принялся убеждать в нерациональных затратах. «Зато по-богатому», — ответила она. Понимаете, в театре — все игра, бутафория во всем. Поэтому со сцены натуральная кожа и прочие дорогие вещи часто выглядят дешевкой, а вещи, сшитые по эскизам художника и с подбором тканей, смотрятся дорогими. Еще проще объясню. Когда был дефицит на джинсовую одежду, мне сшили костюм из вельвета, который художник зафактурил под вареную джинсу. Чтобы грамотно одеть актера, художник специально учится, он знает, как вещь будет выглядеть под светом на сцене. Это понятно?
— Я понял, что Эре Лукьяновне мешали знающие люди, — сказал Степа, съев уже половину коробки конфет.
— Точно! — обрадовалась Карина. — Она быстренько избавилась от всех художников. Далее — декорации. Мы долго не могли понять, зачем тратить огромные деньги на каждый спектакль, ведь можно сделать подбор из старых декораций, тем более что приглашаемые художники разом полюбили сварную арматуру. Спектакли стали похожи друг на друга, сценическое оформление громоздким, а декорации варили и варили, железо негде было хранить. Потом нам, дуракам, разъяснили по секрету. Приходите вы к директору завода, говорите: «Мне нужно то-то». Он назначает цену, к примеру, двадцать тысяч. Вы: «Давай оформим сто по моим бумагам, а по твоим двадцать. Восемьдесят делим пополам.
— Ух ты! — воскликнул Степа.
— Ага, — осталась довольна произведенным впечатлением Карина. — Ну, ремонт вы уже догадываетесь как проводится?
— Естественно.
— Теперь костюмы. На каждый спектакль стали покупать неимоверное количество обуви и одежды на рынке наличными, а раньше мы играли в одних туфлях все спектакли. Покупали по одной цене, а в акте — ведь на рынке не было товарных чеков — указывалась сумма вдвое-втрое больше. Так во всем. Ее приятели, банкиры и предприниматели, перекачивали через счет театра аховые суммы, она брала проценты за услуги. Таким образом, Эра заручилась мощной поддержкой. Да, забыла еще один источник. Приглашенные режиссеры и художники договариваются на определенную сумму, скажем, на две тысячи долларов. Она платит вдвое больше. Половину извольте отдать Эпохе. И отдают, потому что такие деньги на дороге не валяются. Понятно?
— Что уж тут не понять, — сказал Степа, поражаясь изобретательности директрисы.
— Далее наступил следующий этап. Эре необходимо было самоутвердиться как женщине, а не только в руководящем кресле. Она принялась завлекать сначала моего мужа, он мужик видный, исполнял главные роли. Он не ответил на ее флюиды. Следующего удостоила вниманием Ушакова. Тот тоже никак. Тогда она принялась мстить… женам, мне и Ушаковой.
— Почему не мужьям? — удивился Степа нелогичности директора.
— Дело в том, что практически во всех театрах количество актрис значительно превышает мужской состав. У женщины в театре сложная судьба, ей во много раз труднее добиваться главных ролей, да и в пьесах почему-то больше мужских ролей. Мужской состав востребован, а вот женский… Поэтому, когда актриса получает роль, да в паре, а то и в тройке с другими актрисами, она кладет все силы, чтобы вырваться вперед. Но ее убрать проще, потому как заменить есть кем. Сначала Эпоха попыталась загнать нас на срочный контракт, но я быстро раскусила, что после окончания контракта последует увольнение, не подписала, уговорила и Лену Ушакову не подписывать. Однажды прихожу в театр, а на мою роль назначили другую актрису! Мотивировка — производственная необходимость. Какая необходимость! Я жива, здорова! Это фактически снятие с роли. Я пишу в двух экземплярах заявление, один оставляю себе, где требую объяснить приказ в письменной форме. Ответа не получаю. Снова пишу на имя директора, затем катаю мэру и прочим бюрократам. Я знала, что будут суды, и мне придется доказывать свою «творческую активность». Только для суда не имело значения, что я играла главные роли. Зато переписка дала обоснование, что меня намеренно выводили из репертуара для последующего сокращения. Одновременно я искала, чем буду заниматься, так как в театре, поняла, мне уже не работать…
