Он набрал номер Хагена и спросил его жену:
– Том уже вернулся домой?
– Нет, – ответила она. – Я не жду его раньше, чем через двадцать минут.
– Скажи, чтобы сразу позвонил мне, – попросил Сонни.
Обдумывая ситуацию, Сонни пытался представить себе, как реагировал бы в подобном случае отец. Ясно было, что это дело рук Солоццо, но Солоццо никогда не решился бы ликвидировать столь могущественного деятеля, как дон, не заручившись соответствующей поддержкой. Телефон, зазвонивший в четвертый раз, прервал его раздумья. Голос на другом конце провода был мягким, почти нежным:
– Сантино Корлеоне?
– Да, – ответил Сонни.
– Том Хаген в наших руках, – сказал голос. – Примерно через три часа мы его выпустим. Не торопись ничего предпринимать, пока не выслушаешь его. Поспешными действиями ты только можешь навлечь на себя беду. Что сделано, того не вернешь. Теперь все должны вести себя с умом. Не теряй своего знаменитого хладнокровия. Голос был немного насмешливым. Сонни показалось, что говорил сам Солоццо. Он говорил низким, приглушенным голосом.
– Я подожду, – ответил Сонни.
В трубке послышался щелчок. Сонни посмотрел на свои тяжелые золотые часы и записал точное время разговора на скатерти.
– Сонни, в чем дело? – спросила его жена.
– Они стреляли в старика, – тихо ответил он.
Увидев, как она потрясена, он грубо заметил:
– Не беспокойся, он не умер. И ничего больше не случится.
Он ничего не сказал ей про Хагена. И тогда телефон зазвонил в пятый раз.
Это был Клеменца. Голос толстяка свистел и шипел.
– Ты слышал про своего отца? – спросил он.
– Да, – ответил Сонни. – Но он не умер.
Последовала длинная пауза, а потом послышался взволнованный голос Клеменца:
– Слава богу, слава богу.
Потом он снова спросил озабоченно:
– Ты уверен? Мне сказали, что его убили на улице.
– Он жив, – ответил Сонни, внимательно следя за интонацией Клеменца, и, хотя взволнованность того казалась искренней, Сонни знал, что толстяк был хорошим актером.
– Тебе придется свернуть все дела, Сонни, – сказал Клеменца. – Ты хочешь, чтобы я что-то предпринял?
– Иди к дому отца, – сказал Сонни. – И приведи с собой Пауло Гатто.
– Это все? – спросил Клеменца. – Ты не хочешь, чтобы я прислал нескольких людей в больницу и к тебе?
– Нет, я хочу, чтобы пришли только ты и Пауло Гатто, – сказал Сонни. Последовала длинная пауза. Клеменца понял намек. Чтобы придать своему приказу больше естественности, Сонни добавил:
– А где, черт побери, был Пауло? Чем он в это время занимался?
На другом конце провода исчезли посвистывания и шорох. Голос Клеменца звучал осторожно.
– Пауло был болен и остался дома. Он проболел всю зиму.
Сонни тут же вскипел:
– Сколько раз он оставался дома в последние два месяца?
– Три или четыре, – ответил Клеменца. Я не раз спрашивал Фредо, не хочет ли он другого парня, но он отвечал «нет». Да и не было причины его увольнять: последние десять лет дела шли гладко, сам знаешь.
– Да, – ответил Сонни. – Увидимся в доме отца. Позаботься о том, чтобы Пауло пришел с тобой. Меня не интересует его болезнь. Понял?
Он положил трубку, не дожидаясь ответа.
Жена Сонни тихо плакала. Он пристально посмотрел на нее, а потом грубо сказал:
– Если позвонит кто-то из наших людей, скажи, чтобы связались со мной по телефону отца. Если позвонит кто-то другой, тебе ничего не известно. Если позвонит жена Тома, скажи ей, что Том очень занят и не скоро придет домой.
На минуту он погрузился в раздумье.
– Несколько наших людей придут сюда. – Он заметил ее испуганный взгляд и раздраженно добавил. – Бояться нечего. Я просто хочу, чтобы они были здесь. Делай все, что они тебе скажут. Не волнуйся и не переживай.
Он вышел из дому. Было уже темно и декабрьский ветер со свистом носился между домами. Сонни не боялся выйти в ночь. Все восемь домов принадлежали дону Корлеоне. Два дома у входа в аллею были сданы своим людям. Из остальных шести домов, построенных в виде полумесяца, один принадлежал Тому Хагену и его семье, а самый маленький и неприметный – самому дону. Три дома занимали друзья и бывшие соратники дона. На крышах этих домов были установлены прожекторы, так ярко освещавшие аллею, что даже мышь не могла бы остаться незамеченной. Сонни пересек дорогу, подошел к дому отца и открыл дверь собственным ключом. Он громко прокричал:
– Где ты, мама?
Мать вышла из кухни. В открытую дверь проник запах жаренного перца. Сонни не дал ей ничего сказать, обнял и заставил сесть.
– Только что мне звонили, – сказал он. – Не волнуйся. Отец в больнице. Он ранен. Одевайся, мы поедем туда. Я иду за машиной и шофером. О'кэй?
Мать посмотрела на него долгим взглядом, а потом спросила по-итальянски:
– Они стреляли в него?
Сонни утвердительно кивнул головой. Мать на минуту склонила голову и задумалась, а потом вернулась на кухню. Сонни пошел за ней. Мать выключила газ под сковородкой с перцем, а потом поднялась в спальню. Сонни взял прямо со сковородки перец и сделал себе бутерброд; жир стекал с его пальцев на пол. Он вошел в кабинет отца и вытащил из ящика письменного стола телефон. Этот телефон был зарегистрирован под вымышленным именем. Первым он позвонил Луке Брази. Никто не отозвался. Потом он связался с командиром резервного отряда в Бруклине, в преданности которого дону никто не сомневался. Имя этого человека было Тессио. Сонни вкратце рассказал ему, что произошло и что он от него хочет. Тессио должен был мобилизовать пятьдесят человек, на которых можно положиться, и послать их в больницу и в Лонг-Бич. Тессио спросил:
– Клеменца тоже ранен?
– В настоящий момент я не хочу использовать людей Клеменца, – ответил Сонни.
Тессио сразу понял, и после короткой паузы сказал:
– Прости меня, Сонни, но я хочу тебе сказать то, что сказал бы в такой ситуации твой отец: не торопись с выводами. Я не могу поверить, что Клеменца нас предал.
– Спасибо, – сказал Сонни. – Я тоже так думаю, но в то же время надо соблюдать осторожность. Верно?
– Верно, – ответил Тессио.
– И еще, – сказал Сонни. – Мой младший брат Майк учится в Нью-Хэмпширском колледже, в Ганновере. Позаботься о том, чтобы несколько надежных людей из Бостона поехали туда и привезли его. Пусть посидит здесь, пока все не утихнет. Я позвоню ему и скажу, чтобы ждал их.
– О'кэй, – сказал Тессио. – Как только улажу все дела, приду в дом твоего отца. Моих парней ты ведь знаешь, верно?
– Да, – ответил Сонни. Он повесил трубку. Потом подошел к маленькому настенному сейфу и открыл его. Оттуда он вытащил записную книжку в синем переплете, открыл ее и разыскал нужную запись: «Рэй Фаррел, 5000 долларов в канун Рождества», затем шел номер телефона. Сонни позвонил по этому телефону и спросил:
– Фаррел?
На другом конце провода ответили:
– Да.
Сонни сказал:
– Говорит Сантино Корлеоне. Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу, и я хочу, чтобы ты сделал это немедленно. Даю тебе два телефонных номера, а ты сообщи мне содержание всех бесед, которые велись по этим номерам на протяжении последних трех месяцев.
Он дал Фаррелу номера домашних телефонов Пауло Гатто и Клеменца.
– Это очень важно, – добавил он. – Сделай все до полуночи и у тебя будет веселый праздник.
Он снова позвонил Луке Брази. В ответ неслись протяжные гудки. Сонни начал было беспокоиться, но потом решил отбросить все сомнения. Знай Лука, что случилось, он тут же бы явился сюда. Сонни откинулся на спинку вращающегося кресла. Через час в доме будет полно народу, и ему придется отдавать распоряжения. Только теперь он понял, насколько все серьезно. Это первое испытание силы и могущества семейства Корлеоне за последние десять лет. Нет никаких сомнений, что за всем этим стоит Солоццо, но он никогда не осмелился бы обрушить такой удар, не заручившись поддержкой по меньшей мере одного из пяти больших семейств Нью-Йорка. Наверное его поддерживает семейство Татаглия. Это означает либо войну, в которую будут вовлечены все силы, либо немедленное соглашение на условиях, продиктованных Солоццо. Сонни печально усмехнулся. Хитрый Турок все отлично запланировал, но ему не повезло. Старик жив, и это означает войну. А с Лукой Брази и деньгами семьи Корлеоне результат может быть только один. И снова беспокойная мысль: где Лука Брази?
В машине вместе с Хагеном и водителем было четыре человека. Хагена посадили на заднее сиденье между теми двумя верзилами, что подошли к нему сзади. Солоццо сидел спереди. Человек, сидевший справа от Хагена, натянул ему на глаза шляпу, так что Хаген не мог ничего видеть.
– Если пошевелишься, пристрелю, – предупредил он.
Поездка длилась недолго, максимум двадцать минут, но когда они вышли из машины, было уже темно, и Хаген никак не мог определить, куда его привезли. Его повели в какую-то квартиру на нижнем этаже и усадили на стул с прямой спинкой. Сам Солоццо уселся за кухонный стол, прямо напротив Хагена. Его темное лицо напоминало морду хищника.
