— О, дон Чезаре так стар, что не позволяет себя беспокоить из-за чего бы то ни было.
— А я его побеспокою.
— Сомневаюсь.
— Увидите! Речь идет о поимке убийцы!
— Думаю, что дона Чезаре убийцы не интересуют.
— Позвольте мне, в свою очередь, думать, что я сумею заставить его ими интересоваться.
— Меня бы это удивило. Имеется еще мэтр Агостини, его первый заместитель, который в действительности исполняет функции мэра, но это между нами. А кроме них, дон Адальберто, священник.
— Он мог бы нам очень помочь, если он пользуется влиянием в Фолиньяцаро.
— О да, он пользуется огромным влиянием… Но что касается помощи…
Инспектор начал терять свою невозмутимость.
— Вы удивляете меня, синьор. Слушая вас, можно подумать, что все здесь являются сообщниками убийцы.
— Да нет, инспектор. Право же, нет, просто я считаю себя обязанным предостеречь вас от возможных ошибок.
Полицейский встал.
— Я даю себе время до завтра на то, чтобы обдумать, как я буду вести расследование. Где я мог бы остановиться?
— Здесь, знаете ли… особых удобств не найдешь… Проще было бы ночевать в Домодоссоле.
— Ни в коем случае! Я обязательно должен остаться в Фолиньяцаро. Если преступник еще в деревне, то я его выслежу. По моему мнению, убийца Эузебио Таламани отнюдь не какой-нибудь бродяга, он не покидал Фолиньяцаро и рассчитывает ускользнуть от правосудия при пособничестве своих друзей!
— Ну что же, и это возможно.
— Я сделаю все, чтобы доказать, что это не только возможно, но в самом деле так, можете в этом не сомневаться, синьор. А теперь, не укажете ли вы мне, где я мог бы остановиться?
Не отвечая, так как полицейский начинал действовать ему на нервы, Тимолеоне позвал карабинера:
— Иларио!
Солдат явился.
— Отведи синьора инспектора к Онезимо. У него, кажется, есть лишняя комната для приезжих…
Когда Бузанела и инспектор ушли, Рицотто бросился к дону Адальберто, чтобы рассказать ему о своей встрече с Чекотти. Священник успокоил его:
— Я предвидел, что мы будем иметь дело с подобным субъектом, воображающим, что истина может открыться кому попало, и всегда ошибающимся, так как он доверяет только очевидности. Не думаю, что он арестует Амедео раньше завтрашнего полудня. Как только это случится, немедленно предупреди меня, хорошо?
* * *
Узнав, чем занимается его будущий постоялец, Онезимо Кортиво повел себя крайне нелюбезно. Да, комната у него действительно есть, но там нет водопровода, нет освещения, и она безусловно недостойна полицейского инспектора, который мог бы найти все необходимое в Домодоссоле. Маттео невозмутимо противопоставил собственное упрямство упрямству хозяина кафе.
— Я удовольствуюсь вашей комнатой без воды и света.
— Что касается пищи, у нас тоже не Бог весть что…
— Мне хватит куска хлеба с сыром. Я не предполагаю оставаться больше двух или трех дней.
— Два или три дня немалый срок…
— Смотря для кого. Убийца Таламани найдет, что это совсем недолго, когда узнает, что я охочусь за ним.
— В наших краях, синьор инспектор, говорят, что нельзя продавать шкуру неубитого медведя.
— Успокойтесь, мой друг, я объявляю о продаже шкуры этого медведя с полным знанием дела. А вы решитесь, наконец, отвести меня в эту комнату, или мне придется ее реквизировать?
Онезимо посмотрел на своего собеседника с нескрываемой враждебностью.
— Странные у вас манеры в вашем Милане!
— Если судить по вас, то в Фолиньяцаро они не менее любопытные.
Не в силах больше сопротивляться, хозяин кафе обернулся и крикнул, обращаясь к дальнему концу зала:
— Эпонина!
В ответ на его призыв вдали раздалось какое-то кудахтанье. Кортиво пояснил:
— Она уже стара, быстро не может.
Прошло несколько минут; наконец, очень пожилая женщина медленно вошла в зал.
— Что тебе, малыш?
— Покажи комнату синьору из Милана. Он хочет там поселиться.
Старушка осмотрела Маттео Чекотти с ног до головы, пожала плечами и высказала свое мнение:
— Странная идея!.. Впрочем, каждый поступает по-своему… Только вы сами понесете чемодан, у меня нет сил… Я буду подниматься первой…
Она засмеялась, как старая колдунья, потом добавила:
— И не пытайтесь меня ущипнуть, я честная девушка!
Эта традиционная шутка никого уже не забавляла в Фолиньяцаро, но она немного смутила полицейского, для которого была в новинку.
Комната оказалась значительно менее заброшенной, чем пытался ее Представить Онезимо, и Маттео не замедлил это с удовлетворением отметить. Он отблагодарил свою провожатую, которая подбоченившись, наблюдала, как он открывает чемодан.
— Так что вы собираетесь делать у нас?
— Арестовать одного убийцу.
— Вы хотите сказать — того, который заколол Эузебио?
— Вот именно.
— Вам, выходит, нечего делать в Милане, раз вы вмешиваетесь в дела, которые вас, не касаются?
Не дожидаясь ответа, она повернулась к инспектору спиной и вышла, предоставив ему размышлять о странной логике местных жителей. Убрав свои вещи в шкаф некрашеного дерева, он немного привел себя в порядок, думая о том, что его приезд явно не вызвал восторга в Фолиньяцаро. Но почему, черт возьми, старались здесь уберечь убийцу? Все, даже начальник карабинеров. Это уже было слишком! Этот-то, правда, свое получит! Он обязан оказывать помощь инспектору, занимающемуся расследованием уголовного преступления, и если он этого не сделает, то пусть ничего хорошего не ждет! О нем будет послан в Милан соответствующий отзыв.
Было уже слишком поздно, для того чтобы начинать расследование. Ночь спускалась над Фолиньяцаро, и спокойствие, которое, казалось, струилось с окружающих гор, не могло не волновать Маттео. Опершись на подоконник, он смотрел на дома, где начинали зажигаться огни. Убийца, подумал он, несомненно предупрежденный, спрашивает себя, вероятно, с тревогой, что собирается предпринять полицейский, приехавший, чтобы арестовать его.
Когда Маттео снова вошел в кафе, за столиками сидели пять или шесть мужчин разного возраста. Желая показать, что он приехал не как враг, полицейский дружелюбно приветствовал всех. Ответа не последовало. Раздосадованный, он сел в стороне. К нему подошла Эпонина:
— Вы, может быть, поужинаете, а?
— С удовольствием… От Милана до Фолиньяцаро не близко, знаете ли.
— Никто вас не просил приезжать! А что вы хотели бы на ужин?
— А что у вас есть?
— Суп и сыр.
— Ну, что же, значит, суп и сыр.
Она удалилась, как усталая гусыня, возвращающаяся к своей луже. Стараясь забыть о враждебном приеме и отнестись к происходящему с юмором, Маттео сказал себе, что никогда еще, должно быть, расследование не начиналось в подобных условиях. Его это даже начало забавлять. Будет потом о чем рассказать. Ведь совершенно ясно, что все эти крестьяне, несмотря на их мелкие хитрости, не смогут помешать ему довести расследование до конца. Он собирался завтра же утром нанести мэру визит и напомнить этому чиновнику о его ответственности. Эпонина принесла ему его скудный ужин. Он поел с аппетитом, но вино, которое она подала, заставило его скорчить гримасу. Подняв глаза от стакана, он заметил улыбки на лицах окружающих и еле удержался, чтобы не вспылить. Но так как было ясно, что именно этого от него ожидали, то он сделал над собой усилие, пообещав себе отыграться, когда придет время.
Проглотив последний кусок, Маттео встал и подошел к столику, за которым перед стаканом белого вина одиноко сидел нестарый еще мужчина и курил трубку. Не спрашивая разрешения, Маттео опустился на стул напротив него.
— Меня зовут Маттео Чекотти, я инспектор полиции.
Человек внимательно посмотрел на него, потом произнес, вынув трубку изо рта:
— Моей вины здесь нет.
И спокойно продолжал курить. Огорошенный неожиданным замечанием, полицейский настойчиво продолжал:
— Инспектор миланской уголовной полиции.
Крестьянин слегка пожал плечами и высказал свое мнение:
— Плохих профессий нет, все зависит от человека. Послышались приглушенные смешки. Несмотря на свое решение, Маттео почувствовал, что начинает сердиться.
— Вы живете в Фолиньяцаро?
— Да.
— Вы были знакомы с Эузебио Таламани?
— Да.
— Вы знаете, что его убили?
— Это меня не интересует.
— Есть у вас подозрение относительно того, кто бы мог совершить это преступление?
— Нет, и мне на это наплевать.
— Остерегайтесь!
— Чего?
Чувствуя, что дело принимает неприятный оборот, к ним подошел Онезимо.
— Он ничего не знает, синьор инспектор… Гвидо проводит весь день в горах со своими козами…
Воспользовавшись вмешательством хозяина, Чекотти обратился к остальным посетителям:
