- Здравствуйте, Анна Григорьевна, - приветствует Знаменский.
Женщина не отвечает.
- Проходите, садитесь.
Она садится на указанное место. Томин, коротко на нее глянув, продолжает читать дело.
- И что вы мне скажете? - агрессивно спрашивает женщина, чуть помолчав.
- Я надеюсь, вы нам кое-что скажете.
- Я все сказала десять лет назад. Зачем меня вызвали?
- По правилам следствия я не могу объяснить. Нам приходится снова интересоваться окружением убитой. И я прошу вас помочь.
- Мне только не хватало помогать органам!
- Вы были ближайшей подругой Вероники? - Пал Палыч как бы не замечает ее враждебного тона.
- Возьмите судебное дело, там все написано.
- Дело я смотрел. В нем нет, по-моему, многого нужного. Я бы на месте судьи направил на доследование, - он ищет подход к раздраженной женщине, не очень, впрочем, кривя душой.
Та смотрит подозрительно: уловка или правда?
- А чего вам не хватает в деле? - испытывает она его.
- К примеру, я бы выяснил, не давала ли Вероника повода к ревности. Или не вызывала ли в тот день сантехника и электрика. Не помните, она не жаловалась, что телевизор барахлит? Раковина подтекает? - Знаменский спрашивает это, чтобы расположить Марголину к себе, и отчасти преуспевает.
- Нет, не жаловалась. Но это могло быть. Мой адвокат говорил то же самое... Не ходите вокруг да около! Вы нашли его, кто убил?
- Простите, дело прошлое, - подает голос Томин, - вы свое отсидели, разве не вы...
- Я чужое отсидела! - перебивает Марголина уже с жаром, с желанием оправдаться. - Конечно не я! Я это всегда твердила, только никому это было не нужно! Дескать, взяли с поличным, все ясно... Значит, не нашли... Тогда к чему наш разговор?
- Действительно не вы? - Пал Палыч понижает голос и проникновенно смотрит Марголиной в глаза.
- Какой смысл перед вами притворяться? Теперь-то?
Вот те на! Как она это искренне сказала... Вдруг и впрямь судебная ошибка?! Вот и Томин заерзал на диване... Но даже если так - так трагично, нельзя уходить от первоначальной цели допроса.
- Я допускаю, что вы говорите правду, - Пал Палыч несколько акцентирует свое волнение. - Никогда не поздно пересмотреть приговор. Поверьте, наш разговор очень нужен. И нам, и вам. С кем еще общалась Вероника?
Контакт есть. Марголина готова разговаривать.
- Раза три приезжала мать из Касимова. И еще был любимый человек.
- Тот, что ее содержал?
- И вы туда же. Что за ханжество. Вероника не была содержанкой! Он был фактически мужем. И таких еще поискать!
Пал Палычу невыгодно сердить Марголину.
- Верю, верю. Как вы с Вероникой познакомились? - уходит он на нейтральную тему.
- Вместе в институт поступали и вместе провалились...
- А какая она была?
- Очень добрая, немного наивная. Чистая душа. Иногда скучала без дела, хотела работать. Олег не позволял.
- Вы сказали "Олег",- вкрадчиво говорит Томин, дождавшись наконец толку от допроса. - А дальше?
Марголина спохватывается, что бесконтрольно предалась воспоминаниям.
- Не знаю, - решительно врет она.
Томин кладет перед ней фотографию Коваля:
- Он?
- Нет, - отвечает она не глядя, а потом берет фотографию и рассматривает с интересом. Видно, что человек ей знаком.
- Постарел немного, верно?
- Мы не встречались. А если б и встречались, я опознавать его не стану.
- Теперь его зовут Максим Алексеевич Янов, - нажимает Томин.
Марголина непроизвольно вскидывает брови - удивлена, - но стоит на своем:
- Вероника его любила. Хотя бы ради этого я не стану впутывать... И потом, я убедилась: если приносишь людям зло, оно возвращается на тебя. Я зареклась.
Томин снова принимается читать дело, одним ухом слушая допрос.
- А какое же зло вы принесли Веронике, Анна Григорьевна? - спрашивает Пал Палыч.
Это для Марголиной больное место, даже голос меняется.
- Я перед ней виновата. Конечно, не тем, что хотела ее колечки унести. Это не я взяла - нужда взяла. Я кололась, а денег на зелье не было. Где-нибудь у нее и деньги лежали, но не могла же я рыться... Я виновата чем: что втянула ее в наркотики. Сама сидела без копейки, а она свободно могла покупать нам обеим... Я думаю, может, она под кайфом была, когда все случилось. Почему она дала себя задушить? Обвинитель на суде изображал из меня подлую убийцу, как я набросилась на подругу, а она не ожидала и так далее. Идиот безмозглый! Она мне живая была нужна! Но вот, может, она была не в себе? И потому не сопротивлялась?
Марголина умолкает, она до слез расстроена, и Пал Палыч дает ей передышку. Томин открывает было рот, Пал Палыч жестом притормаживает его на десяток секунд и потом только делает разрешающий знак.
- Из дела непонятно, как получилось, что вас задержали. Сколько вы находились в квартире? - спрашивает Томин.
- Минут пятнадцать... Не помню. И вдруг нагрянула милиция.
- Тут сказано: "анонимный телефонный звонок об убийстве".
- Десять лет гадаю, кто позвонил. Кто меня подставил?
- Допустим, убийца, - продолжает Томин. - Значит, он знал, что вы придете к Веронике.
- Невозможно.
- Напротив, только так можно строить какую-то версию.
- Я сейчас объясню. Никто не знал. Я решила к ней поехать вдруг. Позвонила. Она не подошла. Но я все равно поехала, у меня были ключи, я могла без нее зайти и поесть... Стала отпирать, оказалось, дверь открыта. Когда вошла, она уже была мертвая... но не совсем еще холодная... Я не сразу сообразила, что с ней. А когда поняла, как-то очумела. Собрала с подзеркальника коробочки. Села и стала реветь. И тут меня замели.
- Что-нибудь исчезло из квартиры? Не проверяли? - спрашивает Знаменский.
- Кто знает, что у нее было. Рвутся ниточки, не завязываются.
- По наркотикам Вероника поддерживала какие-то контакты? - пытается что-то выудить Знаменский.
- Все шло через меня.
- У вашей подруги наверняка не было других мужчин? - вступает Томин.
- Абсолютно наверняка.
- А если тем не менее предположить, что ее убил Олег? - подхватывает Знаменский. - По какой-то неведомой причине?
- Зачем человеку убивать самое дорогое?
- А чем он занимался? - интересуется Томин.
- Не знаю, она не говорила.
- Может быть, все-таки опознаете его?
- Нет.
Тем допрос и кончается, и сразу кто-то набегает со своими проблемами, трезвонят телефоны, друзьям не дают словом перемолвиться, пока они не выходят из министерства.
- Паша, ты ей веришь?
- Что не убивала? Пожалуй, как ни странно... По-моему, пришло время сесть и подумать. На кислороде.
- Давай, - соглашается Томин.
Знаменский звонит по мобильнику:
- Мать, я к тебе еду. И еще тут сыщик из Интерпола просится. Что купить?.. Так. Так. Ясно, - и обращается к Томину: - Шесть пунктов. А говорят, думать надо на пустой желудок.
- Ну-у, зачем так мучиться?
Они садятся в машину и отъезжают - до ближайшего магазина. В машине Томин спрашивает:
- Почему в Москве деревья не поливают? В Париже вода уж, наверно, не дешевле.
- Ох, Саша, тебя удивляет только это? - отзывается Пал Палыч.
Когда делают покупки, подходит бравый преуспевающий человек: бывший следователь Зыков, который когда-то работал со Знаменским на Петровке.
- Знаменский! - восклицает он. - Сколько лет, сколько зим! И Томин! Где трудишься? - спрашивает он последнего.
- За рубежом.
- Хвалю. А ты, Пал Палыч?
- В министерстве.
- Да брось! Как ты можешь? Коррупция, развал и прочее. С твоими-то принципами!
- А ты, я слыхал, ушел в охранную структуру. Новых русских друг от друга охраняешь. За большую, надо думать, зарплату. Тоже мне принципиальность! Знаменский равнодушно отворачивается от собеседника, но тот берет его за локоть:
- Знаменский, не ругайся. Мы друзья.
- Зачем тебе моя дружба?
- Для самоуважения...- как-то не вполне понятно возражает Зыков.
На даче, поужинав, друзья сидят в саду. Из дома доносится стук печатной машинки.
- Маргарита Николаевна стучит?
- Статью куда-то. "Некоторые вопросы теории Бехтерева о психических эпидемиях на материале финансовых пирамид".
- Ишь ты! По малограмотности я и не выговорю, - прибедняется Томин.
- Ладно, хватит бездельничать. Я еще не знаю твоих кладбищенских похождений.
- Короткая повесть, Паша. В могиле, на которую ходит господин Янов, похоронена его мать. Он сам сказал тамошней тетке. В книге регистрации тоже значится, что хоронил сын. Но записан сын как Коваль Олег Иванович.
- Очень хорошо. Дальше.
- Дальше я двинул в архив адресного бюро и проверил там этого сына. Получил сведения, где он был прописан. Там имел удовольствие найти старую домовую книгу, и в ней их двое: Майкова и Коваль. Про Коваля есть отметка, что работал на Севере, была броня на площадь. Повесть окончена.
- Ты не копал дальше? - не верит Пал Палыч.
- Копал, да попусту. Дом сломали, жильцов поместили в переселенческий фонд. Оттуда они порознь выезжали в новые квартиры. И тут след Коваля исчез, он квартиры не получал.
