В маленькой лавочке Нил купил пару бутылок вина и какой-то еды, а еще банку консервов для собак, проигнорировав вопросы любезной продавщицы на тему животных. Было почти темно, когда он подходил к барже. Свет, едва пробивавшийся из-за брезентовой шторки, немного успокоил его, грозное тявканье Жажа дало понять, что все дома, а его ждут здесь всегда.
Нил забрался на борт, и тут же дверь отворили. Жажа прыгнула на него, радостно тявкая, и он услышал долгожданную брань:
– Какого хера шляются по ночам, ни сна, ни покоя…
– Это я, Фил, не ворчи, я принес вина и еды, пошли ужинать, – отозвался Нил.
– Где мотылялся так долго, все баб трахаешь или уже мужиков? Учти, я педиков не выношу, так что если ты того, то проваливай сразу, вместе со своими объедками. Да дверь-то прикрой, не в Африке живем, ночью-то еще сквозит, а уголь и так в долг взятый, у Николя, он зверюга, больше в этом году, грозился, не даст, жидяра-мадьяра… Понаехало отовсюду шушеры, законов не знают, свои рисуют, но мы еще поглядим, по чьим жить будем. А, Жажка? Поглядим? – Жажа с собачьей нежностью глянула на хозяина, но все внимание ее было сосредоточено на принесенных Нилом пакетах со съестным. – А ты, я смотрю, влип куда-то. Рожа у тебя, как картина Пикассо, можно на аукционе продавать, большие деньги выручим. Ну, что встал как конь перед заездом, давай пакеты-то.
Нил сел в нелепое кресло, сто лет назад украшавшее дом добропорядочного буржуа и неизвестно когда притащенное со свалки.
– Ты выпей сначала, да и мне невредно, а то по весне я слабею обычно. А это что такое? Из собак, что ли, сделано? – вертя в руках консервы, прорычал Фил.
– Да нет, смотри, написано же – корм для собак, это я для Жажа принес, побаловать.
– Вот еще новости – эту проблядь баловать, она опять, паразитка, нагуляла, возись с ней. Рожать-то до сих пор не научилась, все мои проблемы. Да может они вредные какие, из химии, так пожрет и оттопырится, я лучше мадьяру на уголь поменяю. А Жажка нашего поест, оно вернее. Скажи, дура, правильно порешили?
Жажа уже сидела на своем месте за столом и беспокойно гремела миской. Нил положил ей шматок колбасы и взял стакан…
– Все спишь, люди давно по бабам разбежались, а ты прямо как паралитик, все лежишь, вон Жажка, и та на это дело падкая. А, Жажа, как тебе последний-то кобель, ничего? Духи-то в подарочек, жаль, не поднес, блохастый.
Жажа с животом, казавшимся больше ее самой, лежала в ногах Нила и смиренно принимала критику хозяина.
– Какой день сегодня? Давно я у тебя? – Голова раскалывалась строго по чертежу из учебника анатомии.
– Да уже неделю. На вот, поправься, а то еще окочуришься, грех на душу брать не хочу.
Нил хлебнул из горлышка темной бутылки без этикетки, и сознание стало медленно к нему подползать.
– Поесть тебе надо, дней пять ничего не жрешь. Давай, я тут суп сварил, это первейшее дело, супа поесть, и без фокусов у меня. Давай, мать-героиня, садись за компанию.
Жажа не пришлось звать дважды. Так, втроем, как обычно, они уселись каждый на свое место. За едой уговорили бутылочку, потом явилась вторая…
– Фил, купи еще винца, последний раз, я не могу выйти, понимаешь, проблемы у меня. Я тебе уже говорил, хотя я не помню, что я тебе говорил, что нет.
– Ничего ты мне толкового не говорил, только понял я, что ты в мокрое дело влип. Может, тебя сыскари по всему городу вынюхивают, да ты не бойся, у нас тут все свои, если что, я тебя вперед них так перепрячу, сам не найду.
– Нет, никто меня искать не будет, не понял ты меня. Не убивал я никого, слышишь, не убивал! – заорал Нил, вскочив из-за стола и так испугав своим воплем Жажа, что она мигом прыгнула к хозяину.
– Не вопи, и так видно, что ты на это дело не способный, да и нес всякую чушь, понять ничего нельзя было.
– Не убивал… просто они умерли, – тихо произнес Нил и заплакал.
– Вот, развел мне тут бабью песню, ладно, давай деньги, схожу в последний раз. Собирайтесь, барышня, пойдем на прогулку.
Жажа и без его слов поняла все и стояла у дверей. Нил вывернул все карманы и наскреб еле-еле на одну бутылку.
– Да, не густо у тебя, парень, вот уж точно последняя получается, так что будем делать прощальный банкет.
– Стой, погоди…
Нил дрожащей рукой протянул Филиппу пластмассовую банковскую карточку.
– Точно не знаю, сколько там, но сними все. Знаешь, как это делается?
– Догадываюсь… – мрачно буркнул Фил. – Дело нехитрое. Цифры-то какие набрать, говори, запомним как-нибудь, а, Жажка?
Жажа молча вильнула хвостом.
Часа через два, показавшихся Нилу целой вечностью, они возвратились с трофеями. Филипп с ворчанием выгрузил из котомки какую-то снедь и не меньше дюжины бутылок. С ярких этикеток, словно со страниц «Мурзилки», Нилу улыбались рисованные яблочки, груши, вишенки.
– Это что за киндербальзам? – недоуменно спросил Нил.
– Сам ты киндербальзам, – пробурчал Филипп и добавил фразу, настолько русскую по сути, что Нил едва не расцеловал старика: – В угловой плодово-ягодное завезли.
Банкет продолжился, перестав быть прощальным…
– Совсем, что ли, ничего не осталось?.. Филиппушка, Христом-Богом заклинаю, купи еще выпить, мне не то, что по лавкам таскаться – с лежанки не встать, так ломает…
– Купи ему, купи, ишь прыткий какой выискался… А на какие шиши, все давно пропили…
– Как все? Ты ж вроде говорил – сдача там оставалась, ты мне ее в карман положил вроде…
– Хватился! Мы и сдачу всю давно пропили!
– Ну, ты посмотри, пошарь там, может, за подкладку что закатилось. Душа горит!
– Душа у него горит! Ты погоди, вон, окочуришься от пьянки, в ад попадешь, там поймешь, что значит – душа горит… Верно, Жажка?..
Так ворча, верный Фил все же прошелся по карманам Нилова плаща, денег там не нашел, но конверт, который он вытряхнул со всем остальным содержимым, был явно не пустой, и чутье подсказало старому клошару, что там точно деньжата и немалые. Из трех тысяч франков он взял пятисотку и, прикидывая, как он выкрутится с вредоносной хозяйкой лавки, а она точно замучает расспросами, откуда у него такие деньжища, вышел под дождь. Жажа покорно побежала знакомым маршрутом…
– Все, хватит тебе, полных две недели прошло, ты совсем заспиртовался. Домой тебе пора. Да, вот деньги свои забери, прилично еще осталось, видно, неплохо сейчас учителям платят. – Фил протянул конверт Нилу. – Сейчас отварчик сделаю, лечебный, поправим тебя.
– Какие деньги, ничего не понимаю…
Нил, лежа на топчане, открыл конверт и понял, что совершил, наверное, главную ошибку в своей жизни. Кроме денег, он обнаружил сложенный вдвое лист почтовой бумаги. Ровным почерком, по-русски было написано то, что можно было уже считать смертным приговором.
«Дорогой братец Нилушка, спасибо за помощь, посылку с книгами я получила, вся семья выносит тебе благодарность. Дядя скоро будет в ваших краях, обязательно навестит тебя. Твоя сестра Нина».
– Письмо там еще какое-то, думал, может срочное что, да без очков ничего не вижу, надо очки, да где денег-то взять, вот от покойника, что прошлой весной выловили, подобрал, а они, заразы, не подошли. Совсем слепнуть стал, да может, и к лучшему – жизнь такая, что только слепым и хорошо, век бы не смотреть, все опротивело. Да и помирать скоро, а на том свете очки совсем не нужны.
– Заплати за уголь мадьяру, остальные возьми себе, купи очки все-таки, а то рай не разглядишь. – Нил положил деньги на стол, в открытую дверцу печки полетела записка Асурова.
– На, выпей, еще бабка моя снадобье это готовила. Сразу голова поправится. Ну и рожа у тебя, еще хуже, чем в первый день. Из-за письма, что ли? Может, помер опять кто, так на все воля Всевышнего, смертные все, человеки, а если человек хорошую жизнь прожил и не подлец, то и чего ныть, может, ему там еще лучше, чем было здесь.
Я даже думаю, что Жажка тоже, невзирая на свою проститутскую натуру, в рай должна попасть, потому что не подлая и преданная, предательства Господь особо ненавидит. А деньги возьму, только в долг, после зайдешь, я верну. У меня тут не гостиница, чтобы плату принимать. Скажи, Жаж, стоит одолжиться у хорошего мужика, ему чего-то не понравились деньги-то эти, а нам перекрутиться в самый раз. Да оставь ты свой глаз. Вечно к тебе какая-то зараза пристанет, да ладно, глаз не жопа, проморгаешься.
Жажа смешно вертела головой и внимательно слушала каждое слово хозяина и, будто согласившись, перестала тереть лапой загноившийся глаз.
Нил сел перед железной кружкой, наполненной ароматным настоем. Теперь никуда от них совсем не деться. Благодарность получил, да и гонорар за проделанную работу пропил – все как по-писаному. И всего-то два трупа. Готов, голубчик, приступить к новому заданию на благо Родине. Осталось только возглавить партизанское подполье, и памятник на родине под пионерский салют будет обеспечен. Надо что-то придумать, а дядю поджидать у окошка – ну никак не получится. Пора делать ноги. Но для начала – домой, сдаваться Сесиль. А там и подумаем, где отлежаться, в каком-таком медвежьем углу…
