— Да, — ответил я.
И он, обладавший замечательной профессиональной памятью, принес мне Риккар с теплым молоком.
— Ты будешь пить это? — изумились друзья.
— Да, — ответил я и выпил.
Сейчас я сидел и улыбался, вспоминая эту историю.
Бармен принес Риккар.
— Не притворяйся, что меня не замечаешь, — произнес кто-то рядом.
Я повернул голову. В соседнем кресле сидела Лида.
С минуту мы молча смотрели друг на друга. Мне показалось, что за несколько часов она изменилась. Передо мной была усталая немолодая женщина в строгом сером костюме с маленьким кожаным бантиком.
— Здравствуй, Червонная двойка.
— Я пришла предложить тебе обмен. Ты мне отдаешь три пакета, а я тебе взамен… За первый пакет — статуэтку.
— Она и так у меня.
— Но теперь она будет твоей.
— Договорились. Что за второй пакет?
— За второй? Это.
Она вынула из сумочки пистолет, осторожно держа за дуло салфеткой.
— Ты забыл его в машине Вальтера. На нем твои пальцы. Как ты думаешь, полиция знает твои пальцы?
Это был бы большой подарок местной секьюрити!
— А я думала, ты профессионал. Ладно, бери, если он тебе нужен.
Я взял пистолет салфеткой и, держа на коленях, аккуратно вытер. Пока я вытирал, Лида молчала. Я вернул пистолет.
— Мне он ни к чему.
— Ладно, — Лида спрятала пистолет в сумку.
— Ну, а что за третий пакет?
— За третий? Жизнь. Они решили тебя убрать, а я их переубедила. Сказала: он глупый, неопытный, размазня. Ведь это верно, разве не так?
Что возразишь! Лида продолжала:
— А единственная положительная черта, которую я у тебя заметила… Этим я не стала делиться. Так что давай пакеты.
Я открыл сумку, развинтил голову Гоголя, вынул три пакета. Лида положила их к себе в сумку.
— Как вас нашел Пичугин? — спросил я.
Я чувствовал, что она сейчас уйдет, и я уже никогда не узнаю, зачем Пичугину нужна была статуэтка.
— Как нас нашел Пичугин? — повторила мой вопрос Лида. — Он ведь из вашего Центрального Комитета. А у нас есть Плеко, когда-то он был в компартии. Впрочем, как и мы все. Этот Плеко раньше был знаком с Пичугиным. Они случайно встретились в Виндхуке. Мы там добывали лекарство. Пичугин приезжал туда, чтобы встретиться с каким-то немцем.
— Немцем?
— Да, немцем. Тот живет в Виндхуке.
— Зачем?
— Тот передал Пичугину какие-то записки.
— Какие?
— Я не знаю. Там же Пичугин заказал статуэтку Гоголя. С тайником, куда он спрятал записки.
— Статуэтка нужна была только как тайник?
— Нет. Он сказал, что статуэтка предназначалась вашему дипломату в Женеве, тот должен был подарить ее какому-то американскому журналисту, любителю Гоголя.
— Записки тоже для американца?
— Я не в курсе.
— Они представляют ценность?
— Не знаю.
— Давай все по порядку. Пичугин достал какие-то записки и заказал статуэтку Гоголя с тайником. Эту статуэтку должен был получить наш дипломат и подарить американскому журналисту. Так?
— Похоже, что так.
— Значит, или Гоголь, или записки представляют какую-то ценность. Поэтому он не оставил статуэтку в посольстве, а взял во Францию.
— Нет. Он не хотел с ней связываться и собирался оставить ее в Конго, — прервала меня Лида. — Но мы его отговорили. Мы хотели воспользоваться ею для перевозки порошков.
— Но у него была дипломатическая неприкосновенность.
— Его в Париже встречали. Он не хотел, чтобы они узнали про наркотики…
— Кто встречал?
— Извини. Это уже политика, здесь я молчу.
— Ладно. Когда вы получили порошки?
— После таможенного контроля.
— Вместе с Гоголем?
— Да.
— И записки он вам тоже вернул?
— Они лежали в той же сумке, что и статуэтка. Он сказал, что это записки старого маразматика, которые никому не нужны.
— Где они сейчас?
— У Базиля. Я пыталась их прочесть, но по-немецки… Поэтому отдала Базилю.
Опять Типограф!
— А он читает по-немецки?
— Да. Он начал читать и сказал, что ерунда. Все-таки жалко, что мы с тобой в разных лагерях. Завтра ты уедешь?
— Да.
— Тебе нужна помощь?
— Нет.
— Подумай.
Я покачал головой.
— Тогда пойди рассчитайся с барменом.
Я все понял. Поднялся, подошел к бару, расплатился. Когда вернулся, Лиды уже не было.
Чертовщина какая-то. Пичугин знал, что перевозом статуэтки и записок в Женеву из Браззавиля занимается аппарат ЦК, то есть они представляют какой-то интерес. Но он их спокойно отдает, не пытаясь как-либо использовать. Что должно было произойти, если бы я привез статуэтку в Женеву? Я был обязан положить ее в банк. И не просто в банк, а в банк с сомнительной репутацией. Лиде Пичугин сказал, что весь груз предназначен для какого-то нашего дипломата в Женеве. Странно, но допустим. Когда Москва узнала, что статуэтка исчезла, мне приказали не жалеть денег и найти ее. Про записки ни слова. Значит ли это, что статуэтка — главное, а записки — просто наполнитель? Или они уверены, что бумаги по-прежнему внутри? Уж больно всё не складывается. Если статуэтка предназначается нашему дипломату, почему я должен был положить ее в банк? Скорее всего, из банка ее взял бы кто-то другой. Американский журналист? Маловероятно.
Из русских писателей американцы знают только Достоевского, наиболее образованные еще Толстого. Но не Гоголя! Что-то не так. И записки… Что там в них? Типограф сказал, что ерунда. Когда я у него был, он мне ничего о них не говорил. Это понятно. Но теперь расскажет. И отдаст записки.
— Машина подана, месье «как вас там».
Передо мной стояла улыбающаяся Кики.
— Ты быстро.
— Куда прикажете доставить?
— Сначала к Базилю, потом к тебе домой.
— А может быть, по-другому? Сначала ко мне домой и никогда к Базилю?
Откровенно говоря, я тоже предпочел бы этот вариант. После сегодняшнего дня хотелось мирной и спокойной ночи. Но надо было закончить дело.
— И все-таки начнем с Базиля. Где твой «Мерседес»?
— У бара на площади.
— Пошли.
Я повел ее в сторону мужского туалета и галантно предложил зайти внутрь.
— Неожиданно и любопытно, — прокомментировала юная художница.
Я подвел ее к открытому окну.
— Сюда.
— Теперь поняла.
Мы выскочили на улицу, пересекли площадь и забрались в кикину антилопу.
Отъехав пару километров, Кики завернула на узкую улицу и подрулила к магазину со светящейся рекламой «Кондитерская».
— Надо купить что-нибудь к кофе.
Она выключила зажигание. Вокруг никого не было. Она придвинулась о мне:
— Здесь тихо.
И поцеловала меня в щеку:
— Ты похож на Кэри Гранта. Молодого.
— А ты похожа на себя саму, и это совсем неплохо.
Я обнял ее и правой рукой осторожно расстегнул две верхних пуговицы платья. Она не сопротивлялась. Убедившись, что бюстгальтером молодое дарование себя не обременяет, я нырнул ладонью внутрь, но на этот раз она среагировала, выудила мою руку и уложила на приборную доску.
— Потом.
«До чего у нее сильные руки», — подумал я и с удовлетворением заметил, что застегивать пуговицы она не стала.
— Ты сильная, с тобой не справишься!
— Я была чемпионкой по плаванию, в трех видах. Еще есть вопросы?
— Почему твою тетю зовут Высокой табуреткой?
— У нас в городе живет Франсуаза Саган. И к ней ездит в гости наш президент, Миттеран. А он большой специалист по дамской части. Ну, и мою тетю не обошел. Так она всем теперь рассказывает, что он ее… на высокой табуретке.
В это время дверь магазина открылась, оттуда вышли две дамы. Кики отодвинулась:
— Посиди здесь. Я быстро.
Вернулась она действительно быстро. В руках у нее была коробка.
— В этой кондитерской очень хорошие пирожные. Ты по-прежнему хочешь к Базилю?
— Сначала к Базилю.
В доме, где располагался офис Типографа, на втором этаже слева горел свет. Я прикинул: в доме два подъезда, позавчера я входил в дальний. Свет горит именно у Типографа.
— Заезжай во двор. Останови здесь.
— Ты надолго?
— Пять минут, не больше.
Я вышел из машины, обогнул дом. Свет действительно горел в том окне, где должен быть офис Типографа.
Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж, хотел постучать, но по обитой искусственной кожей двери стучать бесполезно. Я толкнул ее. Она открылась.
Типограф сидел в кресле спиной к двери. Руки его были привязаны к подлокотникам тонкой белой веревкой.
— Эй!
Типограф не двигался. Голова его была опущена.
