— Цель? — Зондецкий встал, медленно прошелся взад-вперед вдоль конференц-стола. Подошел к одному из книжных шкафов, мягко прошелся пальцами по разноцветным корешкам. — Цель одна — раздавить гидру международного наркобизнеса. Я так себе представляю эту нашу общую цель.
«Глобальными категориями мыслит наш пострел, — Росс сидел неподвижно, скрестив руки на груди. — Глобальными — и все тут». Чутко ощутив неловкость, внезапно прокравшуюся в кабинет и волнами отражавшуюся от молчавшего собеседника, Зондецкий резко повернулся к нему лицом, заговорил извиняющимся тоном:
— Простите, ради всего святого, если это произвело впечатление нравоучительного постулата. По непреодолимой инерции мышления озвучил тезис сановного спичрайтера из готовящегося радиовыступления шефа.
Улыбнулся и тут же снял улыбку с лица: — Конкретно по операции «Джони Уокер». Наша цель: вскрыть всю цепочку задействованных по маршруту людей собственно курьеров, охранников, контактных агентов, замазанных в той или иной степени госслужащих. Таможня, полиция, спецслужбы. Что еще? Ах, да пограничники, чиновники авиакомпаний и железных дорог, портов и пароходств, пилоты, стюардессы, проводники. Следовательно, было бы совсем мало логики в том, чтобы до Стокгольма брать и товар и курьеров. Или я не учитываю какие-то непредвиденные моменты, упускаю важные обстоятельства, вторгаюсь в сферу чьих-то квази-интересов?
«Вот именно «квази», — Росс открыл бутылку «перье», наполнил хрустальный бокальчик, быстро его осушил. — Только чьи это интересы?»
— Совсем мало логики, — согласился он. — Правда, обеспечение «Анти-Джони Уокер» получается громоздким и дорогостоящим.
— Эт-та ни-че-го! — живо откликнулся Зондецкий, делая ударение на «го» и произнося этот слог не как «во», а как горловое «го». — Зато и дивиденды велики, ой как велики! И пусть сегодня — ноль, а вот завтра, послезавтра… Помните, дорогой Иван Антонович, как это бессмертно сказано у великого старика Державина?
Он выпрямился, развернул плечи, вздернул руку над головой и голосом неожиданно мощным и зычным продекламировал:
— Я раб, — я царь, — я червь, — я Бог!
«Артист! — искренне восхитился Росс. — Правда, у Гаврилы Романовича сперва царь, потом раб. Но все равно — артист!»
— Я обсуждал стратегию действий со всеми заинтересованными ведомствами и все они единодушно сходятся во мнении, что именно так и следует поступить. Все же я счел своим долгом, приятным долгом получить и ваше веское подтверждение, — Зондецкий сел за свой супермодерновый тейбл, взял в руки трубку аппарата правительственной связи, набрал номер:
— Андрей? Это я. Санкюлот держит сторону Марата. Да, идет до самой Бастилии.
Положив трубку, он нахмурился, помрачнел.
— И здесь приходится конспирацию соблюдать, — поспешил он с пояснениями, заметив на губах Росса кривую ухмылку. — Нет никаких гарантий от прослушиваний, записи, даже съемок скрытой камерой. А говорил я с координатором всех усилий. Не буду сейчас называть его фамилию. Могу только сказать, что человек это опытный, доверенный, в Кремле сравнительно новый. Ну а Санкюлот — это вы. Надеюсь, псевдоним не из обидных.
«Сподобился быть причисленным к лагерю якобинцев, — улыбнулся Росс, спускаясь по лестнице и выходя из здания на одну из кремлевских площадей. Хорошо, что не попал в жирондисты. Впрочем, теперь никто наверное не сможет сказать, что надежнее. Я не за нынешнюю революцию и не против нее, хотя обидеть она уже успела многих, десятки миллионов. Ваучеризация, шоковая терапия с внезапным обнищанием большинства и фантастическим обогащением одного процента, разруха, развал армии… Не знаю, прав я или нет, придерживаясь нейтралитета, не ввязываясь в драку. Не знаю. Я не политик, а профессионал, делаю свою работу. Уверен, что делаю нечто важное, отстаивая интересы России. Конечно, мало радости сознавать, что эти кабинеты занимают зондецкие. С другой стороны — почему бы и нет? Зависть, даже белая, которой игриво заслоняют себя самые отъявленные завистники, не присуща мне ни в какой степени. А Рэм — что ж, он не глуп, вальяжен, тертый калач. В Нью-Йорках и Токио пообтесался, обполитесился, связишками всесильными оброс. Беспринципный флюгер? Карьерист, готовый через мать родную переступить, лишь бы до власти добраться? Наторелый брехун, который ради красного словца не пожалеет и отца? Кто разберет, может все это и есть те непременные составные, без которых нет реального политика. Ведь об этом без стеснения талдычат все эти модные, влиятельные, нахрапистые президенты центров по изучению общественного мнения, председатели геополитических фондов, ректоры университетов стратегических и тактических исследований.»
Временами побрызгивал мелкий нехолодный дождик. Подняв воротник плаща, Росс улыбнулся. «Иван шагает по Ивановской площади». Он оглянулся на огромное здание, пытаясь среди множества других найти окна кабинета Зондецкого. Остановился на мгновение: «Неужто такой вершит людскими судьбами? Нет, не может, не должно такого быть.» Как он ошибался, многоопытный, проницательный, умудренный и победами и поражениями разведчик. Именно в этот момент у окна кабинета, который он покинул десять минут назад, стояли двое — хозяин кабинета и координатор, моложавый генерал, щеголь, красавец, кровь с молоком.
— Бодро идет, — улыбнулся он всей белизной крупных, крепких зубов, глядя сквозь оконное стекло на уходившую к воротам одинокую фигурку. Выправка, стать, уверенность.
— Уверенность — да, этого ему не занимать стать, — подтвердил Зондецкий. — Главное, чтобы твои молодцы, Андрей, не спугнули его раньше времени.
Генерал ответил пытливым взглядом.
— Исключено, — он резко разрубил воздух рукой сверху вниз. Словно саблей. — Ребята подобраны один к одному и точно знают, чего стоит успех и неуспех.
— Ладно, — Зондецкий взглянул генералу прямо в глаза и тот — отнюдь не робкого десятка — чуть заметно вздрогнул. «Такой взгляд я видел только однажды — у палача в подвале на Лубянке. А тут — милейший ученый, доктор наук, душа общества — и… Дела!»
— Ладно, — повторил Рэм, отводя взгляд, — твоя головная боль. Теперь значит так. Убрать Санкюлота надо будет на самом последнем этапе, за час до прибытия груза в Стокгольм. Вместе с его шлюхой, этой эстонкой Читой. Он один из тех, кто не в деле, знает все детали операции, да и многое другое. Ненароком может ей разболтать. В припадке страсти нежной.
Генерал понимающе ухмыльнулся:
— Ясненько. А как насчет его шефа? Тоже знает немало.
— Этот щуренок свою блесну глубоко заглотал, — Зондецкий плутовато прищурился и генерал в знак одобрения поднял вверх большой палец левой руки — он был левша. Однако, выйдя в коридор и плотно притворив дверь, он с полминуты разглядывал медную табличку с надписью: «Рэм Евгеньевич Зондецкий». «Крепко сидит в седле, — со вздохом подумал он. — Хочешь, не хочешь — и стремя подведешь, и уздечку подашь. Терпи, казак, терпи…» И бодро зашагал под древними сводами, внушительный, властный.
В своем офисе, московском отделении ИНЕРПОЛа, Росс пробыл всего час. Его шеф, Павел Груздев был в командировке в Лондоне. Иван накоротке пересекся с двумя его заместителями. Темой разговоров была ситуация в стране и проникновение русской мафии в Европу и за океан. Простое упоминание, а тем более какое бы то ни было обсуждение операции «Джони Уокер», было строжайше запрещено. Сам Росс по всем документам числился в ежегодном отпуске. И загар, полученный за эти дни (а загорал он мгновенно и качественно), был как нельзя кстати.
— Где бы вы ни отдыхали, Иван Антонович, я уверена — там здорово, секретарша шефа Оленька склонила в улыбке хорошенькую мордашку, мечтательно прикрыла глаза.
— Хотите, возьму вас на свой курорт? — Росс выложил на её стол коробку швейцарского шоколада.
— Спасибо, — пропела Оленька, разглядывая глянцевый октаэдр и читая по-немецки выходные данные. — Небось, в Альпах на лыжах катаетесь?
Росс, купивший набор в Новоарбатском гастрономе, согласно кивнул.
— Ну как, едем? — он оперся руками в стол, гипнотизируя девушку.
— Вечно вы шутите, Иван Антонович, — Оленька смущенно прикрыла глаза ладошкой, наблюдая за ним сквозь пальцы. Из всех сотрудников ей безумно нравился именно Росс, «настоящий полковник». Но ведь он же был на три года старше её папы. «Допустим, случится невозможное и мы поженимся, — мечтала она, оставаясь наедине с собой, — и через день-другой я ему до смерти наскучу. Он ведь такой необыкновенный, изъездил весь мир, столько видел, знает. А я даже свой иняз и тот ещё не кончила. Стенографистка Машка, она, конечно, завистница, и стерва порядочная, но она, как ни крути, права — не по Сеньке шапка».
За её спиной заработал факс.
— Извините, Иван Антонович, — Оленька повернулась к нему спиной, стала смотреть на выходившую из аппарата ленту.
