Я никак не мог убедить себя в том, что этот больной старик — действительно мой отец, человек, сумевший пережить потерю жены, а потом отчаяние изгнания. Сколько еще времени меня будет терзать вид этого изможденного тела и бесконечная вереница призраков, тянущаяся за ним?
На самом деле в такой физической трансформации была своеобразная логика. Он и сам превращался в призрак, вслед за моей матерью, вслед за столькими другими. Ему дали отсрочку в четверть века, большего он требовать не мог.
Мой отец умирал, и я не в состоянии был ничего сделать. Женщина моей жизни умерла, и я не в состоянии был помешать этому. При иных, не столь драматичных обстоятельствах мое хроническое бессилие могло бы вызвать смех.
Словно подслушав мои мысли, отец заговорил. В его голосе звучала горечь:
— Я думал, что все уже давно закончилось. Значит, этого было недостаточно! Разве мы с тобой мало страдали?
Мне нравилось, что он делит свои горести на двоих. Я заплатил за его ошибки больше, чем кто бы то ни было, но все же я не сердился на него, потому что взамен он научил меня не бояться окружающего мира.
Понемногу он превратил меня в холодное и эгоистичное существо, неспособное оплакивать любовь всей своей жизни более десяти минут подряд. Он сразу понял, что иначе я просто не выживу.
Мой отец ненавидел сентиментальщину. Он был историком, выражавшим свои мысли точно и лаконично. Кстати, он всегда предостерегал меня от неиссякаемых словоизвержений, которыми грешат лингвисты. Если хочешь объясниться, учил он меня, лучше сразу переходить к фактам, не вдаваясь в лишние подробности. Факты сводились к двум словам: Наталия умерла.
Внезапно все это показалось мне затянувшейся шуткой. Резкий разрыв, отсутствие новостей, молчание и смерть: слишком совершенная, слишком безжалостная логика... Наталия организовала собственное исчезновение, чтобы показать мне, как много она для меня значила. Она считала, что в наших отношениях появилась пресность. Она хотела меня расшевелить.
Именно сейчас она стояла за дверью, готовая выскочить из-за нее и броситься мне в объятия, смеясь над моей доверчивостью. А в соседней комнате собрались все мои друзья, Лола, Кемп и даже эта симпатичная актриса, сыгравшая роль инспекторши из полиции. Они сидели в темноте, затаив дыхание, заранее предвкушая, какое у меня будет лицо, когда Наталия кинется мне на шею.
Не на дурака напали! Я рванулся к двери и резко распахнул ее.
Спальня отца была пуста. На полу возле стены валялось несколько книжек. На ночном столике громоздились коробочки с лекарствами. На стуле — стопка одежды, выглаженной и сложенной домработницей.
Я встретился глазами с обеспокоенным взглядом отца. Нет, это была не шутка.
Я закрыл дверь и снова сел напротив него, мне было не по себе. Настало время объяснить ему причину моего прихода.
Я никогда и ни перед кем не умел раскрывать душу. Когда я был с Наталией, я чувствовал, что не способен выразить множество чувств, владевших мной при виде ее. В результате, чтобы не сбиться на полпути, я предпочитал вообще ничего не говорить.
Отец не ожидал, что я буду смущенно молчать. Но я просто не знал, с чего начать. Может быть, самым лучшим будет начать с конца.
— Я должен тебе кое-что сказать... Эти полицейские приехали из-за меня. Твое прошлое не имеет к этому ни малейшего отношения.
— Во что ты вляпался? Надеюсь, это хоть не связано с политикой? Я тебе тысячу раз говорил, что надо быть осторожным.
В голосе отца чувствовалась былая твердость. Нет лучшего средства для восстановления сил, чем устроить разнос сыну.
Я тихонько помотал головой:
— Нет, нет... Прошлой ночью умерла Наталия. Ее убили. Полиция думает, что я имею к этому какое-то отношение.
— Наталия... — прошептал отец. — Dio Santo...
На секунду я испугался, что потрясение лишило его последних сил. Врач предупреждал меня, что состояние отца ухудшается с каждой неделей. Он считал, что жить ему осталось несколько месяцев, в лучшем случае — год, пока метастазы не поразят все жизненно важные органы.
Отец знал, что умирает. Я предпочел бы избавить его от последних страданий. Он не заслужил того обвала несчастий, который обрушился на него.
Честно говоря, и я тоже не заслужил.
Сара раз за разом то так, то этак прокручивала в голове ситуацию и всякий раз приходила к одному выводу. Парочка, которую она застукала, вовсе не боялась быть пойманной ревнивым мужем. На самом деле пассажиры этого автомобиля опасались, что их инкогнито будет раскрыто. Они связались со службой идентификации номерных знаков автомобилей и поняли, что Сара, как и они, служит в полиции.
Вряд ли существует служба, менее терпимая к внутренней конкуренции, чем уголовная полиция. Мужчина и его спутница были из своих, но принадлежали к какому-то влиятельному отделу — достаточно влиятельному, чтобы Лопес незамедлительно отреагировал на их жалобу. А ведь обычно на комиссара было трудно произвести впечатление. С иерархией он не особенно считался, если вообще признавал ее. Значит, ему позвонили с самого верха, например, из Главного управления уголовной полиции, а может быть, и из кабинета министра.
Только одна служба могла позволить себе беспокоить среди ночи руководителей уголовной полиции или лиц, близких к министру внутренних дел. Последние сомнения Сары рассеялись: в машине находились агенты службы разведки.
Причина их присутствия оставалась неясной. Да, конечно, Наталия Велит была знаменитостью, но ее смерть никак не могла быть связана с государственными делами. В Париже каждый месяц умирало много красивых девушек, и это никогда не вызывало такого переполоха. Дело явно выходило за рамки простого убийства.
Сара бесилась, когда на нее оказывали давление. Речи не могло идти о том, чтобы она так просто покинула поле боя. Во-первых, потому что умерла женщина и она должна была найти ее убийцу. Во-вторых, потому что не собиралась идти на поводу у двух идиотов, неспособных вести слежку незаметно, не бросаясь в глаза первому встречному.
Уроки, полученные от Лопеса, пошли на пользу Саре. Она выучилась кое-каким старинным хитростям. Она покажет им, на что способны настоящие полицейские, если кто-то осмелится перейти им дорогу.
Лопесу нравились хорошо продуманные и четко исполненные планы. В данном случае план был прост и эффективен, а вероятность успеха весьма велика. Комиссар, конечно, поорет на нее для формы, но в глубине души он будет доволен.
Первый этап плана состоял в том, чтобы подчиниться приказу. Начальник велел ей убираться — значит, Сара исчезнет.
Она завела мотор и отъехала. Примерно через сто метров, перед рекламным щитом, она повернула. Но вместо того, чтобы поехать по улице, ведущей в центр города, она зарулила в переулок, который заметила еще по дороге сюда, и там остановилась.
Дальше она пошла пешком. Между домами раскинулся большой сквер. Сара перепрыгнула через низенькую кованую решетку и углубилась в темноту. Выход на улицу оказался всего в нескольких десятках метров.
Она перемахнула через вторую решетку так же легко, как через первую, и притаилась в углублении стены. Машина службы разведки стояла на ближайшем тротуаре, метрах в десяти от нее.
Сара посмотрела на часы. Она уехала со своего наблюдательного пункта двадцать минут назад. Секретные агенты, наверное, думают, что она уже на другом конце Парижа.
Для дальнейшего осуществления своего плана Сара рассчитывала на небольшое везение. Прошло еще пять минут, потом дверь дома, перед которым стоял автомобиль, распахнулась. Оттуда вышла старушка с одетой в твидовый комбинезончик собачонкой на поводке. Водитель пригнулся за рулем, пассажирка последовала его примеру.
Пес просеменил к заднему колесу автомобиля и долго обнюхивал его. Отсутствие какой-либо чувственной реакции со стороны каучука разочаровало его, но он из принципа все же окропил колесо тонкой струйкой мочи, а потом ринулся к ближайшему фонарю. Еще через несколько секунд он уже дошел до конца улочки.
Воспользовавшись этим отвлекающим маневром, Сара подкралась к машине разведки. Агенты, пригнувшие головы за приборным щитком, оставались вне поля зрения. Из такого положения и они не могли видеть того, что происходило снаружи.
Водитель не успел среагировать. Сара открыла заднюю дверцу, села сзади него и приставила дуло своего револьвера 38-го калибра к его затылку. Мужчина потянулся было к своему «хольстеру», но Сара сильнее вдавила револьвер ему в затылок, и он замер. Девушка также не шевелилась. Она не сводила глаз с револьвера и потихоньку вжималась в свое сиденье, словно несколько дополнительных сантиметров могли защитить ее от темного силуэта, внезапно нарисовавшегося позади нее.
Сара пригнулась к уху водителя:
— Спокойно, расслабься. Мне не хотелось бы испортить такую славную мордашку.
