— В каком смысле?
— Мы с ним не живем. Он просто друг, понятно?!
— Хорошо, — кивнул Терещенко. — Только мы о вас и тем более о вашей личной жизни вообще не говорили…
— Что?! — задохнулась она и моментально покраснела. — А о чем же вы говорили?
— Ну, я спрашивал его о Геннадии Харитонове, о его отношении к супруге, в общем… знаете, иногда женские наблюдения отличаются от мужских.
— Понятно! Можете заводить новое дело об убийстве! Потому что я пошла Бунина убивать! — С этими словами она вылетела в коридор, ругая себя на чем свет стоит.
Только на улице Алена немного пришла в себя. «Вот так выставилась! — вздохнула она. — Теперь этот Терещенко подумает бог весть что! А что он, собственно, может подумать? Что я прибежала к нему, наговорила всякой чепухи только ради того, чтобы опротестовать заявление Бунина о нашей совместной с ним жизни». Она с тоской посмотрела на темную тучу, наползающую на Воробьевы горы. «Так, в общем-то, оно и есть. И нечего убеждать себя в том, что понеслась сломя голову к следователю только затем, чтобы сообщить ему об убийстве Инги — это предлог. На самом деле хотелось узнать, как милашка Терещенко посмотрит мне в глаза после бунинских показаний — с тем же обожанием во взгляде или более холодно, как на замужнюю и недосягаемую женщину». Следует признать, что ей не безразлично, знает ли Терещенко правду о ее личной жизни или нет. А правда заключается в том, что ее сердце свободно, и Бунин, что бы там он о себе ни воображал, поселяется в нем на те два коротких часа, пока длится их свидание. «Ну а теперь следователь будет считать меня взбалмошной дурой! — Она медленно побрела к проезжей части, попутно удивляясь, почему туча висит над шпилем университета, который отсюда едва виден, а дождь накрапывает у нее над головой. — Так вот, я докажу! — ни с того ни с сего решила она. — Я докажу, что Алена умная женщина, способная раскрыть убийство в одиночку, а не полоумная девица, которая бегает за ним просто потому, что он ей нравится. Нечего поселять в мужиках уверенность, будто женщины перед ними стелиться готовы. Вон, Бунина обнадежили, и что из этого вышло?!»
* * *
Никогда и никому ей еще не приходилось ничего доказывать. Вся ее жизнь скользила легко, как по дорожке, смазанной маслом, во всяком случае, до сих пор. Однако теперь ситуация изменилась — на этот раз на карту были поставлены ее честь и доброе имя в придачу. И уж она постарается, будьте уверены! Пусть этот недоученный юрист Терещенко считает ее дурехой-журналисткой, которая ради развлечения бегает по городу в поисках новых трупов. Пусть он и в грош не ставит ее аналитические способности, даже не видит в ней равного соперника. Что ж, это его трудности! Ее версии весьма основательны, она это чувствует. И она имеет в кармане все козыри, чтобы доказать свою правоту. А если он не желает ее слушать, если исключает из расследования — ему же хуже. Еще посмотрим, кому его строгий Горыныч даст по шее под занавес расследования!
Придя домой, она, не снимая плаща, села за стол, достала из сумки блокнот и, взяв ручку, разделила лист на две равные части. «Есть две версии убийства Ляльки», — сказала она себе. Первая — которую исповедует и Терещенко и которая кажется наиболее реальной, — это та, что к убийству как-то причастен Генка. У него было много на то оснований, если исходить из случайно полученной информации о существовании некоей Оксаны. Оксана — скорее всего Генкина пассия. Лялька в таком случае — помеха его большой и пылкой любви. После ликвидации жены все для Харитонова складывается замечательно, то есть у нищего врача появляется квартира, три тысячи долларов и полная свобода для устройства своей личной жизни. Вторая версия выглядит абсурдной. Но только не для Алены. Потому что она-то понимает, нет, скорее, чувствует, что два убийства — Ляльки и Инги — связаны между собой. Обе они снимались в рекламе прокладок «Тендер» и были убиты после того, как ролики вышли в эфир. В обоих случаях свидетелей убийства нет…
Алена задумалась. Что еще она знает об этих убийствах? Какие подробности? Ну, во-первых, обе жертвы знали своего убийцу. Почему? Да очень просто — они сами открыли ему дверь, впустили в квартиру, так как следов взлома ни в том, ни в другом случае не обнаружено. Про Ингу так и вообще поговаривают, что она покончила с собой. Во-вторых, их убили уже тогда, когда они получили деньги за свою работу — сумму, крупную по нынешним временам. «Правильно, — решила она, — сейчас человека за сто рублей убить могут, а тут целых три тысячи долларов!» Она встала и, скрестив руки на груди, заходила по кухне — от плиты к столу и обратно. Значит, наиболее правильно думать, что убили из-за денег. Кто же мог знать о наличии крупной суммы в квартире? Она остановилась и посмотрела в окно, где городские сумерки уже расцвели миллионами огоньков. Лялька никому не говорила, что хранит полученную сумму в шкафу между книгами. Будем полагать, что и Инга особенно на этот счет не распространялась. Напрашивается вывод — о сумме знали либо те, кто ее выдал, либо совершенно случайные граждане. Впрочем, совершенно случайных следует на время вычеркнуть из списка подозреваемых — они не могли проникнуть в квартиры Ляльки и Инги с целью ограбления без взлома. Значит, остаются те, кто знали. Алена сняла плащ и с размаху села на стул — как ни крути, а все дороги упираются в студию «Степ» и ее сотрудников. «Но в самом деле, не будешь же подозревать косого режиссера, бабника Сашу или холодную Марину в жестоком убийстве, хотя… хотя Марина вполне могла бы… Но все-таки эти люди вполне мирные, по крайней мере, на первый взгляд». А вот как они раскроются при более близком знакомстве — это Алена проверит. Хочешь не хочешь, а влезть в рекламный бизнес придется по полной программе. Иначе ей нипочем не добраться до разгадки. Кто же из троих? Глупо, конечно, совать голову в петлю — сниматься в рекламе прокладок, рискуя своей карьерой, а может быть, и жизнью. Но дело уже захватило ее. Она понимала, что идет на необоснованный риск, но ничего не могла с собой поделать. С одной стороны, она устала от однообразия жизни, которую вела последние 26 лет, — никаких приключений, рутинная работа… но с другой — чувство самосохранения, которое было ей всегда присуще и подавленно отступившее в недра сознания за эту неделю, все еще робко напоминало, что не стоит соваться, а лучше бы побороть гордыню, пойти и рассказать все следователю Терещенко. Пусть сам идет и рекламирует прокладки, раз такой умный! «Ну уж нет! — цыкнула она на свое чувство самосохранения. — Я утру нос этому всезнайке следователю. У меня больше шансов раскрыть запутанное убийство, чем у него. И какой же он все-таки дурак, что отказывается со мной сотрудничать!»
Ночью она долго не могла уснуть. В темноте ей мерещились какие-то тени, которые подкрадывались к кровати со всех сторон с ножами и пистолетами. К утру она не выдержала и включила свет во всей квартире. Так и спала вполглаза. Снился ей Генка Харитонов в окровавленном медицинском халате, из кармана которого торчала толстая пачка долларов. Генка демонически хохотал, похлопывая себя по карману, и при этом грозил ей пальцем. Алена, не просыпаясь, сделала вывод, что совсем свихнулась, пора бы бросить все к чертовой матери и в конце концов заняться статьей об Иваре Скрипке. Впрочем, Скрипка тоже ей приснился — скачущим по длинному, скорее всего больничному коридору и напевающим знаменитую песню «Му heart will go on» голосом Селин Дион. В этот момент он, как никогда, походил на Леонардо Ди Каприо. Впереди себя он толкал пустую каталку, покрытую зеленой хирургической простыней. Словом, ночь у Алены выдалась безрадостная. Утро же началось тоже как-то скверно. Достаточно сказать, что из кошмарных снов ее выдернул Бунин, который заявился в десять. Он как ни в чем не бывало поцеловал ее в щеку и даже вознамерился прилечь рядом в «нагретую постельку», но тут Алена дала жесткий отпор его необоснованным притязаниям.
— Надо же мне было как-то отомстить, — заявил он на высказанные претензии по поводу его наглой лжи, — и почему тебя так обеспокоило, что Терещенко знает о твоей личной жизни?
— А зачем врать?
— А зачем его обнадеживать?
— Дурень! — выругалась Алена. — Мне абсолютно безразличен следователь, просто с твоей стороны некорректно рассказывать всем и вся о наших неустойчивых отношениях.
— Ну, неустойчивые можно перевести в ранг постоянных и долговременных, — улыбнулся Константин. — От тебя зависит.
— Что?! — Сон как рукой сняло.
— Да ничего, — он пожал плечами. — Хочешь, я кофе сварю?
— Ты заболел?
— Нет, я испугался. — Он пошел на кухню и деятельно загремел посудой.
Алена вылезла из-под одеяла и пошлепала к нему. Бунин действительно заправски хозяйничал — зажег плиту, поставил турку на огонь, раскрыл холодильник.
