Венгр был сантиметров под сто восемьдесят, но первое, что бросилось в глаза Джейн, был огромный напряженный бугор под обтянутым тонкой черной тканью барменским гульфиком. Она от неожиданности втянула через соломинку большой глоток. Алкоголь тут же ударил в голову, вместе с ним пришли кураж и безудержное любопытство.
Девушка подняла глаза. Бармен, улыбаясь, смотрел на нее и что-то говорил по-венгерски. Понять этот язык было выше ее способностей, а самое главное – противоречило ее желанию. Тонкая девичья рука смело потянулась к вздувшемуся гульфику, и подушечки пальцев осторожно погладили ткань.
Решение, как ретроспективно понимала Джейн, в тот момент принимала не она, а бесенок, дремлющий в каждой женщине до определенного часа.
Быстро и сильно притянув к себе барменский торс, ее руки с ловкостью фокусника разобрались с ремнем, змейкой и трикотажными плавками.
Зрелище было впечатляющее…
Дальнейшие действия не были осознанными. Лишь неожиданно четкие ощущения говорили Джейн, что все происходит именно с ней.
Внезапный холодок кондиционированного барного воздуха, звонко лопнувшая ткань трусиков и груди, прижатые к лакированной столешнице……Чуть пошатываясь, она брела по коридору.
– Мисс? Вам помочь? – У раскрытых дверей лифта стоял Дьердь Белаши. – Может быть, вас проводить до номера?..
Сейчас же, бродя по набережным Ленинграда, Джейн вспоминала свою встречу с «синьориной де-Флорацией» не столько в целях тонизирующих, сколько настраиваясь на определенную волну. Бесенок, в существовании которого она уже нисколько не сомневалась, должен был пробудиться по первому же зову и по мере сил участвовать в успешной работе разведки Ее Величества.
Норвежец пока ничем не обнадеживал, и Джейн действовала по собственной методе, основанной на внимательном изучении фотографического портрета Маркова-младшего.
Чуть отрешенный взгляд веселых глаз, природная художественность пышной прически, «девичьи» ямочки под скулами. «Он просто обязан быть романтиком, этот юноша!» И она с завидным упорством и свойственным ей железным долготерпением ежедневно практически все свободное время посвящала прогулкам по самым романтическим уголкам Ленинграда.
Как там поется: «Когда ее совсем не ждешь»?! С Джейн все случилось именно так.
Подходил к концу девятнадцатый рейд в поисках Маркова-младшего, и Джейн мысленно подготовилась к его бесплодному завершению. Она как раз переходила через канал Грибоедова, когда внезапная и, честно сказать, не украшающая интеллигентную девушку мысль посетила ее. Привстав на цыпочки, Джейн попыталась разглядеть, наличествуют ли у золотокрылой фигуры грифона первичные половые признаки? Ей было ужасно неловко – «вдруг кто-нибудь поймет, что я тут высматриваю?», – но любопытство пересилило. Как в детстве, проговаривая про себя сказочную песенку Марлина:
Пусть суслик уведет ваш взор
В одну из этих длинных нор,
Что входом смотрят на восток,
А выходом – на запад…
она заглянула в бронзовый пах. Смотреть было не на что. Не то по стыдливости потомков, не то по нерадивости реставраторов, искомый предмет скорее угадывался, нежели существовал. Пальцы ног затекли, и Джейн, потеряв равновесие, опустилась на всю ступню, отшатнувшись назад.
– Простите, – раздался голос, и девушка подняла глаза. Ее губы неслышно продолжали шептать:
Чей ход петляет, как змея,
Где осыпается земля
И где бессильны вам помочь,
Чтоб разогнать и мрак, и ночь.
Мотыга и лопата…
Перед ней стоял Кирилл Марков…
«Не молчи, не молчи!» – внутри Джейн истошно вопила судьба. Она выдохнула первое, что пришло на ум:
– Львиный мостик. Архитектор Треппер.
* * *
«Леди Неожиданность», «Леди Прекрасная Внезапность», «Леди Счастливая Случайность», – все эти бесконечные эпитеты звучали только по-русски, и только тогда, когда их произносил Кирилл.
Их быстрое и полное сближение, Джейн отдавала себе в этом отчет, происходило в совершенно другом, бесконечно далеком от разведки Ее Величества, измерении. Но не исключало тех задач и целей, что стояли перед юной сотрудницей МИ-5.
Она даже удивлялась самой себе, насколько необременительным было это раздвоение ее интересов, личного и профессионального. Как-то сразу, чем-то исключительно женским, Джейн почувствовала, что встреча с ней затронула те потаенные струны души Кирилла, которых до нее не касалась ни одна посторонняя рука.
Его открытость и бездна обаятельной искренности вызывали у девушки ответные эмоции такой глубины и силы, что иногда, особенно после близости, она чувствовала себя полностью растворенной в этом славянском мальчишке. Да-да, именно мальчишке, что шел по жизни легко и непринужденно, ни разу не встретив на своем пути настоящего горя и неотвратимости утрат.
Они лежали в комнате Кирилла, отделенные от жемчужных ленинградских сумерек чуть колышущейся тюлевой занавеской. Утомленный юноша ровно дышал во сне, а за окном шумели механизированные дожди поливальных машин…
* * *
Дедушка помог Джейн устроиться на высоком кожаном диване огромного «роллс-ройса» Фаррагутов. На девочке было черное траурное платье с бархатными обшлагами и воротником из того же материала, на белокурой головке – траурная шляпка с вуалеткой.
Машина недолго петляла среди ближних к Фаррагуту холмов и наконец остановилась у старого кладбища в Соммерсби. Сэр Огастес взял Джейн за руку, и они двинулись сквозь толпу людей со скорбными лицами.
У свежевырытой могилы размеренно читал молитвы священник в белой епитрахили. Не более чем в четырех метрах от могильного края застыл взвод в парадной форме. Джейн, как завороженная, смотрела на белые кожаные гамаши с бронзовыми пуговицами, на затворы старых «ли-энфилдов», церемониально прижатых к белым широким перевязям портупей на уровне груди. Белая лайка перчаток на красной древесине лож и прикладов.
Подъехал огромный, будто автобус, катафалк. Шестеро морских офицеров установили на деревянном помосте большой белый гроб.
– Мама там? – восьмилетняя Джейн пальчиком, затянутым в черную паутинку перчатки, показала на гроб, одновременно поворачивая личико к деду. Тот коротко кивнул. Девочка вырвала свою ручонку и бросилась бежать прочь от могилы.
Кто-то пытался ее остановить, но она не давалась, ловко увертываясь или громко крича. Добежав до семейного «ройса» с открытой задней дверью, стоявшего особняком от остальных машин, она с разбегу бросилась на холодную кожу сиденья и зарыдала…
– Барни, я забыл спички.
– Держи, – голоса были незнакомы, и очнувшаяся Джейн замерла в своем убежище, как мышка.
– Ненавижу эту официальную скорбь. – Внезапный сухой винтовочный залп разорвал воздух. – Лучше бы этих молодцов бросили ей на помощь там, в Бейруте.
– Как сказать, Эндрю, за Кэролайн мало волновались.
– Ага, все надеялись на ее муженька, вот и получили.
– Политика – грязная вещь, извини за банальность, старина.
– Это правда, что Фаррагуту пришлось выкупать ее тело?
– Сто тысяч фунтов.
– Ливанских?
– Разве сэр Огастес – ливанец?
– Интересно, как она шла на расстрел?
– Эндрю, у тебя слишком много вопросов.
– Потому что, Барни, я учился с ней. Сначала в школе, потом в соседнем колледже.
– Никогда не слышал об этом.
– Ты же знаешь, мы, разведчики, народ не болтливый.
– В рапорте Рэдроу написано, что ее пытали, а потом просто выстрелили в затылок. Так что все разговоры про расстрел – это посмертные сказки…
В тот день Джейн Болтон совершила свое второе открытие.
* * *
Черная генеральская «Волга» миновала Комарово и прошла пару поворотов, прежде чем шофер заметил тревожно мигающую лампочку вызова на панели радиотелефона. Генерал дремал, и водителю не хотелось будить шефа. «Но – надо!»
– Товарищ генерал!
– Да… Что?
– Вызывают, – шофер не глядя поднял трубку и передал ее назад.
– Ивлев, слушаю! Так, когда? Через час в моем кабинете, – генерал помассировал затылок, потом виски.
Машина, сбросив скорость, пропустила синий «Москвич» на встречной и, резко взвизгнув колодками, с разворота, пулей устремилась обратно в Ленинград…
– Неубедительно, Гладышев, – генерал отложил в сторону прочитанный рапорт. Снял очки, снова надел. – Где там оперативная съемка?
Скворцов выпрямился, как пружина:
– Должна быть готова, товарищ генерал. Разрешите позвонить?
Старший жестом указал на аппарат.
– Скворцов на связи. Генералу нужна оперативная съемка. Хорошо, готовьте проектор, – он положил трубку на рычаг. – Через десять минут все будет готово…
Оператор работал камерой из-за ограды Финансово-экономического института, поэтому в кадре то и дело появлялись толстые черные вертикали. Они то рассекали стройную фигурку девушки надвое, то лишали ее руки, то иной части тела, затем в кадре появился молодой человек. Те же метаморфозы стали происходить и с ним. Только теперь вертикальные полосы часто разделяли экран пополам, рассекая незатейливый сюжет на две половинки. Внезапно пленка закончилась. Дали верхний свет.
