Повертев пустой стакан, старший инспектор уголовного розыска наконец вымолвил:
— Я подключил к розыску преступников по фотороботу своих ребятишек, агентов то есть. До сих пор все было фуфло и безнадега. У меня есть один парень — Стасик, человек культурный, кончил Строгановское. Он не желает иметь дело со шпаной и выговорил себе культурный фронт. В воскресенье Стасик гулял по столичным кабакам, завтракал в «Национале», обедал в «Актере», был в «Жигулях».
Времени он зря не терял, а между делом расспрашивал официантов, метрдотелей и швейцаров про посетителей, наших фигурантов примерял. Вот в «Жигулях» один официант признал, что видел «мордашку» одного из парней, который поздоровее. «Мордашка» сидела с поэтом-песенником Дербеневым и художником из «Смены» Карасевым. Сидели они там чистенькие, вроде бы после баньки, и водку с пивом хлестали. Стасик, как человек профессиональный, смекнул, в чем дело, и поехал к Карасеву на Таганку. У него там полуразваленный дом имеется...
Я не перебиваю Грязнова вопросами, верчу в руках и листаю роман Александра Дюма «Виконт де Бражелон». Несколько раз механически перечитываю подзаголовок первой главы: «Тут становится очевидным, что нельзя сторговаться с одним, но ничто не мешает сторговаться с другим». На внутренней стороне обложки — кармашек с написанным от руки чернильным номером «12773/81». Библиотечная книга. Титульный лист вырван. Открываю семнадцатую страницу, где обычно ставится библиотечный штамп. Ни штампов, ни печатей нет...
— ...Карасев, хоть и алкаш знатный, кое-что припомнил: да, действительно, познакомились в Сандунах с одним атлетом, представился «Дима» и руку как клещами пожал. Слово за слово, поехали всем гамузом в «Жигули», их там знают, очередь не помеха. Посидели часика три, умяли по дюжине чешского пива. Договорились на следующий день снова в Сандунах встретиться. Я весь понедельник этого Диму в бане караулил, поэта с художником запарил до невозможности, но он так и не появился. Я потрошил Дербенева и художника как мог. И кое-что выпотрошил. Поэт вспомнил, что Дима забыл в бане книгу и очень по этому поводу сокрушался. Дербеневу он показался немного того, тронутым. Все пугал, что приходит новая эра и что на земле должны жить одни супермены. Или что-то вроде этого. Потом, порядком набравшись, сказал, что через два дня двигает в Афганистан.
— В Афганистан?
— В Афганистан. Так что, видно, это одна шайка. В общем, этого «Виконта» я обнаружил у банщика в тумбочке с мочалками. Вот ты ее листаешь, я тоже нюхал со всех сторон...
— Подожди, Слава, — озаряюсь я идеей, — надо попросить этого Карасева, художника, набросать портрет Димы по памяти.
— Если ты будешь меня перебивать советами, мы никогда не доберемся до конца. Зачем по памяти? У Карасева привычка: как встретит нового знакомого, так лепит с него портретик.
Грязнов снова лезет в своей «дипломат» и извлекает четвертной лист ватмана: круглая голова, волосы чуть отросшие ежиком, шрам на подбородке, глаза широко расставлены...
— Надо эту рожу срочно показать Корабельниковой.
— Уже. Опознала положительно.
У меня, по-моему, дрожат руки. Я сцепляю пальцы, чтобы унять трясучку.
— Так вот, листаю я, значит, книжечку... Да ты, Сашок, глотни еще, а то совсем раскис, я смотрю... и между страничками обнаруживаю кусок копирки. Копирка старая, пальцев не пачкает. На свет можно кое-что различить — цифры, несколько букв. Я бегом в научно-технический отдел, стоял у них над душой, пока они колдовали над своей аппаратурой. Между прочим, недавно из ФРГ получили, последний крик науки...
— Слава, к чертовой матери достижения науки, давай дальше.
— Заключение: копирка использовалась при заполнении счетов за электричество и газ. Текст на копирке: улица Дыбенко, дом 27, квартира 3. Не вытаращивайся, в Москве на улице Дыбенко в доме 27 располагается научно-исследовательский институт, жильцов и квартир не имеется. Шура наша нашла консультанта со списками всех улиц страны, названных в честь героев гражданской войны. Мы послали около трех десятков запросов в отделы внутренних дел тех городов, где есть улица в честь Дыбенко. Теперь сижу и жду у моря погоды.
— Где этот список?
Грязнов в третий раз лезет в чемодан. Двадцать восемь городов: Ленинград, Краснодар, Орел, Караганда...
— Ты понимаешь, что это невозможно? Невозможно сидеть у моря.
— Ты про убийства в лифтах слыхал?
— В каких лифтах?
— В обыкновенных. Караулит какой-то тип одиноких баб поздним вечером у лифта, насилует. Десятерых убил. Старая площадь распорядилась найти и никаких гвоздей. Весь наш отдел уже к этому делу подключился. А ты — невозможно!
Мне нечего возразить. Для муровцев свет клином не сошелся на моем деле, хорошо еще Грязнова не отобрали.
— Последняя справочка, Сашок: из московских библиотек книга «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» под инвентарным номером 12773/81 не пропадала...
Из московских... А всего у нас в стране около четырехсот тысяч библиотек...
— Так вот что, на этой мертвой точке мы и остановимся, гражданин начальник. Учти, кстати, что «Дима» — не обязательно Дмитрий. Еще есть такие имена, как Демьян, Дементий, Вадим, Никодим... Никодим навряд ли, конечно, — грустно говорит Грязнов и начинает складывать свои трофеи в «дипломат».
— Подожди, Слава. Дай-ка мне этот список обратно. Лететь в эти двадцать восемь городов, действительно, нецелесообразно, но ведь туда можно позвонить. У тебя, конечно, есть лишняя копия?
Грязной с удивлением наблюдает, как я разрываю лист на четыре равные части, на каждой по семь городов.
— Сколько у тебя есть времени, час? Вот, сколько успеешь. Когда, он сказал, что двигает в Афганистан? Через два дня? Значит, сегодня. Может, успеем, а? Пошли к Меркулову, у него два телефона...
В коридоре, облокотившись на подоконник, стояла Лана. Я не видел ее целую вечность. Наши прежние встречи стали казаться мне нереальными, существовавшими только в моем воображении. Мне хотелось подтверждения, что это все было на самом деле.
— Лана...
Она даже не обернулась.
— Подожди меня здесь, я сейчас.
Я не услышал, просто догадался, что она сказала «хорошо» — и кивнула в окно, как будто это относилось не ко мне, а к прохожему на улице.
— Хороша, стерва, ничего не скажешь, — зашептал мне Грязнов на ухо,— только равнодушная она какая-то.
Равнодушная... Нет, скорее гордая...
Меркулов выслушал мое короткое резюме по донесениям Грязнова.
— Давай, — он протянул руку за списком, — давай на двоих, я попрошу Пархоменко.
— Ты что, Костя! Так он тебе и будет названивать по телефону! Я хотел попросить Гречанника, ведь у нас смежные дела.
— Не надо Гречанника. На, Вячеслав, вот этот аппарат, крути. А Леонид Васильевич будет рад оторваться от бумажной волокиты и заняться оперативной работой, — усмехнулся Меркулов.
Я знал, почему Меркулов выбрал Пархоменко. Не хочет утечки информации. Пархоменко педант и служака. А у Гречанника кабинет расположен в проходной комнате, там всегда шастает народ. Стоп, Гречанник мне передал ключ от моей квартиры, оставленный ему Буниным. Бунин мне не показался молчаливым, мог вполне при разговоре трепануть, что Турецкий, мол ищет сержанта Морозова из спецназа. Ну и что—Гречанник подослал кого-то к Морозову? Зачем ему это нужно?
* * *
Я целовал ее в прохладные губы, и голова моя шла кругом. Лана протянула руку к замку и повернула ключ. И все стало на свои места. Мы были в моем кабинете, откуда все началось — сабантуй, Ким, «Турецкий, мне надо тебе что-то сказать»... Лана отстранилась, видно, почувствовала, как я внутренне сник.
— Ты придешь ко мне сегодня? Только не знаю, когда освобожусь.
Ради этой женщины я бы бросил все к чертям. Но только не дело Ким.
— Я буду ждать. Ты можешь дать мне ключ от квартиры, я буду там тебя ждать.
— Я не уверен, что там у меня порядок.
— Мне все равно...
Мне «повезло»: три города из семи отпали сразу — в доме по улице Дыбенко не было квартиры с номером 3, это были маленькие частные дома. В четвертом городе улица Дыбенко не была газифицирована, следовательно, счета за газ выписываться не могли. Я вел атаку на Караганду, где начальником паспортного стола был полный кретин, отказавшийся давать справки по – телефону,— когда в дверях появилась фигура Пархоменко. Я послал паспортиста подальше, заместитель прокурора Москвы поморщился, положил на стол лист бумаги, исписанный мелким аккуратным почерком, и бесшумно удалился.
«Викулов Игорь Трофимович, 1941 года рождения, проживал в гор. Краснодаре, по адресу: улица Дыбенко, дом 27, квартира 3 с 1958 по 1984 год. Дом газифицирован, счета выписываются под копирку. В конце прошлого года переехал в Москву. Работает в Министерстве сельского машиностроения СССР. Проживает по адресу:...»
