немного уголки замусолились. Вымою и будет снова хороший вид.
В прихожей быстро кинула сапоги.
— Тимочка, ты дома? Как дела?
— Да у меня все хорошо. Как там Тёмка?
— Пошли мыть руки и ужинать. Все будет хорошо. Он ни в чем не виноват. Скоро разберутся и отпустят его.
Из недр сумки зазвонил телефон. Где же он. Снова пришлось перекопать все содержимое, какая я стала несобранная, в собственной сумке порядок не могу навести.
Телефон перестал звонить. Теперь его труднее найти. Но нужно это сделать, чтоб был под рукой. Люба принялась перебирать сумку, выкладывая из нее содержимое на стол.
Вот и телефон нашелся. Номер не знакомый. Перезвонят.
Она села в кресло и бессмысленно уставилась в стену. Опустошенная и разбитая, она никак не могла понять, что же происходит. Как вообще за один день весь ее мир перевернулся. Их непростая, но стабильная жизнь, добрые отношения, надежды на будущее мальчиков — о себе она уже давно не думала — все превратилось в прах.
Нужно собраться. Нужно подумать, как помочь Тёме. Нужно приготовить ужин Тимоше. Мы справимся. Все будет хорошо, все будет хорошо. Повторяя это снова и снова, как молитву, она откинулась на спинку, словно концентрируясь для рывка.
Новый телефонный звонок с мелодией из Тореадора запел где-то в коридоре. Она поднялась и взяла в руки телефон, бодро наигрывающий «Тореадор, смелее в бой…». Ребята частенько подсмеивались над ней за то, что в качестве звонка она ставила что-то классическое. Они знали ее музыкальные предпочтения и, любя, иногда поддразнивали: «Мам, давай тебе сделаем мелодию звонка «Цвет настроенья синий?». На что она могла ответить, напевая «За что, за что, О Боже мой? За что, за что, О, Боже мой?». Наверное, для них она несовременная. А ей нравились эти мелодии. Они проживут еще не один век, они поднимают дух, создают настроение.
Звонила администратор гостиницы.
— Любовь Евгеньевна. Я знаю, что вы сегодня выходной брали. Но это срочно. У нас в номере 204 постояльцы были в воскресенье. Говорят, забыли там шкатулку дорогую. Вы не находили?
— Нашла я ее, хотела сразу вам отдать. Но вас на месте не было, дверь заперта, а у меня смена закончилась, я домой торопилась.
— Любовь Евгеньевна, не говорите глупостей, — голос администраторши стал раздраженным, — я всегда бываю на месте. А вот с вашей стороны это просто возмутительно — забрали чужую вещь. Вы же знаете, что персоналу запрещено. Все найденное немедленно передается на хранение на рецепшен. Не ожидала от вас такой халатности.
Люба положила телефон, исторгающий возмущенные вопли администраторши, села на стоящую в коридоре банкетку и из глаз полились слезы. Трубка разговаривала сама с собой, казалось, монолог был записан на пленку, там все говорили и говорили. Наконец наступила тишина. Люба услышала, что ее зовут.
— Да, слушаю.
— Хватит слушать. Выходите уже. Я вам сказала, что к дому сейчас подъедут. Парень в черной куртке. Ему срочно шкатулка нужна. Скажет, что от меня. Он выезжает, здесь не далеко, вы же знаете. Оденьтесь и ждите его около дома. Я ваш адрес дала.
Разговор прекратился. Медленно, не очень соображая что делает, она надела сапоги, пальто, взяла в руки сумку и вышла из квартиры.
Около подъезда освещения не было, но неподалеку горел фонарь. Люба машинально пошла туда, где было светлее. Откуда-то сбоку к ней подошел невысокий парень в темной куртке с капюшоном.
— Это вы Любовь Евгеньевна?
— Да
— Давайте шкатулку.
— Вы кто? — от усталости, переживания, успокаивающих капель она впала в полный ступор. Не понимала, зачем она здесь, кто это — подошедший человек, что вообще от не хотят:
— Шкатулку давай! — заорал парень тонким сипловатым голосом.
Любе стало страшно. Темный пустой двор, кто этот человек? Почему он так орет? Она сделал шаг назад, но поскользнулась, стараясь сохранить равновесие, замахала руками. В тот же момент человек в темной куртке выхватил сумку и побежал во дворы.
… Ее нашел сосед. Сидящую около дорожки, неподвижную, с пустым бессмысленным взглядом. Помог подняться.
— Вы упали? Ударились? Может скорую?
Она медленно повернула голову, посмотрела на него:
— Не надо скорую. Мне надо в милицию. Я сама, сама…
— Что случилось? На вас напали? Я вызову полицию.
— Нет, я должна сама к ним идти. Сама, сама. Я знаю, кто мне нужен.
Сосед недоуменно пожал плечами:
— Вам точно не нужна помощь?
— Да, а сама. Я всегда сама…
Она не помнила, как добралась до отделения полиции. По привычке называла «милиция». Но когда, наконец, попала в теплое освещенное пространство, словно очнулась. Подошла к окошку дежурного:
— Мне очень нужен следователь. Я у него была сегодня. Он сидит по коридору направо вторая дверь.
— Наверное, капитан Климчук? Только уже поздно, завтра приходите.
— Пустите меня, это очень срочно. … мой сын сидит здесь у вас… добавила она еле слышно. — мне нужно все рассказать.
Дежурный взял телефон и набрал номер, после нескольких слов повернулся в ее сторону.
— Ладно, идите. Вы же знаете, где кабинет.
Климчук вопросительно смотрел на женщину, сидевшую около него. Она молчала, опустив голову.
Капитан устал, был голоден, ему очень хотелось скорее закончить сегодняшние дела и уйти домой. Видимо, сидящая перед ним женщина очень переживала. Он прекрасно помнил ее, мать задержанного Артема Тимченко. Утром она сидела у него в кабинете и все твердила «Это не он, он не мог, это ошибка». И вот она снова пришла. Уже девятый час. Что у нее стряслось? Или с головой плохо стало? Да, он знал, что парень влип. А мать переживает, с ума сходит.
— Ну, здравствуйте еще раз. Рассказывайте, с какой стати, на ночь глядя пришли.
— У меня выхватили сумку. Толкнули меня и украли сумку. А там все было. Ключи, деньги, телефон, шкатулка.
— Денег много?
Это был стандартный вопрос. Нужно определить ущерб. Капитан знал, что больше всего люди переживают, теряя деньги. Конечно, и сумку жалко, и телефон. Но если есть деньги, все можно купить. В этой семье точно денег не много. Может, ее парень сам хотел кого-нибудь ограбить, поправить семейный бюджет, так сказать. А убил случайно, при самообороне. А теперь вот у нее сумку украли. Вот так бывает.
— Денег, наверное, около тысячи.
— Ну, придется вам эту потерю пережить. Не самое страшное.
— А еще ключи. И шкатулка чужая. Меня с работы выгонят за эту шкатулку.
— Что, ценная очень? И при чем здесь работа?
— Я шкатулку должна была сразу отдать, а я ее второй день в сумке
