Без головы. По одежде, конечно, опознали…
— А он что — сразу признался в убийстве?
— Ясно, нет. Он же все наши мульки оперские немного знает. Снова провели осмотр в его доме, и в расщелине пола нашли следы крови. После убийства он пол до блеска выскреб, да не один раз, — вот при первом осмотре ничего и не заметили. Видит — отпираться поздно. Ну и раскололся. Была, мол, семейная ссора, не выдержал и ударил жену — та головой налетела на угол стола и потеряла сознание. Муж испугался: ну как очнётся, обратится в больницу, а там до милиции дойдёт и его уволят из органов. Решил подстраховаться — отрезал голову, а труп спрятал в камышах. Подумал — если найдут, так вряд ли опознают. Мы, конечно, проформы ради съездили на ТЭЦ — поискали голову, так её там, где найдёшь, давно в печи сгорела. Что интересно — свои вещи, кровью испачканные, он хранил в пакете в сейфе у нашего сотрудника. А тот не знал, что это вещественные доказательства. Пожалел их выбросить — хорошие вещи были. Сам знаешь, жадность его сгубила. Даже постирать их не успел.
— Да уж… И правда, никому верить нельзя, — вздохнул Олег, подумав, что в его ведомстве наверняка имеются такие же люди.
— Помнишь, Мюллер в фильме про Штирлица говорил: «Штирлиц, ты никому не верь, а мне можешь»? — сказал я.
Мы засмеялись, оставив грустные разговоры, и вернулись снова к нормальной человеческой гаражной беседе. Решили завтра с утра съездить порыбачить на озеро, половить на удочку карася. Это такое удовольствие, что если с чем сравнить его, так только с полётом на Луну.
Придя на работу в понедельник, я, как обещал Олегу, решил съездить во вспомогательную школу и побеседовать с учителями. Один из учителей, выслушав мою историю о совершённых преступлениях и приметах преступника, рассказал, что несколько лет назад в их школе учился один мальчик, похожий по приметам. Вот только нигде он, ни как сложилась его судьба, учитель не знал. Подняв архив школы, я увидел, что данные этого ученика нам известны — мы с ним уже беседовали, но ничего подозрительного в нём не нашли, — и решил снова с ним побеседовать. Возможно, что в первом знакомстве что-то важное для нас мы могли пропустить. Приехал на завод, где он работал токарем. Предъявив пропуск — удостоверение сотрудника уголовного розыска, по которому пропускают без задержки во все заведения города, — прошёл в цех.
Примерный план беседы уже был у меня придуман: приеду к концу работы и побеседую с ним в раздевалке на тему, что у меня есть знакомый, который хочет стать тоже токарем, что, возможно, он устроится к ним на завод, и не сможет ли парень его научить своему ремеслу? Основным моим интересом будет увидеть его одежду: ведь преступник имел неосторожность её порвать о гвоздь. Но получилось совсем не так, как я планировал.
Увидев меня снова, он бросился бежать: видимо, сработал инстинкт самосохранения, понял, что так просто второй раз «в гости» оперá не приходят. Преследуя его и обегая станки, я поскользнулся на разлитом моторном масле и упал, но быстро встал и продолжил преследование. Догнал его, схватил за одежду, и сразу ему сказал, что пришло на ум:
— Тебя подозревают в совершении кражи магнитолы из «Москвича». Но я знаю, что ты её не совершал.
— Я не совершал кражи, — ответил он, наверно, уже жалея, что побежал — ведь к нему пришли только узнать о краже, которую он не совершал.
Я посоветовал ему успокоиться, одеться и проехать в райотдел — ведь он не виноват, возьму с него только объяснение и отпущу. Успокоившись, он спокойно прошёл вместе со мной в раздевалку, где ключом открыл свой вещевой ящик и стал переодеваться, взяв куртку и надев её. Я заметил, что на рукаве имеется дыра, зашитая нитками. Стало ясно: это и есть тот самый маньяк в розыске. Я доставил его в отдел. Теперь дело оставалось за малым — сделать опознание, то есть пригласить ребятишек и их родителей, понятых и адвоката. Это оказалось тоже непросто: во-первых, понятые по такому делу должны быть людьми уравновешенными и взрослыми, как и статисты, умеющие держать не только язык за зубами, но и свои руки. Процедура опознания не из приятных — ребёнок должен назвать из трех присутствующих лицо, совершившее в отношении его развратные действия, описав при этом в подробностях, как всё происходило, так как «доблестные» адвокаты всегда могут воспользоваться замешательством и помочь преступнику уйти от ответственности. Такая у них работа — защищать маньяков и всякую нечисть, за это им платят деньги. А вот для ребёнка это — ещё дополнительная психологическая травма, но таков уж закон, придуманный нашими мудрыми юристами.
Так и получилось — опознав маньяка с одним из потерпевших, статист набросился на задержанного парня и стал его бить. К нему присоединился и второй. Видя эту картину, понятые (бабушки) испугались увиденного и, не зная, куда им деваться, забились в угол кабинета. Мы со следователем стали их разнимать, адвокат тоже нам помог, и всех дерущихся растащили в разные стороны. Успокоившись, решили отложить все последующие действия с другими потерпевшими на завтра.
Оставшись с парнем наедине, я выяснил, что он, ещё находясь в тюрьме за совершение кражи, стал заниматься «таким делом», и он меня очень серьёзно спросил:
— Александр Фёдорович, ребятишки сами написали заявление на меня, или вы им посоветовали?
Я понял, что он не понимает и не осознаёт совершённые им преступления.
— Заявление за ребятишек написали их родители — ведь они ещё несовершеннолетние, и по закону не имеют право это делать, — ответил я.
Он на несколько секунд задумался и сказал слова, которые я по сей день не могу забыть:
— Надо бы их убивать. Пожалел… Это будет впредь для меня уроком, — и тяжело вздохнул, видимо, уже представляя, как бы всё проделал, если вернуть время вспять: ножом голову у них отрезал, как наш несчастный водитель, или придумал бы другие способы умерщвления, — ведь маньяки горазды на выдумки.
Зная настроение родителей, которые находились в коридоре, я подстраховался и рядом с ними на скамью посадил своего «помощника» из числа людей, добровольно желающих помогать нам в борьбе с преступностью. Он мне сообщил, что, когда я поведу маньяка в камеру, один из родителей его убьёт. Никто из родителей не хотел его прощать — ведь им пришлось менять школы своим ребятишкам в других районах города, так как ученикам стали известны факты развратных действий, над жертвами маньяка
